Чарльз Диккенс - Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)

— Дядя! — возразиль племянникъ.

— Племянникъ! — перебилъ его Скруджъ строго, — справляй Рождество по-своему, а мнѣ позволь справлять его, какъ мнѣ хочется.

— Справлять! — воскликнулъ племянникъ. — Но вѣдь вы его совсѣмъ не справляете!

— Ну, такъ и позволь мнѣ совсѣмъ не справлять его, — сказахъ Скруджъ. — А ты справляй себѣ на здоровье! Много пользы извлекъ ты изъ этихъ празднованій!

— Могъ бы извлечь, — отозвался племянникъ, — но смѣю сказать, что я никогда не стремился къ этому. Я только всегда былъ убѣжденъ, всегда думалъ, что Рождество, помимо священныхъ воспоминаній, если только можно отдѣлить отъ него эти воспоминанія — есть время хорошее, — время добра, всепрощенія, милосердія, радости, единственное время во всемъ году, когда кажется, что широко раскрыто каждое сердце, когда считаютъ каждаго, даже стоящаго ниже себя, равноправнымъ спутникомъ по дорогѣ къ могилѣ, а не существомъ иной породы, которому подобаетъ итти другимъ путемъ. И поэтому, дядя, я вѣрю, что Рождество, которое не принесло мнѣ еще ни полушки, все-таки принесло и будетъ приносить много пользы, и говорю; да, благословить его Богъ!

Писецъ въ своей сырой каморкѣ не выдержалъ и зааплодировалъ, но спохватился и сталъ мѣшать уголья въ каминѣ, при чемъ погасилъ въ немъ и послѣднюю слабую искру.

— Еще оденъ звукъ, — сказалъ Скруджъ, — и вы отпразднуете ваше Рождество потерявъ мѣсто. — Вы выдающійся ораторъ, сэръ, — прибавилъ онъ, обращаясь къ племяннику. — Удивляюсь, почему, вы не въ парламентѣ.

— Не гнѣвайтесь, дядя! Слушайте, приходите къ намъ завтра обѣдать.

Скруджъ, въ отвѣтъ на это, послалъ его къ чорту.

— Да что съ вами? — воскликнулъ племянникъ. — За что вы сердитесь на меня?

— Зачѣмъ ты женился? — сказалъ Скруджъ.

— Потому что влюбился.

— Потому что влюбился! — проворчалъ Скруджъ ткимъ тономъ, точно это было еще болѣе нелѣпо, чѣмъ поздравленіе съ праздникомъ. — До свиданья!

— Дядя, но вы вѣдь и до моей женитьбы никогда не заглядывали ко мнѣ. Почему же вы ссылаетесь на это теперь?

— До свиданья! — сказалъ Скруджъ.

— Но, нѣдь мнѣ ничего не надо отъ васъ, я ничего у васъ не прошу, — почему же мы не можемъ быть друзьями?

— До свиданья! — повторилъ Скруджъ.

— Мнѣ отъ всей души жаль, что вы такъ упрямы. Между нами никогда не было никакой ссоры, виновникомъ которой являлся бы я. Ради праздника я и теперь протянулъ вамъ руку и сохраню праздничное настроеніе до конца. Съ праздникомъ, дядя, съ праздникомъ!

— До свиданья! — сказалъ Скруджъ.

— И съ счастливымъ новымъ годомъ!

— До свиданья! — сказалъ Скруджъ.

Однако племянникъ вышелъ изъ конторы, такъ и не сказавъ ему ни единаго непріятнаго слова. Въ дверяхъ онъ остановился, чтобы поздравить и писца, который, хотч и окоченелъ, былъ все-таки теплѣе Скруджа и сердечно отозвался на привѣтствіе.

— Воть еще такой же умникъ, — проговорилъ Скруджъ, услыша это, — господинъ съ жалюваніемъ въ пятнадцать шиллинговъ въ недѣлю, съ супругой, дѣтками, радующійся праздникамъ! Я, кажется, переселюсь въ Бедламъ!

А писецъ, затворяя дверь за племянникомъ: Скруджа, впустилъ еще двухъ господъ. Это были почтенные, прилично одѣтые люди, которые, снявъ шляпы, вошли въ контору съ книгами и бумагами и вѣжливо поклонились.

— Скруджъ и Марли, не правда ли? — сказалъ одинъ изъ нихъ, справляясь со спискомъ. — Я имѣю честь говорить съ г. Скруджемъ или г. Марли?

— Г. Марли умеръ ровно семь лѣтъ тому назадъ, — возразилъ Скруджъ. — Нынче какъ разъ годовщина его смерти.

