Кнут Гамсун - Бенони (пер. Ганзен)

Смотрителя при первыхъ же звукахъ слегка передернуло, но онъ постоялъ еще съ минуту, тупо таращась на стѣну, — на зло, чтобы не дать сбить себя съ позиціи, — потомъ присѣлъ на стулъ, позаботясь, однако, повернуть женѣ спину. Мадамъ Шёнингъ сыграла псаломъ. Проигравъ его до конца и еще разъ весь съ начала, она опять съежилась и больше ничѣмъ о себѣ не заявляла.

— Весьма благодаренъ, — сказалъ ей Маккъ и закрылъ двери въ столовую, — теперь люди могли веселиться по своему.

Подали на огромномъ серебряномъ подносѣ коньякъ, кипятокъ и сахаръ-рафинадъ, и Маккъ предложилъ господамъ мужчинамъ угощаться, а самъ приготовилъ два стаканчика пунша — себѣ и мадамъ Шёнингъ. Затѣмъ подошелъ побесѣдовать немножко и со смотрителемъ.

— Да, эту картину дѣдъ мой привезъ изъ Голландіи…

— А тамъ видъ острова Мальты, — сказалъ смотритель, указывая на другую картину.

— Вѣрно, — поощрилъ его Маккъ. — Вы развѣ знаете?

— Да.

— Откуда же?

— Внизу подписано.

— Та-акъ, — сказалъ Маккъ, смекая, что немножко ошибся, слишкомъ низко оцѣнивая сообразительность идіота. — А я думалъ, вы были на Мальтѣ и узнали видъ.

Теперь въ свою очередь мадамъ Шёнингъ имѣла удовольствіе слушать супруга. О, какъ хорошо ей знакома его тощая спина съ торчащими лопатками! Она начала потихоньку наигрывать на клавесинѣ, чтобы только не слыхать этого знакомаго голоса.

— Вы вѣдь когда-то были капитаномъ, — пояснилъ Маккъ смотрителю. — Я и полагалъ, что вы могли бывать на Мальтѣ.

Что-то въ родѣ улыбки промелькнуло на лицѣ смотрителя. — Я бывалъ на Мальтѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ? Подумайте!

— Но, если я вижу ландшафтъ Гельгеланда, то я узнаю его не только потому, что бывалъ въ Норвегіи.

— Нѣ-ѣтъ, само собой! — отвѣтилъ Маккъ, соображая, что съ этимъ идіотомъ все-таки надо быть насторожѣ; лишнее съ нимъ и разговаривать.

И Маккъ обратился къ Бенони, выпилъ и заговорилъ:- Видишь ли, любезный Гартвигсенъ, все это у меня унаслѣдованное — и мебель, и эта сахарница, и картины на стѣнахъ, и серебро, и все въ домѣ. Все это пришлось на долю Сирилунда, другая половина отошла къ брату моему Макку въ Розенгоръ. Увы, послѣ меня все это, вѣрно, пойдетъ съ молотка. Не зѣвай тогда, Гартвигсенъ!

— Зависитъ отъ того, кто изъ насъ первый помретъ.

Маккъ только покрутилъ головой на это. Потомъ опять перешелъ къ мадамъ Шёнингъ, — не хорошо, что она сидитъ все одна.

А Бенони думалъ про себя: «Это онъ просто такъ, чтобы сказать что-нибудь. У него вѣдь есть дочь, наслѣдница всего имущества. Зачѣмъ же онъ подзадориваетъ меня?»

— Да, мадамъ Шенингъ, со смерти моей покойной супруги этотъ инструментъ такъ и стоитъ безъ дѣла. Некому играть на немъ. А вѣдь не выкинешь, — вещь дорогая.

Мадамъ Шёнингъ задала разумный вопросъ:- Но ваша дочь вѣдь играла, пока была дома?

— Нѣтъ, баронесса Эдварда не играла. Это не по ея части было. А мы-то съ вами побѣжали бы Богъ вѣсть куда, только бы послушать музыки! Впрочемъ, Роза играетъ, когда гоститъ здѣсь; она музыкантша.

Тутъ у Бенони мелькнула смѣлая фантастическая мысль: а что ежели онъ, не глядя ни на какую баронессу, поладитъ съ Маккомъ насчетъ клавесина? Ему вѣдь не лишнее было обзавестись такой штукой, — какъ разъ понадобится къ серединѣ лѣта. Пожалуй, и Маккъ то заговорилъ не безъ умысла?

