Кнут Гамсун - Под осенней звездой (пер. Благовещенская)

— Кнутъ Педерсенъ.

— Откуда ты?

— Изъ Нордланда.

Я отлично понялъ, почему подвергся этому допросу, я рѣшилъ никогда больше не говорить этимъ языкомъ, заимствованнымъ изъ романовъ.

Между тѣмъ, вопросъ о колодцѣ и водопроводѣ былъ рѣшенъ, и мы принялись за работу…

Наступили дни, полные интереса. Вначалѣ я находился въ напряженномъ состояніи, — въ ожиданіи, найдется ли вода на томъ мѣстѣ, гдѣ мы рыли, и я плохо спалъ нѣсколько ночей. Но вскорѣ это состояніе прошло, и намъ оставалось только усердно работать. Воды было достаточно; дня черезъ два мы должны были каждое утро вычерпывать воду лоханками. Почва была глинистая, и мы увязали въ топкомъ колодцѣ.

Спустя недѣлю мы начали выкладывать стѣны колодца камнемъ; къ этой работѣ мы привыкли въ Скрейѣ. Покопавъ еще недѣлю, мы дошли до необходимой глубины и принялись выводить стѣны колодца, такъ какъ земля была настолько топкая, что грозила обрушиться и засыпать насъ.

Такъ мы работали недѣлю за недѣлей. Колодецъ вышелъ очень большой, и работа наша шла счастливо. Священникъ былъ доволенъ. У насъ съ Гриндхюсеномъ отношенія улучшились, а когда онъ узналъ, что я не хочу за свою работу большого жалованья, нежели то, которое полагается хорошему чернорабочему, хотя я, по большей части, руководилъ работой, то и онъ пожелалъ сдѣлать для меня что-нибудь пріятное, и онъ началъ ѣсть аппетитнѣе. Мнѣ жилось такъ хорошо, что я рѣшилъ, что никогда больше никому не удастся заманить меня въ городъ.

По вечерамъ я бродилъ въ лѣсу или на кладбищѣ, читалъ надгробныя надписи и думалъ то о томъ, то о другомъ. Между прочимъ, я задался цѣлью отыскать ноготь отъ какого-нибудь покойника. Этотъ ноготь былъ мнѣ нуженъ для одной глупой выдумки. Я нашелъ хорошій кусокъ березоваго корня, изъ котораго я вырѣзалъ трубку въ видѣ кулака; большой палецъ долженъ былъ изображать крышку, и мнѣ хотѣлось вставить въ него ноготь, чтобы сдѣлать его естественнѣе. На четвертый палецъ я хотѣлъ надѣть кольцо.

Посредствомъ такихъ глупостей я добился того, что голова моя стала здравой. Жизнь моя текла спокойно, и я никуда не торопился, я могъ мечтать безъ помѣхи, вечера принадлежали мнѣ. Если бы это было возможно, то я постарался бы вызвать въ себѣ благоговѣйное чувство къ святости церкви и страхъ къ мертвецамъ. Какъ-то давно-давно я испытывалъ это мистическое чувство, въ которомъ было столько содержательнаго, и мнѣ хотѣлось снова возродить его въ своей душѣ. Быть можетъ, если я найду ноготь, то изъ какой-нибудь могилы раздастся: «это мой!» и я выроню ноготь и, пораженный страхомъ, убѣгу съ кладбища безъ оглядки.

— Какъ отвратительно скрипитъ этотъ флюгеръ на башнѣ, - говорилъ иногда Гриндхюсенъ.

— Ты боишься?

— Но то, чтобы я боялся, но мнѣ становится жутко ночью, когда я думаю, что мертвецы отъ насъ такъ близко.

Счастливый Грюндхюсенъ!

Однажды Харольдъ показалъ мнѣ, какъ надо сажать мелкія растенія и кустарникъ. Въ этомъ искусствѣ я ничего не смыслилъ, такъ какъ въ то время, когда я посѣщалъ начальную школу, этому дѣтей не обучали, но теперь я съ увлеченіемъ занимался садовымъ дѣломъ по воскресеньямъ. Въ благодарность я выучилъ Харольда многому, что можетъ быть полезно въ его возрастѣ. Мы стали съ нимъ большими друзьями.

