Маргарет Митчелл - Унесенные ветром

— Бог ты мой! Джонни просто удивительно с ними справляется. А у вас, Эшли, слишком мягкое сердце. Надо заставлять их больше работать. Джонни говорил мне: если какому нерадивому каторжнику вздумается отлынивать от работы, он заявляет, что заболел, и вы отпускаете его на целый день. Боже правый, Эшли! Так не делают деньги. Стеганите его разок-другой, и любая хворь мигом пройдет, кроме, может, сломанной ноги…

— Скарлетт! Скарлетт! Перестаньте! Я не могу слышать от вас такое, — воскликнул Эшли и так сурово посмотрел на нее, что она умолкла. — Да неужели вы не понимаете, что это же люди… И среди них есть больные, голодные, несчастные и… О господи, просто видеть не могу, какой жестокой вы из-за него стали — это вы-то, всегда такая мягкая…

— Я стала какой — из-за кого?

— Я должен был вам это сказать, хоть и не имею права. И все же должен. Этот ваш Ретт Батлер. Он отравляет все, к чему бы ни прикоснулся. Вот он женился на вас, такой мягкой, такой щедрой, такой нежной, хоть и вспыльчивой порою, и вы стали… жесткая, грубая — от одного общения с ним.

— О! — выдохнула Скарлетт: чувство вины боролось в ней с чувством радости оттого, что Эшли неравнодушен к ней, что она ему по-прежнему мила. Слава богу, он думает, что Ретт виноват в том, что она считает каждый пенни. А на самом-то деле Ретт не имел к этому никакого отношения и вся вина — только ее, но, в конце концов, на совести Ретта достаточно много черных пятен, не страшно, если прибавится еще одно.

— Будь вашим мужем любой другой человек, я, может быть, так бы не огорчался, но… Ретт Батлер! Я вижу, что он с вами сделал. Вы сами не заметили, как вслед за ним стали мыслить сухо и жестко. О да, я знаю, что не должен этого говорить… Он спас мне жизнь, и я благодарен ему, но как бы я хотел, чтобы это был кто угодно, только не он! И я не имею права говорить с вами так, точно…

— Ах, нет, Эшли, имеете… как никто другой.

— Говорю вам, это просто невыносимо: видеть, как вы, такая тонкая, огрубели под его влиянием, знать, что ваша красота, ваше обаяние принадлежат человеку, который… Когда я думаю, что он дотрагивается до вас, я…

«Сейчас он поцелует меня! — в экстазе подумала Скарлетт. — И не я буду в этом виновата!» Она качнулась к нему. Но он отступил на шаг, словно вдруг осознав, что сказал слишком много, — сказал то, чего не собирался говорить.

— Простите великодушно, Скарлетт. Я… я намекал, что ваш муж — не джентльмен, а сам сейчас наговорил такое, что меня тоже джентльменом не назовешь. Никто не имеет права принижать мужа перед женой. Мне нет оправдания, кроме… кроме… — Он запнулся, лицо его исказилось. Она ждала, затаив дыхание. — У меня вообще нет оправданий.

Бешеная работа шла в мозгу Скарлетт, пока она ехала в карете домой. Вообще нет оправданий, кроме — кроме того, что он любит ее! И мысль, что она спит в объятиях Ретта, вызывает в нем такую ярость, на какую она не считала его способным. Что ж, она может это понять. Если бы не сознание, что его отношения с Мелани волею судеб сводятся к отношениям брата и сестры, она сама жила бы как в аду. Значит, объятия Ретта огрубили ее, сделали более жесткой! Что ж, раз Эшли так считает, она вполне может обойтись без этих объятий. И она подумала, как это будет сладостно и романтично, если оба они с Эшли решат блюсти физическую верность друг другу, хотя каждый связан супружескими узами с другим человеком. Эта идея завладела ее воображением и пришлась ей по душе. Да к тому же была тут и практическая сторона. Ведь это значит, что ей не придется больше рожать.

Когда Скарлетт приехала домой и отпустила карету, восторженное состояние, овладевшее ею после слов Эшли, начало испаряться, стоило ей представить себе, как она скажет Ретту, что хочет иметь отдельную спальню — со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это будет нелегко. Да и как она скажет Эшли, что не допускает больше до себя Ретта, потому что он, Эшли, так пожелал? Кому нужна такая жертва, если никто не знает о ней? До чего же это тяжкое бремя — скромность и деликатность! Если бы только она могла говорить с Эшли так же откровенно, как с Реттом! А, да ладно. Найдет она способ намекнуть Эшли на истинное положение вещей.

Она поднялась по лестнице и, открыв дверь в детскую, обнаружила Ретта — он сидел у колыбельки Бонни, держа Эллу на коленях, а Уэйд стоял рядом и показывал ему свои сокровища, спрятанные в карманах. Какое счастье, что Ретт любит детей и так ими занимается! Есть ведь отчимы, которые терпеть не могут детей от предыдущих браков.

— Я хочу поговорить с тобой, — сказала Скарлетт и прошла в их спальню. Лучше покончить с этим сразу, пока она полна решимости не иметь больше детей и любовь Эшли придает ей силы для разговора.

— Ретт, — без всяких предисловий начала она, как только он закрыл за собой дверь спальни, — я не хочу иметь больше детей, это решено.

Если его и поразило ее неожиданное заявление, то он и виду не подал. Он не спеша подошел к креслу и, опустившись в него, откинулся на спинку.

— Я ведь уже говорил тебе, моя кошечка, еще прежде чем родилась Бонни, что мне безразлично, будет у нас один ребенок или двадцать.

Ловко он уходит от главного, как будто появление детей не имеет никакого отношения к тому, что этому предшествует.

— По-моему, троих вполне достаточно. Я вовсе не намерена каждый год носить по ребенку.

— Три мне кажется вполне подходящим числом.

— Ты прекрасно понимаешь… — начала было она и покраснела от смущения. — Ты понимаешь, что я хочу сказать?

— Понимаю. А ты сознаешь, что я могу подать на развод, если ты откажешься выполнять свои супружеские обязанности?

— У тебя хватит низости придумать такое! — воскликнула она, раздосадованная тем, что все идет не так, как она наметила. — Да если бы в тебе было хоть немного благородства, ты бы… ты бы вел себя, как… Ну, словом, посмотри на Эшли Уилкса. Мелани ведь не может иметь детей, и он…

— Образцовый джентльменчик, этот Эшли, — докончил за нее Ретт, и в глазах его появился странный блеск. — Прошу, продолжай свою речь.

Скарлетт поперхнулась, ибо речь ее была окончена и ей нечего было больше сказать. Теперь она поняла, сколь глупо было надеяться, что она сумеет по-доброму договориться о столь сложном деле, особенно с таким эгоистичным мерзавцем, как Ретт.

— Ты сегодня ездила на свой лесной склад, да?

— А какое это имеет отношение к нашему разговору?

— Ты ведь любишь собак, Скарлетт? Что ты предпочитаешь — чтобы собака лежала на сене или находилась при тебе?

Намек не дошел до ее сознания, захлестнутого яростью и разочарованием.

Ретт легко вскочил на ноги, подошел к ней и, взяв за подбородок, рывком поднял ее голову.

— Какое же ты дитя! У тебя было трое мужей, но ты до сих пор не знаешь мужской природы. Ты, видимо, считаешь мужчину кем-то вроде старухи, перешагнувшей возрастной рубеж.