Сомерсет Моэм - Миссис Креддок

Тетка и племянница сняли квартиру на Виа Грегориана. Просыпаясь по утрам, Берта не понимала, где находится. Облегчение было столь велико, что она постоянно пребывала в страхе, будто прекрасное видение рассеется и ее снова окружат тюремные стены Корт-Лейз. Берта словно во сне бродила по залитым солнцем улочкам и вдыхала ароматы роз и фиалок. Нереальным казалось все: прохожие; натурщицы, отдыхающие на ступенях Испанской лестницы; лохматые мальчишки, странно одетые и докучливые; серебристая мелодичная речь, ласкавшая слух.

Разве могла Берта поверить, что это не сон, если перед глазами у нее — яркое солнце и синее небо, от которых сердце замирает в груди, если на душе удивительно покойно и повсюду разлита восхитительная нега? Реальная жизнь тосклива и тяжела, она проходит в особняке георгианской эпохи, вокруг которого сплошь голые поля, продуваемые ветрами. В настоящей жизни все страшно добродетельны и скучны; Десять заповедей окружают тебя плотным кольцом, ступишь за его пределы, и тебя ждет геенна огненная и вечное проклятие. А внутри этого кольца ужаснее, чем в заточении, потому что вокруг нет решеток, замков и засовов. Но за унылыми камнями, на которых высечены запреты, простирается светлая, благоуханная земля, где солнечные лучи заставляют кровь быстрее бежать по жилам, цветы охотно отдают свои ароматы воздуху в знак того, что богатства следует расточать, а про добродетели — забыть. Здесь повсюду порхают амуры, легкие и беспечные. Страна, что лежит за мрачными скрижалями, богата оливковыми рощами, дающими приятную тень, а море нежно целует берег, показывая юношам, как нужно ласкать дев. В этой стране губы предназначены не для рьяного глаголания, уста здесь — лук Купидона. Здесь глаза светятся блеском, говоря страннику о том, что не надо бояться, что стоит лишь попросить о Любви, и Любовь будет дана. Кровь горяча, руки сливаются в объятия, алые губы просят поцелуев, ведь дарить их так сладко. Здесь тело и душа пребывают в гармонии. Ах, подарите мне солнечный свет из этой благословенной земли, розовый сад и журчание прозрачного ручья, тенистый берег, вино, книги и коралловые губы моей возлюбленной пастушки, и я проживу в совершеннейшем счастье никак не меньше десяти дней.

Для Берты пребывание в Риме было сродни театральной пьесе. Мисс Лей предоставляла ей много свободы, и молодая женщина в одиночестве бродила по самым странным местам. Она часто заглядывала на рынок и проводила утро в торговых рядах, разглядывая сотни вещей, которые не собиралась покупать. Она трогала богатые шелка и старинное серебро, улыбаясь комплиментам приветливых торговцев. Вокруг толпились люди, живые и шумные, но тем не менее — Берта все еще не верила, что видит их наяву, — какие-то нереальные.

Она посещала музеи и галереи; отправлялась в Сикстинскую капеллу или осматривала Станцы Рафаэля. В отличие от вечно спешащих туристов, обязанных познакомиться с определенными достопримечательностями, Берта могла полдня простоять перед одной картиной или в уголке старой церквушки, вплетая собственные фантазии в образ, что был у нее перед глазами.

Когда ей хотелось побыть среди людей, она шла в парк Пинчо и смешивалась с толпой, которая слушала оркестр. Францисканский монах в коричневой рясе с капюшоном, стоящий в стороне, казался Берте героем романтической пьесы, а солдаты в яркой униформе, стрелки-берсальеры в лихо заломленных шляпах с перьями — кордебалетом из комической оперы. Были там и священники в черных сутанах: одни — пожилые и тучные, курившие сигареты под теплым солнцем, довольные собой и всем миром; другие — молодые и беспокойные, в чьих темных глазах порой вспыхивали искры неукрощенной плоти. И все, все выглядели счастливыми, точно дети, что весело бегали и прыгали тут же, оглашая воздух звонкими криками.

Постепенно тени прошлого отступили, и Берта смогла полной грудью вдохнуть окружавшие ее красоту и жизнь. Зная, сколь быстротечно счастье, она решила позабыть все земные тревоги и наслаждаться моментом. Молодость и заботы редко соседствуют друг с другом, а милосердное время накрывает покровом забвения самые тяжелые горести. Берта протянула руки, заключая в объятия все чудеса этого мира, и отринула гнетущую мысль о мимолетности волшебных мгновений. Весной она проводила долгие часы в зеленых парках, окружавших центр города; развалины Древнего Рима причудливо смешивались с полутропической пышностью и возбуждали в Берте новые, едва уловимые чувства. Цветы буйно цвели в каменных саркофагах, словно в насмешку над могилами, из которых они произрастали. Смерть отвратительна, но жизнь всегда торжествует победу; на истлевших костях распускаются розы и гиацинты, и человеческая смерть лишь означает новое рождение. Так продолжается мир, прекрасный и вечно новый, черпая радость в собственной несокрушимой силе.

Берта приходила на виллу Медичи и усаживалась так, чтобы любоваться звучащими фигурами и мягкой игрой света на фасаде старинного дворца. Студенты с любопытством смотрели на нее: кто эта красавица, что проводит здесь долгие часы, не обращая внимания на чужие взгляды? Она отправлялась на виллу Дориа-Памфили, роскошную и помпезную, какой и подобает быть летней резиденции богатого княжеского рода, среди представителей которого были епископы и кардиналы. Глядя на Палатин с его живописными развалинами, кипарисами и ухоженными дорожками, Берта уносилась мыслями в прошлое, и воображение рисовало ей яркие картины былой славы Рима.

Однако больше всего Берте нравилось место, где зелень бушевала особенно пышно — парк виллы Маттеи, заброшенное царство изобилия. Вилла располагалась довольно далеко, туристы редко туда добирались, и парк был в полном распоряжении Берты. Тишина и уединенность доставляли ей самое изысканное удовольствие. Порой по заросшим травой тропинкам неторопливо шествовала группа семинаристов в алых одеяниях, и яркие пятна их наряда резко контрастировали с темно-зеленым морем дикой растительности.

Затем Берта шла домой, усталая и счастливая; садилась у окна и смотрела на закат. Заходящее солнце освещало купол собора Святого Петра, превращая величественное здание в храм золотого огня. Казалось, будто огромный купол был сделан не из камня, но из сияющего света, венчая собой дворец Гипериона. Когда же сгущалась ночь, безупречные очертания собора четко выступали на фоне великолепного бархатно-черного неба.

После Пасхи мисс Лей предложила потихоньку собираться обратно в Англию. Берту пугала мысль о возвращении, и не только потому, что ей не хотелось покидать Рим, но и потому, что это влекло за собой необходимость объяснений. Зиму она провела под удобным предлогом поправки здоровья, но теперь требовалось найти другой повод, чтобы оправдать необходимость пребывания вдали от мужа. Как ни напрягала Берта измученный рассудок, в голову ничего не приходило, однако она твердо решила ни в коем случае не возвращаться в Корт-Лейз — после шести месяцев счастливой свободы она не вынесла бы заточения духа и тела.