Халиль Джебран Джебран - СБОРНИК: СТРАННИК. ПРИТЧИ И РЕЧЕНИЯ

Глядя на нее, он сказал:

– Если меня зовешь мудрым, то и всех зови мудрыми. Я – незрелый плод, все еще льнущий к ветке, – ведь только вчера я был цветком.

Не зови никого вокруг глупцом, ибо воистину мы ни мудры, ни глупы. Мы зеленая листва на древе жизни, а сама жизнь выше мудрости и заведомо выше глупости.

Так ли уж я отдалился от вас? Разве ты не знаешь, что есть одно лишь расстояние – то, которое душа не в силах измерить мыслью? А когда душа измерит его, оно обращается в ее ритм.

Пространство, разделяющее тебя и ближайшего, но чужого тебе соседа, много больше того пространства, что отделяет от тебя твоего возлюбленного, живущего за семью морями и землями.

Ибо для памяти нет расстояний и только в забвенье чернеет пропасть, которую бессильны преодолеть твой голос и взгляд.

От океанских берегов к вершине высочайшей горы ведет тайный путь, и, только пройдя по нему, ты станешь одно с сынами земли.

Так и между твоим знанием и пониманием пролегает тайная тропа, и, только отыскав ее, ты станешь одно с человеком, а стало быть, с самим собою.

Между твоею правой рукой, дающей, и левой, получающей, – лежит огромное пространство. И лишь тогда оно исчезнет, когда обе они в нераздельности будут для тебя и дающими, и получающими; ибо только зная, что тебе нечего давать, нечего получать, можно победить пространство.

Истинно, безбрежно то пространство, что лежит между твоим сновидением и бодрствованием, как и между одним только деянием и одним только желанием.

Есть еще один путь, которым вам надлежит пройти, прежде чем вы станете одно с Жизнью. Но говорить о нем я повременю – вижу, вы уже устали от странствований.

Затем он и девятеро его учеников отправились с этой женщиной на рыночную площадь, где он обратился к народу – друзьям и соседям, отчего радость тронула их веки и вошла в их сердца.

– Вы взрастаете в снах и в своих сновидениях живете в полноте жизни, – сказал он им. – Ибо все ваши дни проходят в благодарении за полученное вами в ночной тишине.

Часто вы думаете и говорите о ночи, как о времени отдохновения, хотя по истине ночь – время исканий и обретений.

День наделяет вас силою знания и научает ваши пальцы искусству приятия, но лишь ночь подводит вас к сокровищнице Жизни.

Солнце научает все живое множить свою тоску по свету. Но лишь ночь подъемлет его к звездам.

Воистину, это ночная тишина ткет свадебное покрывало для цветов в садах и деревьев в лесу, а после устраивает пышный пир и убирает брачный чертог, и в этом святом безмолвии завтрашний день зачинается во чреве Времени.

То же и с вами – вы так же в исканиях находите пищу и обретаете самих себя. И хотя на рассвете ваше пробуждение изглаживает следы памяти, стол сновидений всегда уставлен яствами и брачный чертог ждет.

Какое-то время он молчал и они тоже молчали, ожидая, что он скажет еще. И он вновь заговорил: – Вы есть дух, хотя и облечены плотью; и подобно маслу, горящему во мраке, вы пылающий пламень, хотя и укрытый за стеклом светильника.

Будь вы одной лишь плотью, тогда бы вотще было мое предстояние вам и мои слова, все равно как если бы мертвый взывал к мертвецам. Но это не так. Все нетленное в вас свободно как днем, так и ночью, и его нельзя удержать или заковать в оковы, ибо такова воля Вседержителя. Вы – Его дыхание, такое же, как ветер, который не уловить и не запереть в клетку. И сам я тоже дыхание Его дыхания.

С этими словами он оставил их и поспешил воротиться в Сад.

Тогда Саркис, тот, что был маловерным, просил его:

– Учитель, скажи о безобразном! Ты о нем никогда не говорил.

– Друг мой, – ответил ему аль-Мустафа и свист бича слышался в его словах, – может ли назвать тебя негостеприимным тот, кто пройдет мимо твоего дома, не постучав в дверь?

Сочтет ли тебя за глухого и нелюдима тот, кто заговорит с тобою на чужом, непонятном тебе языке?

Все, что ты мнишь безобразным, – не есть ли оно то, чего ты никогда не стремился досягнуть и в чье сердце никогда не желал проникнуть?

Если и есть что безобразное, так только шоры на наших глазах и воск, запечатывающий нам уши.

Друг мой, безобразен единственно лишь страх души перед лицом ее собственной памяти.

Однажды днем, когда они сидели в длинной тени серебристых тополей, кто-то сказал:

– Учитель, я боюсь времени. Оно пролетает над нами и отнимает у нас юность. А что дает взамен?

И сказал он в ответ:

– Возьми-ка пригоршню тучной земли. Ты в ней найдешь семя, а может, и червя. Будь твоя рука безмерно пространна и бесконечно длительна, семя стало бы чашей, а червь – сонмом ангелов. И помни: годы, что обращают семена в чащи и червей – в ангелов, принадлежат вот этому Сейчас, все годы – одному этому Сейчас.

Разве времена года это не ваши мысли, сменяющие одна другую? Весна – пробуждение в вашей груди, и лето – осознание собственного плодородия. Не есть ли осень то древнее в вас, что поет колыбельную частице вашего естества, все еще пребывающей во младенчестве? И что есть зима, спрашиваю я вас, если не сон, наполненный сновидениями о всех иных временах года?

Потом Маннус, пытливый ученик, огляделся и, увидав цветущие растения, обвившие сикомору, сказал:

– Погляди, Учитель, на этих тунеядцев! Что ты скажешь о них? Это воры, что денно и нощно крадут свет у крепких детей солнца и сосут соки, питающие их ветви и листву.

– Друг мой, – ответил он, – мы все таковы. Мы возделываем землю, чтобы пресуществить ее в биение жизни, но мы не выше тех, кто берет жизнь прямо от земли, не познав ее.

Скажет ли мать своему ребенку: «Я безмерно устала от тебя и с охотою отдам тебя чаще – твоей большей матери»?

Станет ли певец корить свою песнь: «Ступай в пещеру отзвуков, откуда пришла, чтоб голос твой не пожирал моего дыхания»?

Скажет ли пастух однолетнему агнцу: «Негде мне тебя пасти, а посему сведу тебя на заклание для жертвы»?

Нет, друг мой, ответ на все эти вопросы звучит прежде их самих, как сновидения сбываются прежде, нежели снятся.

Каждый из нас живет за счет другого согласно древнему и вневременному закону. Потому будем жить в любви и доброте! Мы ищем друг друга в своем одиночестве и пускаемся в путь, когда у нас нет очага, возле которого мы могли бы обогреться.

Друзья мои и братья, путь еще более широкий – вот ваш попутчик!

Эти растения, что живут за счет дерева, впивают молоко земли в сладостной ночной тишине, а земля в безмятежной дреме высасывает грудь солнца. И само солнце, как вы и я, как все сущее, в равном почете восседает на пиру у Князя, где двери всегда растворены, а стол накрыт.

Маннус, друг мой, все сущее всегда живет за счет всего сущего, и живет оно в безграничной вере в щедрость Вседержителя.

Утром, когда на предрассветном небе чуть брезжила заря, они все направились в Сад, бродили там, глядя на восток, и в молчании встречали восход солнца.