Василе Войкулеску - Монастырские утехи

покрепче пятками, чтобы стоявшие за воротами не вздумали открыть их пошире.

Первый из мужчин с трудом протиснулся, он вышел из щели ворот, как из материнской

утробы, и незамедлительно попал в акушерские щипцы рук Агапии, которые быстро

перенесли его во двор, где великое множество монахинь насели на него, точно воробьи

на дымовую трубу. Ворота захлопнулись...

— Второй по очереди! — скомандовала Феврония, едва приоткрыв створки, словно

впускала мышь.

И второй, детина с молодого буйвола, смеясь, угодил в клещи Филотеи...

Ворота снова захлопнулись.

— Бывает, и волка съест ягнёнок,— пошутил он, подчинившись рукам монахини.

— Агнец божий,— добавила монахиня, гордая своею силой.

Теперь оба мужчины стояли смирно в объятиях двух амазонок, улыбались и просили

привезти санки с замёрзшими женщинами, которые нуждались в срочной помощи.

Игуменья дала разрешение. Стайка монахинь поспешила за ворота, впряглась в санки и

подтащила их к двум товарищам.

— Бедняжечки! — запричитали монахини над женщинами в санях.— А ну давайте мы их

вытащим. Их сколько?

— Три,— весело ответил тот, который уткнулся носом между грудями Агапии.

— Отведите их в гостиницу, там тепло,— приказала хозяйка.

Но не успели монахини до них дотронуться, как войлочные одежды и сермяги

зашевелились и из-под них встали три дюжих разбойника с мушкетами наперевес,

пистолетами у пояса и ножами в зубах.

— Руки прочь! — рявкнули они злобно.

И железные руки Агапии и Филотеи превратились в мамалыгу. Теперь пять

разбойников с ружьями и пистолетами окружили стайку монахинь, которые жались

друг к другу, как овечки, когда их гонит волк. Мать Феврония, только что закрывшая

последние ворота, упала в кустарник и была при помощи тумаков доставлена к

остальным.

— Сколько вас всего? — спросил атаман, смуглый детина в шапке величиной с ведро и с

усами, закрученными под самые уши.—Да не вздумайте врать, чёрт вас подери!

— Двадцать,— с достоинством ответила игуменья.

— Кто ты такая, чтоб отвечать?

— Я игуменья,— отважилась моя прабабка.

— Ага! Так ты и есть игуменья! Значит, выходит, нам будет с кого требовать богатства...

— Нет здесь никаких богатств, батюшка. Скит бедный...

— Цыц!.. Это господарский скит, основанный на вклад воеводы... Я знаю. И не врите.

Вынимайте золото, пока я не начал вас пытать, Каркалет и ты, Влайку, входите в

церковь и грузите сокровища, всё золото и серебро. Да не забудьте чаши, ищите

повсюду, всё обшарьте. Где подвал? — спросил он.

Погреб был как раз под комнатами для гостей.

— В подвал их! — мрачно приказал бандит.— Но прежде мы их пересчитаем...

Пересчитали: было только семнадцать.

— Куда вы спрятали трёх? — рявкнул он.

Их не прятали. Они лежали по своим кельям больные или старые. Атаман приказал

двум бандитам разыскать и притащить их сюда.

— Кто пойдёт показать нам дорогу?

И тут же добровольно объявилась та самая монашка, что залезала на колокольню.

— Что ты делаешь, сестра Пелагия? — стала выговаривать ей игуменья.

— Я хорошо делаю. И не стану отдавать вам отчёт,— ответила та с большой дерзостью.

И тут же вернулась, волоча трёх старух.

— В подвал их,— был приказ.

Игуменья попыталась было воспротивиться, но от двух ударов упала в снег, откуда её с

трудом подняли монахини. Процессия двинулась медленно, монахини были ни живы

ни мертвы. И это послушное стадо было брошено в люк подвала только после того,

когда разбойники убедились, что другого выхода оттуда нету. Там их и закрыли.

— Тудор, ты возьмешь ключи от ворот,— приказал атаман.— Где ключи?

— У меня,— произнесла Пелагия, которая до тех пор стояла за спинами у

разбойников. — Возьмите.

И она протянула кольцо с ключами, величиной с топорище.

— Ты была здесь? Чего тебе надо? — набросился на неё разбойник.—Отправляйся

на место, к остальным... Буду вытаскивать вас по очереди, чтоб признавались в своих

грехах и богатствах.

Пелагия не двигалась.

— А ну, пошла в подвал! Чего ждешь? — прикрикнул на неё грабитель.

— Тебя жду, Чопалэ!

Разбойник вытаращил глаза и схватился за оружие.

— Стой! — властно остановила его монахиня.

— Откуда ты меня знаешь? — удивлённо произнес Чопалэ.

— Я знаю тебя потому, что столько раз пела тебе в заезжих дворах. Погляди хорошенько,

ты меня не узнаешь?

И она стала напевать:

Лист зелёный, цветик алый,

Берегись смотри, Чопалэ!

Пусть тебя укроют скалы!

Люди о тебе судачат,

За тобой погоня скачет

И тебя в тюрьму упрячут.

— Это ты, Пэуна?

— Я.

— Чего тебе здесь надо?

— Того же, что тебе. Только ты меня обскакал. Если бы не ты, я бы весною открыла

ворота этой крепости. Ограбила бы скит. Теперь же разделю с тобой добычу. Как,

согласен?

Бандит, игриво глянув на нее, сказал:

— Ладно, Пэуна. Только уж начистоту, выдашь все, что спрятано у этих ворон. Не

вздумай утаить деньги или драгоценности, чтобы потом за ними вернуться.

Пелагия обещала.

— Я вот что думаю, Чопалэ.— И монахиня прижалась к бедру грабителя.—Здесь много

надо перерыть да поискать. Надо полы поднять в кельях, перевернуть все сундуки и

ящики, размуровать замурованные ниши. Для этого нужно время и тишина. Скоро

ночь, больно уж вы припозднились из-за торговли у ворот. Сегодня возьмем только то,

что в церкви, зажжём толстые свечи в подсвечниках и в люстре... А с кельями сейчас

трудно, послушайся меня.

Чопалэ стоял в раздумье. Он смотрел на неё из-под кустистых бровей, нависавших над

зелёными глазами наподобие второй пары усов.

— Я здесь не буду прохлаждаться. Уйду сегодня же ...

— Как хочешь... Но тогда уйдём с пустыми руками.

— Почему уйдём? — спросил бандит.

— Потому что и я с тобой... вместе.

— А если я останусь?

— Тогда я приму тебя, как епископа, и угощу тебя и всех твоих так, словно я игуменья.

— Хорошо, я остаюсь.

— Тогда прикажи немедля освободить из подвала пять молодых монахинь по моему

выбору.

— На что они тебе?

— Помогут у печки испечь хлеб, потому что тесто уже подошло, зарезать и зажарить в

духовке гусей, испечь вам слоёных пирогов... монахини будут прислуживать за столом.

И потом, на ночь каждому из вас будет по хрупкому женскому телу — это тоже не

помешает!

— Хорошо,— подумав, сказал бандит.— Давай четырёх, мне не нужна.

— Как угодно...

И Пелагия пожала плечами. Один разбойник проводил её в подвал, где она тщательно

отобрала четырёх монашек...

Бедняжки заливались слезами и шли, как на заклание. Они приносили себя в жертву

бандитам. У Пелагии едва хватило времени шепнуть им на ухо несколько слов.