Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера

Совер прошел с Мариусом еще немного, а затем распрощался, с важной миной заявив, что его призывают дела. Но он тотчас же вернулся и доверительно зашептал на ухо молодому человеку:

— Да, забыл… Скажите брату, что он губит себя, повсюду таская за собой толпу оборванцев. Посоветуйте ему не впутываться в дела всякого сброда, а добиваться чина капитана, как это сделал я. Так гораздо благоразумнее.

Мариус, ничего не ответив, с благодарностью пожал ему руку, и тогда Совер — в сущности, добрая душа — добавил:

— Если в какой-нибудь стычке смогу быть вам полезен, рассчитывайте на меня. Я так же охотно помогаю друзьям, как и родине. Весь к вашим услугам, понятно?

Теперь он не рисовался. Мариус еще раз поблагодарил его, и они расстались друзьями.

Вечером Мариус рассказал об этой встрече Фине и брату. Он развеселил их, описывая победоносный вид бывшего грузчика.

Но в конце концов Филипп рассердился.

— И таким людям поручают охрану порядка в городе! — воскликнул он. — У этих господ великолепная форма, они играют в солдатики. Пусть поостерегутся! Их могут заставить всерьез сыграть свою роль. Народ устал от их тупости и тщеславия.

— Замолчи, — сурово возразил Мариус. — Возможно, эти люди и смешны, по нельзя расстреливать свою нацию.

Филипп поднялся и произнес еще более горячо:

— Нация — это не они. Нация — это рабочие, трудящиеся… Буржуазия вооружена, а народ — нет. Народ, словно хищный зверь, всегда под прицелом. Ну что ж, в один прекрасный день зверь оскалит зубы и растерзает своих сторожей. Вот и все.

Он порывисто встал и поднялся в свою комнату.

Положительно, Матеус был рьяным республиканцем, радикалом, с которым шутки плохи. Его рыжий парик, наполовину скрывавший лоб, словно пылающий факел, мелькал в различных клубах. Он всегда выступал за самые крайние меры, поддерживал любое предложение, которое могло вызвать беспорядки. В конце концов окружающие прониклись к нему почтительным страхом и стали выслушивать его мнения со смешанным чувством восторга и ужаса. На следующий день после выборов Матеус открыто призывал поджечь Марсель. Это принесло ему огромную популярность среди пылких либералов.

Он часто встречал Филиппа, но, избегая личного знакомства, лишь издали наблюдал за ним и записывал пламенные речи, которые тот порой произносил. Ему хотелось, чтобы Филипп принял участие в каком-нибудь настоящем заговоре. Пока молодой человек только разглагольствует в клубах и участвует в банкетах и народных демонстрациях, против него нельзя ничего предпринять. Вот почему Матеус был таким ярым сторонником гражданской войны и баррикад. Он надеялся, что при первом же выстреле Филипп ввяжется в уличные бои, а затем будет осужден как повстанец.

Гражданская война вообще входила в планы Матеуса. Он обещал хозяину доставить ему отца и сына и рассчитывал воспользоваться беспорядками, чтобы убить или арестовать Филиппа и похитить Жозефа. Шпион разработал великолепный план, и план этот, по его мнению, должен был неминуемо осуществиться! Надо только подстрекнуть народ на драку. Впрочем, народ, казалось, был к этому готов, и Матеус дал себе слово при первом же выстреле повести дело так, чтобы борьба стала неизбежной.

Тем временем г-н де Казалис терял терпение. Целых три месяца он тщетно ждал, что Матеус выполнит свои обещания. По вечерам тот крадучись приходил к нему с отчетом о событиях за день, и г-н де Казалис горько жаловался на бесконечные проволочки, вынуждающие его так долго прятаться в своем особняке.

— Но, сударь, — с наглым смехом отвечал ему шпион, — не могу же я один построить баррикады. Дайте восстанию созреть. Да вы, оказывается, еще больший республиканец, чем я? Все к этому приходят, не так ли?

Однажды вечером Матеус ворвался к бывшему депутату со словами:

— Клянусь честью, завтра начнется свалка. Я только что два часа ораторствовал в клубе.

Матеус сиял. Он уже видел у себя в кармане деньги, обещанные ему в случае удачи. Горя желанием убедиться, что Матеус его не обманывает, г-н де Казалис засыпал шпиона вопросами.

— Так вот, — рассказывал Матеус, — вероятно, марсельцы так никогда бы и не раскачались, но сюда приехало несколько парижан, принимавших участие в февральских событиях, и это придало им храбрости. Это те парижане, которые, как вы знаете, направлялись на войну в Италию. В дороге их обобрал начальник, и они приехали в Марсель совершенно нищими.

— Но парижане уже уехали, — перебил его г-н де Казалис.

— Да, но после них остались революционные настроения. В их честь перед зданием префектуры состоялся митинг, едва не закончившийся стрельбой.

Пусть город поможет парижанам, требовали рабочие. Народ очень недоволен. Завтра будет огромная демонстрация, и, надеюсь, она плохо кончится.

— Чего же хотят рабочие? — опросил бывший депутат.

Матеус ввел его в курс событий. Положение было очень напряженным. Главную опасность представляли рабочие национальных мастерских. Создание в Марселе этих мастерских, встретившее огромные трудности, может привести к непоправимым несчастьям. После декрета временного правительства народ смог получить работу только по прорытию канала, по которому ныне воды Дюрансы текут в город. Здесь скопились толпы людей, которым давали работу, не связанную с их ремеслом. Большинство из них проклинало хлеб, заработанный этим трудом. Таким образом постоянно поддерживался очаг мятежа.

Особенно сильное недовольство вызвал тот факт, что положение трудящихся в Париже и в Марселе было неодинаковым. Согласно декрету рабочий день в столице длился только десять часов, а в провинции — одиннадцать. Правительственный комиссар боялся доводить эту недисциплинированную толпу до отчаяния и поэтому, уступая беспрерывным требованиям народа, счел возможным своей властью ввести в Марселе десятичасовой рабочий день.

К несчастью, не все хозяева мастерских пошли на это. Одни по-прежнему заставляли рабочих трудиться одиннадцать часов, другие вычитали из жалованья за недоработанные часы. В этом и была причина смут и постоянного недовольства, что неизбежно должно было привести к взрыву. До сих пор все выступления рабочих не дали никаких значительных результатов: петиции их оставались без ответа; демонстрации приводили лишь к обещаниям, о которых забывали, как только толпа расходилась. Рабочие хотели покончить с таким положением, они хотели добиться справедливости.

Во вторник двадцатого июня, накануне того дня, когда Матеус вводил своего хозяина в курс событий, делегаты различных корпораций собрались обсудить, насколько своевременной была бы большая демонстрация. Но почти все высказались против нее, предвидя неизбежность кровавого столкновения.