Василе Войкулеску - Монастырские утехи

Церковь сияла всеми зажжёнными свечами, как во время службы на пасху, бандиты

грабили алтарь, срывали оклады, хватали чаши, вырывали дорогие кресты, сдирали с

шеи Пречистой ожерелья и медальоны, выковыривали кинжалами драгоценности из

нимбов святых, подаренных некогда господарями. А сверху, с купола, нарисованный

всевышний равнодушно благословлял тех, кто осквернял его дом и его агнцев.

В зале монастырской гостиницы в подсвечниках тоже горели свечи, с руку толщиной.

При свете их две монашки ставили на стол самые дорогие приборы игуменьи,

полученные ею от дедов и прадедов. Две другие, обливаясь потом у горящей печки,

следили за тем, как жарятся гуси. И все вертелись волчком, выполняя приказания

Пелагии под присмотром одного из бандитов, который не сводил с них глаз и не

разрешал им ступить ни шагу в сторону.

Когда поздно вечером в дверях объявился Чопалэ с мешком, набитым золотом и

драгоценностями, Пелагия вышла вперёд.

— Теперь пойдём поищем в доме игуменьи. Знаю я все её тайники, потому что

подглядывала за нею множество раз.

Разбойник долго, испытующе смотрел на нее, его недоверие, хоть и глубоко

спрятанное, сказывалось в том, с какой медлительностью и каким трудом принимал он

решения.

— Ты со мной боишься? Тогда оставь до завтра,— произнесла Пелагия.—Я только дам

тебе план, и ты сам пойдешь.

— Совсем я не боюсь,— спокойно сказал Чопалэ.— Пошли...

— Девушки, поторопитесь с угощением,— приказала предательница и отправилась

с разбойником.

Часом позже они возвратились с другим раздутым мешком драгоценностей и с

эмалированной серебряной курильницей, набитой золотыми.

— И всё-таки остался ещё один необследованный угол,— вздохнула Пелагия.—

Если хочешь, после угощения... Поищем и Евангелие в золотом окладе, украшенном

изумрудами.

— Посмотрим...— коротко и всё так же мрачно сказал Чопалэ.

— Готово, девушки? — по-хозяйски крикнула монашка.

— Готово, сестрица,— поспешили ответить помощницы.

— Пожалуйте, можно начинать... Садитесь,— приглашала Пелагия пятерых

разбойников, собравшихся вокруг стола.

Рядом с Чопалэ и четырьмя бродягами, высокими и сильными, монашки выглядели

куропатками, на которых нацелились ястребы. Но те покамест пожирали взглядами

стол, принюхивались к богатой пище, громоздящейся на белой скатерти, у них потекли

слюнки. Запах свежевыпеченного хлеба наполнил комнаты. А аромат, исходящий от

подрумяненного гуся, ввёл бы во искушение и святого. Но все ожидали знака Чопалэ,

который обводил глазами помещение и медлил.

— Ты что-нибудь ищешь? — предупредительно спросила Пелагия.

— Попробуй вначале всё сама,— приказал он хозяйке, глядя на неё из-под взъерошенных

бровей.

— Давайте, девушки,— просто сказала Пелагия.

И монашки стали пробовать еду из каждой посудины и пить.

— Как, вы забыли соленья!? И бутыль водки. Сбегай, сестра Макрина! Чопалэ, пошли

человека помочь ей открыть крышку бочки с капустой. Хотите, я вам немного капусты

потушу? Беги, сестра Рахира, поставь на огонь сковороду с маслом. Да смотри, чтоб

мамалыга вышла не слишком густая.

Вскоре на столе появилась капуста, водка, от которой по очереди вкусили Пелагия и

другие женщины.

Наконец, когда Чопалэ разрешил им, его сообщники накинулись на угощение. Рядом с

каждым была расторопная монашка, чтобы прислуживать.

Утолив голод и жажду, четыре разбойника стали поглядывать на женщин, сидевших

тут же, и принялись ласкать их. Пелагия сорвала с монахинь клобуки, и длинные,

волнистые волосы рассыпались по плечам. Она силой сняла с них чёрные рясы, и,

освобождённые, вздыбились их груди.

Чопалэ только и съел что кусочек хлеба, ножку птицы да выпил стакан вина. Он сидел

во главе стола, насупившись, насторожённый, и приглядывался ко всему и ко всем.

Пелагия пила, ела и пела вместе с другими, как в корчме.

— Ешь, Чопалэ,—угощала она,—завтра будем поститься.

— Ничего, я то, что останется, сложу в мешок,— отвечал он.— Это ты пей и ешь, тебе

пригодится.— И усы его дрогнули от коварной улыбки.— Мне в этом нет нужды,—

добавил он.

От усталости, от холода, а главным образом от обильной пищи и питья у разбойников

слипались глаза.

— Теперь спать,— приказал атаман.— Завтра на заре очистим весь скит. А в обед

мы должны быть отсюда далеко.

Но его сообщникам теперь нужны были женщины, и нельзя их было оторвать от

нежных тел монашек.

Пелагия предложила, чтобы каждая из них повела мужчину в свою келью,— пускай

там и спят в тепле. Надо и монашкам отведать сладость давно желанных мужских

объятий. А мужчины завтра почувствуют себя легче, будут прилежнее и трезвее, и

потому нельзя мешать этому заслуженному удовольствию.

Чопалэ искоса посмотрел на Пелагию, но разрешил.

— А ты, Пэуна, что будешь делать?

— Я останусь с тобой, чтобы ты не скучал, Чопалэ.

— Нет, мне не надо. Иди с Констандином.— И он указал на красивого верзилу, едва

державшегося на ногах.

— Констандин, позаботься о ней. Чтобы была довольна.

— Положись на меня!—заплетающимся языком проговорил Констандин.— В таком разе

у меня получаются две...—ухмыльнулся он, обхватив другой рукой Пелагию.

— Нет, пятая останется здесь заложницей, будет мне топить печь и приглядывать за

свечами. Потому что я не буду спать. Я буду сидеть и ждать, пока вы насытитесь и

протрезвитесь.

И Чопалэ стал мрачно по очереди у одного за другим отнимать пистолеты, ножи,

мушкеты и складывать их штабелем в углу у двери; при этом он ласково влеплял

каждому по затрещине и отправлял:

— Теперь можешь идти...

И, дав каждому в пару по монашке, пошёл вслед за ними с пятой, которой вцепился в

руку и потащил её за собою. Через некоторое время они остановились.

— Вот моя келья,— сказала Пелагия.

— Входи туда с Констандином,— приказал разбойник.— А вы стойте здесь и меня ждите, —

обратился он к трём другим парам.

Чопалэ втолкнул в комнату Пелагию и Констандина и сам вошёл вслед за ними, волоча

за собой монахиню. Там он всё подробно обыскал и взял себе нож и топорик,

попробовал решетки на окнах и, выйдя, запер дверь на два поворота, оставив под

замком Пелагию с разбойником. Ключ же взял с собой.

— Зачем ты это делаешь? Боишься? — крикнула с издёвкой Пелагия.

— Нет, не боюсь. Просто хочу тебя завтра утром застать дома. Ведь Констандин будет

спать без задних ног и ты, окажись у тебя нож, могла бы его зарезать.

Так Чопалэ развёл по кельям все пары, тщательно обыскал их, чтоб не осталось у

женщин оружия, и запер, а ключи взял с собою. Ибо хорошо знал, что пьяные