Сомерсет Моэм - Сотворение Святого

— Ясно.

— Вы понимаете, после того как умер его отец…

— Когда я жил здесь, Сикста [9] Сикст IV, в миру Франческо делла Ровере (1414–1484) — папа римский в 1471–1484 гг. называли его дядей.

— Судя по разговорам, он слишком его любил, чтобы не быть ему отцом, но, разумеется, я ничего не знаю. У меня и в мыслях нет сказать что-нибудь оскорбительное о его святейшестве, касается это прошлого или настоящего.

— Ладно, продолжай.

— Видите ли, мессир, когда папа умер, граф Джироламо ощутил нехватку денег и вновь ввел налоги, ранее им отмененные.

— И в результате…

— Что ж, люди начали шептаться о его расточительстве. И они говорят, что Катерина ведет себя будто она королева. Хотя мы все знаем, что она незаконнорожденная дочь старика Сфорцы [10] Франческо Сфорца (1401–1466) — основатель миланской ветви династии Сфорца. из Милана. Но разумеется, ко мне это не имеет никакого отношения.

Маттео и я начали клевать носом, потому что скакали всю ночь. Мы пошли наверх, приказав разбудить нас перед вечерним празднеством, и скоро уже спали.

Вечером Маттео зашел ко мне и принялся изучать мои одежды.

— Вот о чем я думаю, Филиппо, наверное, в первый раз перед многочисленными дамами, которые могут положить на меня глаз, мне следует предстать во всей красе.

— Я полностью с тобой согласен, — ответил я, — но не понимаю, что ты проделываешь с моей одеждой?

— Никто тебя не знает, так что совершенно не важно, как ты будешь выглядеть. А у тебя столько красивых вещей, вот я и собираюсь воспользоваться твоей добротой и…

— Ты собираешься взять мою одежду! — Я выпрыгнул из кровати, но Маттео с охапкой одежды уже выбежал из комнаты, захлопнул дверь и запер ее снаружи, оставив меня с носом.

Я всячески обругал его, но он ушел смеясь, так что мне не осталось ничего другого как надеть лучшее из того, что уцелело. Полчаса спустя он вернулся к двери.

— Хочешь выйти? — полюбопытствовал он.

— Конечно, хочу. — Я пнул дверь.

— Обещаешь не буйствовать?

Я помедлил с ответом.

— Если не пообещаешь, я тебя не выпущу.

— Ладно! — смеясь, ответил я.

Маттео распахнул дверь и возник на пороге, с ног до головы в моих новых нарядах.

— Ты варвар! — воскликнул я, забавляясь его нахальством.

— Ты тоже неплохо выглядишь с учетом обстоятельств, — ответил он, спокойно взирая на меня.

Когда мы прибыли во дворец д’Орси, многие гости уже собрались. Маттео тут же окружили его друзья, и не меньше двадцати женщин махали ему руками из разных концов зала, так что пути наши разошлись и мне не оставалось ничего другого как бесцельно слоняться в толпе. Наконец я оказался рядом с группой мужчин, так плотно окруживших одну женщину, что я даже не смог ее рассмотреть. К ним присоединился и Маттео, и они смеялись над какой-то его шуткой. Я уже отвернулся, чтобы двинуться дальше, когда услышал, как Маттео зовет меня.

— Филиппо, — он направлялся ко мне, — пойдем, я познакомлю тебя с донной Джулией. Она попросила представить тебя.

Он взял меня за руку, и я увидел, что женщина и ее кавалеры смотрят на нас.

— Самая очаровательная женщина Форли, — шепнул он мне на ухо.

— Позвольте мне расширить круг ваших воздыхателей, донна Джулия. — После этих слов мы с Маттео поклонились. — Мессир Филиппо Брандолини, как и я, профессиональный солдат.

Передо мной предстала грациозная, миниатюрная женщина в парчовом платье, с маленьким личиком, на котором выделялись огромные карие глаза, излучавшие нежность и ласку. Личико обрамляли роскошные красновато-каштановые волосы, на губах играла пленительная улыбка.

— Мы спрашивали Маттео о нанесенных ему ранах, — заговорила она, обворожительно улыбаясь мне. — Он говорит нам, что все они в области сердца.

— В этом случае, — ответил я, — здесь он оказался на поле боя, более опасном, чем любое из тех, на которых мы побывали во время войны.

— Какой войны? — спросил мужчина, стоявший рядом с Джулией. — Ныне мы живем в такое счастливое время, когда на территории нашей страны идет с десяток различных войн.

— Я служил под началом герцога Калабрии, — ответил я.

— В таком случае ваши битвы были бескровные.

— Мы пришли, увидели и обратили врага в бегство, — вставил Маттео.

— И теперь, воспользовавшись преимуществами мирной жизни, вы приехали, чтобы будоражить сердца Форли, — вновь улыбнулась мне донна Джулия.

— Кто знает, может, ваши мечи окажутся здесь очень кстати! — вырвалось у какого-то молодого человека.

— Помолчи, Никколо! — бросил другой.

Возникла напряженная пауза, по ходу которой мы с Маттео удивленно переглянулись, а потом все мужчины вдруг заговорили одновременно, так что понять, кто что сказал, не представлялось возможным. Маттео и я откланялись, покинули донну Джулию и направились к Кеччо, стоявшему среди группы мужчин.

— Вы успели отдохнуть? — спросил Кеччо.

— Ты путешествовал, Маттео? — спросил один из гостей.

— Да, вчера проскакали шестьдесят миль, — ответил Маттео.

— Шестьдесят миль на одной лошади — у вас, должно быть, хорошие скакуны и богатое воображение, — прокомментировал уродливый, с землистым цветом лица господин, которого я возненавидел с первого взгляда.

— Такое случается крайне редко, и мы хотели скорее добраться домой.

— Вы не могли бы ехать быстрее, если бы бежали с поля боя, — добавил незнакомец.

Я подумал, что он сознательно нарывается на скандал, но промолчал. Маттео не стал придерживаться этого золотого правила.

— Вы говорите, как человек, имеющий в этом немалый опыт. — Юноша обаятельно улыбнулся.

Я заметил, как Кеччо нахмурился, а на лицах остальных появился интерес.

— Я это сказал лишь потому, — мужчина пожал плечами, — что герцог Калабрии знаменит отступательной тактикой.

— Возможно, вы не слишком сведущи в тактике, — насмешливо произнес я.

Он повернулся и посмотрел на меня, как бы говоря: «А кто ты, черт побери, такой?» Пренебрежительно оглядел с головы до ног, и я почувствовал, что вот-вот потеряю терпение.

— Мой дорогой молодой человек, судя по всему, я уже воевал, когда вы сражались разве что с нянькой в детской.

— Вы превосходите меня как в учтивости, так и в годах, мессир, — ответил я. — Но я смею предположить, что человек может сражаться всю жизнь, однако и в ее конце смыслить в войне не больше, чем в начале.

— Все зависит от интеллектуального уровня, — вставил Маттео.

— Именно об этом я и толкую, — кивнул я.

— И что это, черт побери, значит? — сердито бросил мужчина.

— Полагаю, ничего не значит, Эрколе, — вмешался Кеччо и деланно рассмеялся.

— Думаю, он может ответить сам, — фыркнул неприятный господин. Краска залила лицо Кеччо, но он промолчал.