Петер Альтенберг - Венские этюды

— Здравствуй, папа!

В простом сочетании этих слов: «Здравствуй, папа…» скрыты глубокие гимны маленьких сердец. А в словах «прощай, папа…» они замирают, как тихие аккорды арфы.

Было дождливое загородное ноябрьское воскресенье. Я сидел в уютном маленьком теплом кафе, курил и грезил…

Красивый видный господин вошел с маленькой чудной девочкой.

Это собственно был маленький ангел, но только без крыльев, в желтовато-зеленой бархатной кофточке.

Господин занял место за моим столом.

— Принесите какие-нибудь иллюстрации для барышни, — сказал он лакею.

— Нет, папа, мне не надо, — сказал ангел без крыльев.

Молчанье.

— Что с тобой? — спросил отец.

— Ничего! — ответила девочка.

Через некоторое время отец спросил:

— Что вы проходите теперь по математике?

Он подумал при этом «Надо поговорить о чем-нибудь отвлеченном. Наука успокаивает человека».

— Правила о процентах, — сказала девочка. — Зачем они? Что с ними делать? Я совсем не знаю. Зачем нам знать правила о процентах? Я не понимаю…

— Волос долог — ум короток! — сказал отец улыбаясь и провел рукой по ее белокурым волосам, которые блестели как шелк.

— Да, — сказала она.

Молчанье…

Я никогда не видал такого грустного личика. Оно вздрагивало, как кустик под тяжелым снежным покровом Так бывает, когда Элеонора Дузе восклицает: «О! о!» Или когда Джемма Белинчиони берет некоторые ноты…

Отец думал: «Умственная работа отвлекает человека. Во всяком случае, вредить она не может. Она как бы усыпляет душу… Нужно только пробудить умственный интерес. Конечно, он еще спит пока у нее…»

Он сказал: — Правила о процентах! О, это удивительно интересно! Я когда-то был очень силен в этом., (и слабое отражение былого процентного счастья умиленно скользнуло по его лицу). Например… погоди немножко — например, кто-нибудь покупает дом… Ты слушаешь?

— Да. Кто-нибудь покупает дом…

— Ну хотя бы тот самый дом в Герце, где ты родилась., (он придал интерес своему примеру, связав науку с семейными обстоятельствами). Он стоит 20 000 гульденов. Сколько он должен давать доходу, чтоб приносить 5 %?

— Этого никто не может знать… — сказала девочка. Папа, дядя Виктор часто бывает у нас?

— Нет, редко. Когда он приходит, он всегда садится в 9 твою пустую комнату. Ну, так слушай! 20 000 гульденов. Сколько составят 5 % от 20 000 гульденов? Ну разумеется — столько раз 5 гульденов, сколько 100 заключается в 20 000. Ведь это совсем просто… Не правда ли?

— О, да… — сказала девочка, думая и не понимая, отчего дядя Виктор теперь редко бывает у них.

— Так сколько же он должен давать доходу? — спросил отец. — Само собой разумеется — 1000 гульденов.

— Да, 1000 гульденов. Папа, большая белая лампа в столовой все еще коптит, когда ее зажигают?

— Коптит. Так ты теперь понимаешь, что такое правила о процентах?

— Да. Но я не понимаю, как могут на деньгах вырастать проценты. Ведь это не грушевое дерево. Ведь они мертвые — деньги…

— Дурочка… — сказал отец и подумал: «Впрочем, — это дело института…»

Молчание…

Она сказала тихо: «Мне бы хотелось домой, к вам…»

— Ну, ну… ты ведь у меня благоразумная девочка… разве нет?

Две слезы медленно скатились по ее лицу. Слезы! облегчающие! Тоска по дому обратилась в трепетные жемчужины…

Потом она сказала, улыбаясь: «Папа, у нас в институте есть три маленькие девочки. Старшей дают три булочки в день, второй — две, а младшей — одну. Так у нас заботятся о здоровье! Интересно знать, прибавят ли им в будущем году?»

Отец улыбнулся: «Видишь, как у вас весело».

— Как весело?.. Нам только смешно… Ведь когда смешно, то еще не весело…

— Ты у меня маленький философ, — сказал отец со счастливой гордостью и прочел во влажных мерцающих глазах своей девочки, что жизнь и философия две разные вещи. Она краснела и бледнела, бледнела и розовела… Как будто борьба происходила на этом неясном личике.

На нем было написано: «Прощай, папа! О, папа, прощай!..»

Я бы охотно сказал ее отцу «Милостивый государь, посмотрите на это лицо Магдалины! Видите, какое у нее хрупкое маленькое сердечко»…

Он бы ответил мне: «Милостивый государь, c’est la vie! Такова жизнь! Не все люди могут сидеть в ресторанах и предаваться своим мечтам»…

Отец спросил:

— Что вы теперь проходите по истории?

Он думал: «Надо ее отвлечь. Это мой принцип».

— Египет, — сказала маленькая девочка.

— О, Египет!.. — сказал отец и сделал вид, как будто эта страна Египет, действительно, может наполнить всю жизнь. Он казался прямо пораженным, что можно желать себе еще что-нибудь другое, кроме Египта.

— Пирамиды, — сказал он, — мумии, короли Сезострис, Хеопс! А потом пойдут ассирийцы, потом вавилоняне…

«Чем больше я назову предметов, тем лучше», — думал он.

— Да?.. — произнесла девочка, и в тоне ее голоса как бы звучало: «Мертвые народы».

— А когда у вас бывают танцы? — спросил отец.

«Танцы — это веселая тема», — подумал он.

— Сегодня.

— В котором часу?

— Сейчас, когда ты уйдешь. Тогда будет урок танцев, от семи до восьми…

— О, танцевать очень здорово. Танцуй же хорошенько.

………………………

Когда господин поднялся, чтоб идти, и поклонился мне, я сказал ему: «Извините меня, но у меня к вам большая, большая просьба…»

— Ко мне? просьба? чем могу служить?

— Пожалуйста, освободите вашу девочку на сегодня от урока танцев.

Он посмотрел на меня — и пожал мне руку.

— Извольте.

«Как ты мог понять меня, чужой человек?» — сказали мне мерцающие глаза девочки.

— Иди вперед, — сказал ей господин и обратился ко мне: «Pardon, но вы считаете это за верный принцип?»

— Без сомнения, — отвечал я, — когда дело касается души, единственный верный принцип — не задаваться никакими принципами…

— Воображаю, какая скука удить рыбу! — сказала барышня, которая, как большинство барышень, ничего не смыслила в этом.

— Если б было скучно, я бы не удила, — ответила девочка с золотистыми волосами и стройными ножками. Она стояла, погруженная в свое занятие с суровым, непоколебимым бесстрастием рыболова.

Она сняла рыбку с крючка и бросила ее на землю.

Рыбка замерла…

Озеро расстилалось, искрящееся, пронизанное светом Пахло ивой и болотными травами. Сверху из отеля доносился стук ножей и вилок.

Рыбка судорожно билась на земле, как бы плясала странный танец диких народов — и наконец умерла.

Девочка снова забросила удочку с суровым бесстрастием рыболова.

— Je ne permettrais jamais, que ma fille s’adonnât à une occupation si cruelle, [11] Я никогда не позволю, чтобы моя дочь занималась этим с таким ожесточением (франц.). — сказала дама, сидевшая по близости.