— Мы не сомнѣваемся, что его щедрость цѣликомъ перешла къ пережившему его компаньону, — сказалъ господинъ, протягивая Скруджу подписной листъ. И сказалъ совершеннѣйшую правду, ибо Скруджъ и Марли стоили другъ друга. При зловѣщемъ словѣ «щедрость» Скруджъ нахмурился, покачалъ головой и подалъ листъ обратно.

— Въ эти праздничные дии, — сказалъ господинъ, взявъ перо въ руки, — еще болѣе, чѣмъ всегда, подобаетъ намъ заботиться о бѣдныхъ и сирыхъ, участь коихъ заслуживаетъ теперъ особеннаго состраданія. Тысячи людей терпятъ нужду въ самомъ необходимомъ. Сотни тысячъ лишены самыхъ простыхъ удобетвъ.

— Развѣ нѣтъ тюремъ? — опросилъ Скруджъ.

— Ихъ черезчуръ много, — сказалъ господинъ, снова кладя перо на столъ.

— А работныхъ домовъ? — продолжалъ Скруджъ. — Развѣ они уже закрыты?

— Нѣтъ, — отозвался госдодинъ, — но объ этомъ можно только сожалѣть.

— Развѣ пріюты и законы о призрѣніи бѣдныхъ бездѣйствуютъ? — спросилъ Скруджъ.

— Напротивъ, у нихъ очень много работы.

— О! А я было испугался, заключивъ изъ вашихъ первыхъ словъ, что они почему-нибудь пріостановили свою общеполезную дѣятельность. Очень радъ слышать противное.

— Убѣжденіе въ томъ, что эти учрежденія не оправдываютъ своего назначенія и не даютъ должной пищи ни душѣ, ни тѣлу народа, побудило насъ собрать по подпискѣ сумму, необходимую для пріобрѣтенія бѣднымъ пищи, питья и топлива. Время праздниковъ наиболѣе подходить для этой цѣли, ибо теперь бѣдняки особенно рѣзко чувствуютъ свою нужду, люди же состоятельные менѣе скупятся. — Сколько прикажете записать отъ вашего имени?

— Ничего не надо писать, — отвѣтилъ Скруджъ.

— Вы желаете остаться неизвѣстнымъ?

— Я желаю, чтобы оставили меня въ покоѣ,- сказалъ Скруджъ. — Вотъ и все. Съ своей стороны, я содѣйствую процвѣтанію тѣхъ учрежденій, о которыхъ только что упоминалъ: они обходятся мнѣ не дешево; а посему пусть нуждающіеся отправляются туда.

— Многіе изъ нихъ охотнѣе умрутъ…

— И отлично сдѣлаютъ, — по крайней мѣрѣ этимъ они уменьшатъ избытокъ народонаселенія. Впрочемъ, извините меня, я тутъ не при чемъ.

— Но могли бы быть причемъ

— Не мое это дѣло, — возразилъ Скруджъ. — Для каждаго вполнѣ достаточно исполнять свои собственныя дѣла и не вмѣшиваться въ чужія. Я же и такъ неустанно забочусь о своихъ. До свиданья, господа.

Убѣдившись, что настаивать безполезно, посѣтители удалились.

Довольный собою и въ необычно-шутливомъ настроеніи, Скруджъ снова принялся за работу.

Между тѣмъ мракъ и туманъ сдѣлались такъ густы, что появились факельщики, предлагавшіе освѣщать дорогу проѣзжавшимъ экипажамъ. Старинная церковная башня, съ готической амбразуры которой всегда косился на Скруджа мрачный викингъ, сдѣлалась невидимой; колоколъ вызванивалъ теперь часы и четверти гдѣ-то въ облакахъ, и каждый ударъ его сопровождался дребезжаніемъ, точно тамъ, въ вышинѣ, стучали въ чьей-то окочевѣвшей отъ холода головѣ зубы. Становилось все холоднѣе. Противъ конторы Скруджа рабочіе чинили газовые трубы, разведя большой огонъ, и около него столпилась кучка оборванцевъ и мальчишекъ: они съ наслажденіемъ грѣли руки и мигали глазами передъ пламенемъ. Водопроводный кранъ, который забыли запереть, изливалъ воду, превращавшуюся въ ледъ. Свѣтъ изъ магазиновъ, въ которыхъ вѣтви и ягоды осгролиста потрескивали отъ жары оконныхъ лампъ, озарялъ багрянцемъ лица проходящихъ. Лавки съ битой птицей и овощами совершенно преобразились, представляя дивное зрѣлище, и трудно было повѣрить, что со всѣмъ этимъ великолѣпіемъ связывалось такое скучное слово, какъ торговля.