Сомерсет Моэм - Сотворение Святого

— Вы крайне добры.

Я задался вопросом, зачем я ей понадобился? Может, она узнала о грядущей высылке мужа и моей причастности к этому событию?

Мы вошли и сели.

— Вы побывали дома? — спросила она.

Этот же вопрос задал мне и Маттео. Я ответил так же.

— Естественно. Первым делом.

— Ваша жена… удивилась, увидев вас?

— И обрадовалась.

— Ах! — Клаудия сложила руки и улыбнулась.

Я не знал, что она хотела этим сказать.

— Как я понимаю, вас ждали только через два дня.

— Вы прекрасно осведомлены о моих первоначальных планах. Приятно, что вы проявляете такой интерес ко мне.

— И не только я. Весь город интересуется вами. Вы — самая популярная тема разговоров.

— Правда? — Я начал злиться. — И что же говорит обо мне город?

— Ох, я не хочу портить ваше хорошее настроение.

— Вас не затруднит пояснить, о чем, собственно, речь?

Она пожала плечами, загадочно улыбнулась.

— Ну? — напирал я.

— Раз уж вы настаиваете, я скажу. Они говорят, что вы любезный муж, делящий жену с другими.

— Это ложь!

— Не слишком-то вы вежливы, — ровным голосом ответила она.

— Как ты смеешь такое говорить, наглая женщина?

— Дорогой мой, это чистая правда. Спроси Маттео.

Внезапно я вспомнил вопрос Маттео, облегчение на его лице. Меня охватил страх. Я сжал запястья Клаудии.

— О чем ты? О чем ты?

— Отпусти меня… мне больно.

— Говорю тебе, отвечай! Я знаю, тебе не терпится сказать мне. Не потому ли ты поджидала меня и затащила сюда? Скажи мне!

Лицо Клаудии разительно изменилось. Ярость и ненависть, прорвавшиеся наружу, сделали его неузнаваемым.

— Ты думаешь, что можешь избежать судьбы обычных мужей? — И она дико захохотала.

— Это ложь. Ты обливаешь Джулию грязью, потому что сама порочна!

— Ты сам-то веришь тому, что говоришь? Ты думаешь, что характер Джулии стал другим после того, как она вышла за тебя замуж? Она оброгатила своего первого мужа, а теперь, по-твоему, внезапно стала добродетельной? Дурак!

— Это ложь. Я не верю ни единому слову.

— Весь город говорит о ее любви к Джорджо д’Эсти.

С моих губ сорвался крик. Из-за него она бросила меня в первый раз.

— Ага, теперь ты мне веришь?

— Послушай, — ответил я, — если это ложь, клянусь всеми святыми, я тебя убью.

— Хорошо, если это ложь, убей меня. Но, клянусь всеми святыми, это правда, правда, правда! — Она торжествующе повторяла последнее слово, и каждый раз оно кинжалом вонзалось в мое сердце.

Я оставил ее. И пока шел по улицам, не мог отделаться от ощущения, что все смотрят на меня и улыбаются. Один раз чуть не подошел к какому-то господину и не спросил, почему он смеется, но сумел сдержаться. Как я страдал! Я вспомнил, что Джулия не слишком мне обрадовалась. Тогда я как-то не обратил на это внимания, но ведь не обрадовалась? И вроде бы чуть отворачивалась, когда я страстно целовал ее в губы. Тогда я сказал себе, что это мне чудится, но отворачивалась? И она точно отпрянула, когда я сжал ее в объятиях. Господи, неужели это правда?

