Кнут Гамсун - Бенони (пер. Ганзен)

— У меня самыя свѣжія новости; я съ ней толковалъ вчера вечеромъ, — лукаво продолжалъ Гильбертъ.

— Да, вотъ чудеса! Хо-хо! Вы слыхали?

Бенони нетвердо отвѣтилъ: — Нѣтъ.

— Она выходитъ за адвоката, — докладывалъ Гильбертъ, ухмыляясь.

— Это я знаю, — сказалъ Бенони.

— Она сказала: какъ треску сымутъ съ сушильныхъ площадокъ, такъ и свадьба наша.

— Она такъ и сказала?

— Я стоялъ съ ней рядомъ, какъ вотъ съ вами сейчасъ. Что, — говоритъ, — скажешь на это, Гильбертъ? Двѣнадцатаго іюня моя свадьба, — говоритъ. И разсмѣялась. Видно, страсть какъ рада!

Бенони оставилъ лопаря и пошелъ домой. Въ головѣ у него вихремъ вертѣлось: всего два дня до тинга; закладную прочтутъ во всеуслышаніе и что тогда скажетъ Маккъ? Не захочетъ хлопотать за него передъ Розой! Ну и пусть! Богъ съ ней, съ Розой! Все равно она потеряна. Двѣнадцатаго іюня, когда треску снимутъ съ площадокъ, ея свадьба. Бенони надо привыкать къ этой мысли и — Богъ съ ней, съ Розой, еще разъ! Не быть же ему такимъ осломъ, про котораго въ библіи говорится — какъ на немъ всѣ ѣздили.

И онъ все больше и больше горячился, и голова у него шла кругомъ. Когда онъ пришелъ домой, работницы уже не было, и ужина не оказалось. Онъ самъ отыскалъ себѣ кое-что поѣсть и легъ спать.

На другое утро Бенони вышелъ изъ дому. Онъ все-таки рѣшилъ зайти къ писарю ленемана и взять свою закладную обратно. Нѣтъ, сегодня онъ уже не говорилъ себѣ: Богъ съ ней, съ Розой, и не хотѣлъ раздражать Макка.

Но писарь ленемана еще зимой отослалъ закладную, и она давно уже находилась въ рукахъ уѣзднаго судьи. Бенони былъ сраженъ.

— Видно, судьба такая, что пришлось вамъ утруждать себя понапрасну, — сказалъ ему писарь ленемана. — Вы же понимаете, я не смѣлъ задерживать у себя такой дорогой документъ. Вдругъ бы онъ сгорѣлъ?

Тогда Бенони спросилъ: — А нельзя ли устроить такъ, чтобы закладную не читали на тингѣ? Я не хочу этого, — прибавилъ онъ. — Попытайтесь выручить бумагу; я ужъ поблагодарю васъ.

Затѣмъ Бенони направился къ учителю. Этого-то онъ живо уговоритъ не дурить! Бенони ни слова не сказалъ Свену Дозорному, но дѣло было въ томъ, что учитель взялъ у него весною въ долгъ сколько-то далеровъ. Это весьма облегчало Бенони его задачу миротворца, но онъ и не обмолвился объ этомъ Свену, а просто съ видомъ воротилы пообѣщалъ свою помощь. Такъ всегда орудовалъ Маккъ, — загадочно-всесильный.

Разумѣется, учитель по первому же слову Бенони пообѣщалъ взять обратно отъ Аренцена свою жалобу. Онъ просто погорячился; ужъ очень разсердилъ его этотъ бродяга, который заставилъ его жену и дѣтей, да чуть ли и не его самого, повѣрить въ продѣлки нечистой силы въ ночь подъ Рождество!

Подъ конецъ Бенони сѣлъ въ лодку и отправился къ крайнимъ шкерамъ — поразвѣдать насчетъ сельдей.

Къ адвокату Аренцену прибѣгнулъ не только мѣстный учитель да Аронъ изъ Гопана, а чуть ли не весь приходъ. Вошло въ моду ходить на кистерскій дворъ со всякими кляузами, а Николай записывалъ всѣ жалобы, высчитывалъ убытки, составлялъ прошенія и загребалъ деньги лопатой. Никогда еще не бывало въ околоткѣ столько ссоръ b тяжбъ! Стоило на часокъ взять безъ спросу чужую лодку — какъ, напримѣръ, у Арона изъ Гопана — перейти чужую межу или сдѣлать маленькій просчетъ, — у адвоката являлась новая пожива. Случай-то былъ ужъ больно удобный! Вѣдь кистерскій Николай, окончивъ свое долгое ученіе, за тѣмъ и вернулся домой, чтобы отстаивать законныя права людей; такъ кому же охота была продолжать жить по-старому? Съ Лофотенъ рыбаки вернулись не съ пустыми руками, да и сушка Макковой трески на скалахъ тоже давала кое-что; у всѣхъ мѣстныхъ жителей завелись деньжонки, такъ что и бѣдняки оказывались въ состояніи потягаться маленько за свое право, завести съ кѣмъ-нибудь тяжбу. Ужъ на что Оле Человѣчекъ, и тотъ, набивъ карманъ своимъ промысловымъ заработкомъ, обратился къ адвокату Аренцену, чтобы найти управу на жену свою и Свена Дозорнаго.