Въ столовой становилось шумно; люди, видно, затѣяли игру; несмотря на все благоговѣніе къ мѣсту, раздавались громкіе взрывы мужского и женскаго хохота. Послышался звонъ стакана, упавшаго на полъ.

— Вы интересуетесь картинками, — опять завелъ Маккъ бесѣду съ Шёнингомъ. — Это вотъ берега Шотландіи. Какъ тамъ голо и печально!

— Весьма оригинальный видъ, — отозвался смотритель.

— Вы находите? Но тамъ одинъ песокъ да камни; ничего не растетъ.

— Ну, какъ же!

— Тамъ?

— Песокъ такого красиваго цвѣта, а это вотъ — базальтовыя скалы. И вообще на камняхъ и пескѣ много чего растетъ.

— То-есть, кое-что, конечно…

— Сосна растетъ на вершинахъ и съ каждымъ днемъ становится все сочнѣе и пышнѣе. И въ бурю не гнется; стоитъ себѣ гордо и только гудитъ.

— Да… съ этой точки зрѣнія, — проговорилъ Маккъ, удивленный разговорчивостью смотрителя.

— Есть такое растеніе Асфаделусъ, — продолжалъ смотритель удивлять Макка, — на огромномъ стеблѣ, въ ростъ человѣка, съ лиловыми цвѣтами. Тамъ, гдѣ оно водится, ужъ ничего другого не растетъ; оно означаетъ безплодную почву, песокъ, пустыню.

— Поразительно! Вы видали этотъ цвѣтокъ?

— О, да. Даже срывалъ такіе цвѣты.

— Гдѣ же?

— Въ Греціи.

— Поразительно! — опять сказалъ Маккъ, чувствуя себя все болѣе и болѣе сбитымъ съ позиціи этимъ идіотомъ. — Ваше здоровье, мадамъ Шёнингъ! — съ достоинствомъ вышелъ онъ изъ неловкаго положенія.

Въ ту же минуту стѣнные часы въ длинномъ деревянномъ футлярѣ пронзительно пробили одиннадцать.

— Позвольте мнѣ приготовить вамъ еще глоточекъ пунша, мадамъ Шёнингъ? — прибавилъ Маккъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, благодарствуйте, — пора намъ домой присмотрѣть за лампой, — отвѣтила смотрительша. — При ней вѣдь одинъ Эйнаръ остался.

Поговорили еще на эту тему. Мадамъ Шёнингъ уже встала и протягивала руку на прощанье, но, когда Маккъ спросилъ ее насчетъ Эйнара, глухонѣмого сына, она позабыла о своемъ намѣреніи и снова сѣла.

Вдругъ смотритель посмотрѣлъ на часы и сказалъ:- Одиннадцать часовъ; пора мнѣ домой къ лампѣ.

Сказалъ онъ это такъ, какъ будто жена и не заговаривала объ этомъ, словно онъ первый началъ, — до такой степени слова жены были для него пустымъ звукомъ. Онъ допилъ свой стаканчикъ, подалъ руку Макку и пошелъ къ дверямъ, гдѣ опять остановился поглядѣть на картины. Смотрительша со своей стороны отнюдь не спѣшила, досказала Макку все, что хотѣла, и потомъ только пошла. А мужъ медленно двинулся за нею единственно потому, что какъ разъ въ эту минуту досмотрѣлъ послѣднюю картину.

Маккъ и Бенони остались одни. Въ столовой становилось все оживленнѣе; послышался женскій визгъ, и чье-то глухое паденіе на полъ.

— Веселятся, какъ видно, — съ улыбкой произнесъ Бенони, какъ будто самъ былъ совершенно чуждъ такого рода веселью.

Но Маккъ ничего на это не сказалъ и не выказывалъ желанія пускаться въ интимности. Онъ закрылъ клавесинъ, подулъ на крышку и обмахнулъ ее своимъ тонкимъ носовымъ платкомъ, — вѣрно, чтобы показать, какой это дорогой, цѣнный инструментъ.

— Не выпьемъ ли еще по стаканчику? — предложилъ онъ Бенони.

— Нѣтъ, покорнѣйше благодарю, — отвѣтилъ тотъ.

Въ столовой раздалось громкое пѣніе пекаря. Товарищи зашикали на него, увѣряя его, что онъ пьянъ; онъ принялся спорить. Лишь время отъ времени изъ этого гама выдѣлялись отдѣльные голоса.

— Извини на минутку, — сказалъ Маккъ. — Приготовь себѣ пока новый стаканчикъ; я только…