Я подумал о том, чтобы пойти к Маттео, но отказался от этой мысли. Он знал Джулию до того, как она вышла за меня замуж, и принял бы на веру худшее, что говорили о ней. Как я мог поверить обвинениям этой злобной, завистливой женщины? Я сожалел о том, что близко сошелся с Клаудией, дал ей повод мстить мне. Ох, как жестоко она обошлась со мной. Но я не мог в это поверить. Я так доверял Джулии, так любил ее. Она не могла предать меня, зная, какую страстную любовь испытываю я к ней. Она не могла быть такой неблагодарной. И я так много для нее сделал… но я не хотел даже думать об этом. Я дарил ей любовь и наслаждение и не требовал благодарности. Но конечно, даже если бы она не любила меня, то питала ко мне теплые чувства и не могла отдаться другому. Нет, я в это не верил. Но… если все правда? Господи, если все правда?

Я вошел в свой дворец и внезапно вспомнил про старого мажордома, которого звали Фабио. Этим именем я назвался, когда говорил старому Орсо, что я его новый слуга. Если что-то происходило в моем доме, он знал наверняка. И она, Клаудия, сказала, что об этом знает весь город.

— Фабио!

— Да, мой господин!

Он вошел в мою комнату, и я пристально посмотрел на него.

— Фабио, ты хорошо присматривал за тем, что я оставил на тебя, уезжая в Рим?

— Рента заплачена, положенная вам часть урожая получена, оливки собраны.

— Я оставлял тебе кое-что более ценное, чем пшеничные поля и виноградники.

— Мой господин!

— Я оставил тебя хранителем моей чести. Что ты скажешь об этом?

Он замялся, а когда ответил, голос его дрогнул:

— Ваша честь… не запятнана.

Я тряхнул его за плечи.

— Фабио, в чем дело? Заклинаю тебя твоим первым господином, моим отцом, скажи мне!

Я знал, как он любил моего отца. Он посмотрел в потолок, сцепил руки, едва мог шевелить губами.

— Клянусь моим дорогим господином, вашим отцом, ничего… ничего!

— Фабио, ты лжешь! — Я сжал руками его запястья.

Он упал на колени.

— Господин мой, пожалейте меня! — Он закрыл лицо руками. — Я не могу вам сказать.

— Говори, говори!

Наконец среди стонов и вздохов он вымолвил:

— Она… Господи, она предала вас!

— Ох! — Я отшатнулся.

— Простите меня!

— Почему ты не сказал мне раньше?

— Как я мог? Вы любили ее, как ни один мужчина не любил женщину.

— Ты не подумал о моей чести?

— Я думал о вашем счастье. Лучше счастье без чести, чем честь без счастья.

— Для тебя, — простонал я, — но не для меня.

— Вы из той же плоти и крови, и страдаете вы, как и мы. Я не мог уничтожить ваше счастье.

— Ох, Джулия, Джулия, — вырвалось у меня, а потом я спросил: — Но ты уверен?

— Увы, сомнений нет.

— Я не могу в это поверить. Господи, помоги мне! Ты не знаешь, как я ее любил! Она не могла! Фабио, я хочу увидеть все собственными глазами!

Какое-то время мы молчали, а потом ужасная мысль пришла мне в голову.

— Ты знаешь… где они встречаются? — прошептал я.

Он застонал. Я повторил вопрос.

— Да поможет мне Бог!

— Ты знаешь? Я требую, чтобы ты мне сказал.

— Они думали, что вы вернетесь послезавтра.

— Он придет?

— Сегодня.

— Так! — Я схватил его за руку. — Отведи меня и позволь их увидеть.

— И что вы сделаете? — спросил он, ужаснувшись.

— Не важно, отведи меня.

Дрожа всем телом, он вел меня по прихожим и коридорам, пока мы не подошли к лестнице.

Поднялись по ней и оказались в комнатке с потайной дверью, отделенной гобеленами от спальни Джулии. Я забыл о существовании и лестницы, и комнатки, и двери, а она вообще о них не знала. С открытой дверью требовалось лишь откинуть гобелен, чтобы войти в спальню.

Пока там никого не было. Мы ждали, затаив дыхание. Наконец вошла Джулия. Направилась к окну, выглянула, вернулась к двери. Села на стул, вскочила, вновь выглянула из окна. Кого она ждала?