Август Мейхью - Блумсберийская красавица

— Хоръ, друзья мои! вскричалъ я, потрясая своей трубкой.

Друзья, послушные моему велѣнію, возобновили хоровое пѣніе самимъ усерднымъ образомъ.

Но эта злобная женщина не признавала себя побѣжденною. Грозно выпрямившись, стояла она, выражая свое презрѣніе.

Мнѣ было очень тяжело высказывать ей неуваженіе и грубость, но я отлично зналъ, что пока мы не докажемъ, что ея терроръ кончился, что ея вліяніе миновало, что власть ея исчезла, всѣ наши груди ничего не значатъ, и Долли возвратится въ оковы. Она вынуждала насъ быть дерзкими. Она хотѣла борьбы.

— Мистеръ Икль, спросила она, улучивъ минуту, когда ваши голоса замолкли:- если въ васъ осталась хотя капля совѣсти, очистите домъ отъ этихъ скверныхъ людей!

— Да они не пойдутъ! отвѣчалъ Долли: — это не мой домъ; это домъ Джека Тодда; спросите его.

Она презрительно покачала головой.

— Вы, кажется, принимаете меня за дурочку, сэръ, если думаете, что я повѣрю такой нелѣпой лжи! я не ребенокъ, мистеръ Икль!

— Вѣрьте или нѣтъ, сударыня, какъ вамъ угодно, возразилъ я, чтобъ выручить Долли:- но домъ со всѣмъ въ немъ находящимся, все-таки мой, какъ вашъ адвокатъ, я увѣренъ, уже и объяснилъ вамъ. Кромѣ того, сударыня, позвольте мнѣ замѣтить, что въ вашемъ поведеніи видно очень мало достоинства и благодарности, особенно если вспомните, что ваше пребываніе въ моемъ домѣ — не болѣе, какъ дѣло вѣжливости и любезности съ моей стороны.

Она бросила кочергу съ такимъ шумомъ, въ сравненіи съ которымъ, наше хоръ былъ пріятнымъ шопотомъ.

— Наглый бродяга! произнесла она, грозно взглянувъ на меня.

Чтобъ показать ей, что я не испугался, я обратился къ ней съ самыми кроткими, мягкими словами.

— Такъ-какъ уже поздно, то мои друзья будутъ ночевать въ моемъ домѣ. Могу я спросить — приготовлены имъ постели?

Вмѣсто того, чтобъ дать свѣдѣнія по части домашняго хозяйства, она смѣло подошла къ столу и, на нашихъ глазахъ, схватила бутылки, и хотѣла уйти изъ комнаты съ добычею.

— Извините, сударыня, вскричалъ я, вскакивая, чтобъ остановить ее: это вино мое! эта водка тоже! прибавилъ я, схватись за горлышки бутылки.

— Низкія злодѣи! закричала она. — Пьяницы! Но погодите до утра; а васъ всѣхъ вышвырну на улицу, какъ соръ! A что касается до васъ, мистеръ Икль, продолжала она, съ яростью обратившись къ Долли, который, — бѣдняга, — совсѣмъ поблѣднѣлъ отъ страха:- что касается до такого глупца, какъ вы, то я не могу найти словъ, чтобъ выразить въ вамъ мое презрѣніе!

Мы были чертовски рады, что она не могла найти этихъ словъ!

Упорное сопротивленіе воинственной красавицы Анастасіи всѣмъ моимъ благимъ усиліямъ облегчить судьбу Долли меня разогорчило и погрузило въ такія потрясающія размышленія, что я обгрызъ всѣ пальцы.

Я понималъ, что ей не могло нравиться мое вмѣшательство; она имѣла смутное понятіе о правахъ собственности и воображала, что можетъ дѣлать что ей угодно съ «своимъ», какъ она называла мужа не изъ любви и нѣжности, а потому, что дѣйствительно считала его въ числѣ своего движимаго и недвижимаго имущества, закрѣпленнаго на ней бракомъ.

Хорошо ли было съ моей стороны становиться между женой и мужемъ? Законы церкви были противъ меня, но рапорты полиціи вопили, что я долженъ былъ такъ дѣйствовать.