Адвокатъ Аренценъ ежедневно отсиживалъ въ своей конторѣ положенные часы и принималъ всѣхъ одного за другимъ, какъ настоящій начальникъ. Теперь онъ не былъ благодушнымъ балагуромъ, говорилъ отрывисто и рѣшительно. — Законъ — это я, Николай Аренценъ, — изрекалъ онъ. — Берегись, кто вздумаетъ тягаться со мной! — И въ самомъ дѣлѣ, языкъ у него былъ что твоя бритва; онъ могъ припереть къ стѣнѣ любого человѣка, и началъ для пущей строгости выставлять послѣ своего имени желѣзное клеймо: «Н. Аренценъ ♂». Ахъ, этотъ чортовъ Николай съ кистерскаго двора! Сколько къ нему валило народу! И спросить его, хоть о самой малости, стоило полдалера; за совѣтъ онъ бралъ уже далеръ, а если составлялъ бумагу, то и цѣлыхъ два; но зато онъ былъ обходителенъ, приглашалъ каждаго садиться, и отнюдь не настаивалъ на уплатѣ непремѣнно серебромъ, но бралъ охотно и бумажки. А если, гуляя послѣ своихъ дневныхъ трудовъ, усталый и измученный, встрѣчалъ кого изъ своихъ кліентовъ, то не спѣсивился и пригласить его: — Ну, пойдемъ вмѣстѣ въ Сирилундъ, выпьемъ рюмочку за успѣхъ дѣла!

Адвокатъ Аренценъ пожиналъ теперь и плоды своего посѣщенія церковнаго холма въ сосѣднемъ приходѣ. Оттуда пришелъ Левіонъ изъ Торпельвикена, сосѣдъ Мареліуса, продавшаго англичанину право рыбной ловли въ рѣкѣ. Другой-то берегъ рѣки при надлежалъ Левіону; такъ не обязанъ ли былъ сэръ Гью заплатить и ему? Или онъ, чортовъ англичанинъ, воображаетъ, что довольно сыпать деньги одному Мареліусу? Положимъ, у Мареліуса была взрослая дочка, — вотъ въ чемъ штука!

Мареліусъ со своей стороны не скрывалъ, что они съ сэромъ Гью пріятели и даже показывалъ видъ, будто можетъ разговаривать съ нимъ по-англійски. А дочка его, взрослая дѣвка Эдварда, — ее назвали такъ въ честь Макковой Эдварды, — и впрямь живо научилась лопотать на этомъ чужомъ языкѣ, цѣлые часы просиживая съ англичаниномъ вдвоемъ въ его каморкѣ… Она-то, небось, понимала его даже съ полуслова!

И вотъ, Левіонъ пошелъ со своей претензіей къ адвокату Аренцену. Тотъ согласился, что Левіонъ правъ, и спросилъ:- Какова ширина рѣки въ самомъ узкомъ мѣстѣ?

— У водопада саженъ двѣнадцать. Это самое узкое мѣсто.

— А длина примѣняемаго удилища?

Этого вопроса Левіонъ не уразумѣлъ сразу, но ему объяснили: если англичанинъ забрасываетъ удочку за половину ширины рѣки, то не миновать ему расплаты. И Левіонъ тотчасъ же началъ сбавлять съ двѣнадцати саженъ и торговаться самъ съ собой, пока не дошелъ до того, что рѣка во вѣки вѣковъ не была шире восьми саженъ въ самомъ узкомъ мѣстѣ.

— Серъ Гью отказывается платить?

— Не знаю, — отвѣтилъ Левіонъ. — Я его не спрашивалъ.

— Гм… Такъ мы вызовемъ его въ примирительную камеру.

Вызовъ былъ сдѣланъ. Сэръ Гью явился и пожелалъ помириться, предлагая Левіону столько же, сколько онъ заплатилъ Мареліусу, и назвалъ сумму.