Все было бы прекрасно, если бы не было молодой барышни, въ которую я влюблялся съ каждымъ днемъ все больше и больше. Ее звали Элишеба (Елизавета). Ее нельзя было назвать красавицей, но у нея были алыя губки и голубые глаза съ яснымъ взоромъ очень молоденькой дѣвушки, — и это дѣлало ее прелестной. Элишеба, Елизавета, ты едва распускаешься для жизни, и твои глаза впервые увидали свѣтъ. Когда ты однажды разговаривала съ молодымъ Эрикомъ съ сосѣдняго двора, то въ глазахъ твоихъ появилось томное и нѣжное выраженіе……………………………….

Что касается до Гриндхюсена, то для него не было никакой опасности. Въ молодые годы онъ былъ большимъ охотникомъ до молодыхъ дѣвушекъ, да и теперь еще онъ ходилъ козыремъ по старой привычкѣ и шляпу носилъ набекрень. Но онъ притихъ и уходился, чего и слѣдовало ожидать; это былъ законъ природы. Однако, не всѣ слѣдовали закону природы и не притихали, — чѣмъ это могло кончится для нихъ? А тутъ еще, какъ на грѣхъ, появилась эта маленькая Елизавета! Впрочемъ, она вовсе не была маленькой, она была одного роста съ матерью. И у нея была высокая грудь матери.

Съ того перваго воскресенья меня больше не приглашали на кухню пить кофе, и я этого вовсе не хотѣлъ и самъ старался избѣгать этого. Мнѣ все еще было стыдно. Но вотъ однажды среди недѣли ко мнѣ пришла одна изъ служанокъ и сказала, чтобы я не уходилъ въ лѣсъ каждое воскресенье послѣ обѣда, а приходилъ бы пить кофе. Такъ хотѣла барыня.

Ладно.

Надѣть мнѣ мое городское платье? Быть можетъ, было бы не лишнее, если бы молодая дѣвушка составила обо мнѣ нѣсколько иное мнѣніе, если бы она догадалась, что я по собственному почину бросилъ городскую жизнь и переодѣлся въ работника, но что я на самомъ дѣлѣ талантливый техникъ, знающій водопроводное дѣло. Но когда я одѣлся въ городское платье, то я сейчасъ же почувствовалъ, что костюмъ работника мнѣ идетъ больше, и Я снова переодѣлся и спряталъ свое парадное платье въ мѣшокъ.

Однако, въ кухнѣ меня приняла вовсе не барышня, а барыня. Она долго разговаривала со мной и подложила мнѣ подъ чашку бѣлую салфеточку.

— А этотъ фокусъ съ яйцами намъ обходится довольно дорого. — сказала она съ добродушной улыбкой.

Фокусъ заключался въ томъ, что я выучилъ Харольда вводить очищенное крутое яйцо въ графинъ, въ которомъ предварительно разрядили воздухъ. Въ этомъ заключались мои единственныя познанія по физикѣ.

— Я ничего не понимаю во всѣхъ этихъ опытахъ, но это очень поучительно, — продолжала барыня. — А когда будетъ готовъ колодецъ?

— Колодецъ готовъ. Завтра мы начнемъ копать канавы.

— Сколько времени пойдетъ на это?

— Съ недѣлю. А потомъ можно будетъ начать прокладывать трубы.

— Въ самомъ дѣлѣ?

Я поблагодарилъ за кофе и ушелъ. У барыни была привычка, которую она, вѣроятно, сохранила съ молодыхъ лѣтъ: отъ времени до времени она бросала косой взглядъ, хотя она ничуть не косила.

Но вотъ въ лѣсу стали попадаться желтые листья, и запахло осенью. Зато наступила пора грибовъ, которые растутъ повсюду, — на пняхъ, на кочкахъ, вездѣ встрѣчаешь шампиньоны, рыжики и сыроѣшки. То тутъ, то тамъ ярко краснѣла шапка мухомора. Странный грибъ! Онъ растетъ на той же почвѣ, на которой растутъ съѣдобные грибы; онъ питается тѣми же соками и при тѣхъ же условіяхъ пользуется солнечными лучами и влагой, и по внѣшности онъ такой крѣпкій и, казалось бы, годный для ѣды, — но онъ ядовитъ. Я когда-то хотѣлъ выдумать прелестную сказку о мухоморѣ и сказать, что я ее вычиталъ въ какой-нибудь книгѣ.