Я слышалъ слова священника въ то достопамятное утро, когда миссъ Анастасія де-Кадъ, юная дѣва, такъ граціозно протянула свой пальчикъ для полученія блестящаго, золотаго кольца, цѣною въ восемьнадцать шиллинговъ, слышалъ торжественное заявленіе, что кого Богъ соединилъ, человѣкъ да не разлучаете! Между тѣмъ, въ ежедневныхъ газетахъ, постоянно читаю о несчастныхъ женахъ и оскорбленныхъ мужьяхъ, просящихъ судей и полицейскихъ начальниковъ объ освобожденіи ихъ отъ узъ, скрѣпленныхъ церковнымъ обрядомъ!

Честное слово, у меня заходилъ умъ за разумъ! Я, бросившись въ кресло, погрузился въ размышленія. Невозможно! Небо не освятило этого блумсберійскаго союза! былъ это дѣйствительный союзъ? Правда, женихъ шелъ въ церковь твердо, рѣшившись любить и доказать свою любовь, но я убѣжденъ, что она, въ кружевахъ и померанцевыхъ цвѣтахъ, шла къ алтарю, какъ аферистъ идетъ въ контору, гдѣ онъ долженъ получить хорошій барышъ съ удачной спекуляціи. Держу пари на гинею, что когда дѣло кончилось, старый Рафаиль де-Кадъ потерь себѣ руки и назвалъ торжественное бракосочетаніе отличной спекуляціей.

Конечно, ангелы тутъ были непричастны. Я не могу допустить, чтобы ангелы могли такъ ошибаться.

Когда мнѣ на мысль приходитъ желаніе вступить въ законный бракъ, я тотчасъ вспоминаю Анастасію, и меня пробираетъ дрожь. Какъ бы я себя ни компрометировалъ безумнымъ обѣщаніемъ, но я скорѣе соглашусь уплатить всѣ убытки въ судѣ и готовъ вѣчно самъ заваривать себѣ чай.

Имѣя въ карманѣ лишнія деньги, я разъ остановился передъ книжной лавочкой и сталъ рыться въ грудѣ растрепанныхъ книгъ съ надписью «всѣ по два пенса».

Я купилъ одну книгу, — заглавіе ея заинтересовало меня; она называлась «Обручальное кольцо». Но, къ моему ужасу (купецъ не хотѣлъ возвратить денегъ), оказалось, что я купилъ проповѣдь. Чтобъ деньги не пропали даромъ, я принялся на чтеніе.

Въ этой книжкѣ добрый епископъ Тейлорсъ говорилъ: «Бракъ есть школа и упражненіе въ добродѣтели». A если жена, какъ лѣнивая школьница, уклоняется отъ своихъ обязанностей? «Бракъ заключаетъ въ себѣ менѣе прелести, но за то менѣе и опасности, чѣмъ холостая жизнь; онъ сопряженъ съ заботами, но въ немъ легче найти спасеніе; въ немъ больше мира и больше здравія; онъ полнѣй печалями, но за то полнѣе и радостями; испытанія, встрѣчающіяся въ немъ, переносятся силою любви и привязанности, и самыя испытанія эти вамъ сладостны».

Какъ видите, епископъ прекрасно изображаетъ преимущества супружеской жизни, когда мужъ и жена счастливы. Но что дѣлать бѣдному мужу, когда одинъ онъ чувствуетъ любовь и привязанность, и въ то время, какъ на своихъ плечахъ выносить всѣ заботы, горести и печаля, жена нѣжится на софѣ, нагло требуя на свою долю всѣ радости и наслажденія?

Тутъ я нашелъ еще замѣчательное мѣсто, которое, я готовъ поклясться, написано именно на бѣднаго Долли, за то, что онъ позволилъ себѣ увлечься необычайными прелестями этой несравненной красавицы. «Онъ безумецъ», восклицаетъ епископъ Тейлорсъ, дико устремляя взоры на моего глупыша Долли, — «безумецъ, потому что выбралъ ее ради одной красоты; глава его ослѣплены, а душа чувственна; розовенькія щечки и бѣлое личико — это самая ненадежная связь, соединяющая два сердца; они влюблены другъ въ друга, но это мечтательная любовь; оспа, роды, заботы, время и т. д. — и прелестный цвѣтовъ завянетъ!