Жозеф Кессель - Смутные времена. Владивосток 1918-1919 гг.

Итак, мы поднялись на борт «Шермана», такого же военного корабля, как и «Президент Грант». На этот раз наше путешествие продлилось несколько недель. Переход через Тихий океан занял около месяца. Но прошел он в совсем иных условиях.

Погода нам благоволила. Океанский бриз приносил прохладу в жару. Зыбь на поверхности океана уходила далеко за горизонт и терялась из виду. Теперь мы оставляли за собой не Францию в тот миг, когда все ее колокола возвещали о перемирии, а город, удовольствия которого пресытили и утомили нас. Воинам прежде всего необходим был отдых. Да и на борту корабля мы больше не были единственными пассажирами. Кроме нас, на корабле были еще два батальона морской пехоты.

Сегодня все более или менее представляют себе, кто такие морские пехотинцы: элитные формирования, где царили жесткая дисциплина, боевая подготовка и беспощадная муштра. Современные морские пехотинцы — невинные младенцы по сравнению с пехотинцами конца прошлого века и начала нынешнего (имеется в виду конец XIX и начало XX века, — прим. ред. ).

Они действительно были самыми выносливыми. Само время сыграло в этом немалую роль. Сервис, удобства, да и все, что просто облегчало жизнь даже для морской пехоты, — все это имеет огромное значение для американской армии, но тогда для этого просто не было материальной базы. Впрочем, никто особенно об этом и не задумывался. Военные редко вызывали уважение и симпатию. Военная служба в то время не была обязательной. В армии служили только профессионалы. То есть те, кто не был способен ни на что другое, кроме как сражаться. В большинстве своем наемники, авантюристы на военном довольствии. И особенно морские пехотинцы, своеобразный гибрид, наполовину солдаты, наполовину моряки. Короче говоря, самые выносливые из всех, настоящие tough guys [2] Крутые парни (англ.). .

Среди наших крутых парней, я хочу сказать, среди тех, кто находился на «Шермане», было немало рядовых, а также офицеров и унтер-офицеров, которые принадлежали как раз к морской пехоте. Мускулистые, беспечные в моменты спокойствия, но при малейшей опасности готовые на убийство, кожа у них была цвета старого дерева, обветренная многими ветрами и загорелая на солнце Китайского и Карибского морей и Индийского океана. Они пришли и взяли Кубу. Они пришли и взяли Филиппины. Они устроили в Пекине боксерское восстание.

Они были просты как в общении, так и в своих манерах. Ничто, как мне кажется, не могло их удивить. Во всяком случае, не наши качества как летчиков. Они столько уже повидали, столько всего пережили, столько убивали, порой людей весьма странных. Для них мы были greens, что значит «зеленые», то есть новобранцы, новички французской армии. Greens по возрасту и по маленькому опыту общения с этим бескрайним миром. Хорошие слушатели для их рассказов.

Они только и ждали, чтобы рассказать о своих приключениях. К этим рассказам подходили и их голоса, уставшие от многолетних плаваний по морю, от потасовок, крепкого табака, ужасной выпивки и сквернословия. Мы восхищались ими. Наши знания английского сводились к тому, что мы помнили еще со школьной скамьи, да к тому немногому, что мы выучили на улицах Сан-Франциско. Этого явно было недостаточно, чтобы понимать все, о чем они говорили. Но этот полупонятный язык не мешал нам наслаждаться общением. Он давал пищу для фантазий. «Шерман» тем временем находился во власти волн, синева которых могла сравниться по глубине цвета только с сапфирами, а легкий бриз, дующий со стороны не видимых глазу островов, пах так вкусно. Время как будто замерло в пространстве. Мы пили вкуснейшие напитки.

Конечно, на этом корабле все спиртные напитки находились под строжайшим запретом. Как и на «Президенте Гранте». Согласно законам и внутренним правилам, на всех военных судах спиртное было запрещено. Но у наших морских пехотинцев были свои неписаные законы и правила. В офицерской столовой, в кафетерии, на мостике они просили только воду и чай. Только вот у воды часто был сильнейший привкус джина, а чай источал запах виски или рома. В каютах все было еще проще. Там все вещи назывались своими именами. Чем выше звание, тем больше был запас спиртного. Что касается коммодора военно-морских сил США, капитана «Шермана», то как моряк он вполне соответствовал морскому пехотинцу, поэтому и разместил в своих апартаментах настоящий бар. Наливали матросы. Расходы покрывались из ставок в игре.

Всего было три стола, у каждого — свой председатель. Правое крыло — подполковник пехотинцев. В центре — коммодор — первый после бога. Левое крыло — представитель бога собственной персоной — падре, священник при войсковой части. Все трое были очень похожи, один — настоящий солдат, другой — бандит, третий — церковный развратник. Лица у них были то ли загорелые, то ли красные, все они были широкие в плечах, но с уже заметным брюшком, в зубах кубинская или филиппинская сигара, вечная улыбка. Казалось, что они из одного племени, из одной семьи. Из всех троих мы больше всего любили падре.

Несмотря на свои шестьдесят лет, он любил посмеяться, выпить, да и рассказывал он лучше, чем другие, его истории были самыми непристойными. Он покорил нас в первый же вечер. Вот как это было. Как только ужин подошел к концу, он обратился к нам:

— Вот вы, кто, как я полагаю, чувствует себя в небесных просторах столь свободно, как ангелы божьи, — я сомневаюсь, что вы способны повторить то, что могу делать я, смиренный слуга божий.

— О чем вы говорите? — поинтересовался Боб.

— Все очень просто. Нужно достать зубами большое яблоко из чаши, наполненной водой.

— А вы умеете это делать?

— Увидите, — мягко сказал падре.

— Может, и нам попробовать?

— Почему бы и нет, — произнес падре. — Ради этого стоит заключить пари. О, весьма скромное пари. По доллару с каждого. Я один против вас всех.

— Согласны! — сказали хором мои товарищи по эскадрилье.

Нам следовало бы проявить больше осторожности. Чаша с водой уже стояла на столе. А в ней плавало огромное яблоко. Нас окружили пехотинцы и офицеры с «Шермана». Что же делать? Среди наших спутников мы, правда, выглядели как новички. Один за другим мы пытались. Никто, даже открыв широко рот, так, что, казалось, порвутся щеки, так и не смог вытащить яблоко.

— Замечательно, — сказал падре.

Он завернул рукава, затолкал в рот пальцы и вытащил вставную челюсть, зажал яблоко между зубными протезами и поднял его высоко над головой, как если бы это была просвира. Не сказав ни слова, он снова положил яблоко в чашу, вставил назад челюсть и забрал деньги — около пятнадцати долларов, что лежали прямо перед ним.

Мы все дружно захлопали. Как и все остальные, мы делали это от всего сердца, уверяю вас.