Кнут Гамсун - Роза (пер. Ганзен)

Роза испуганно взглянула на меня.

— Нѣтъ, студента это вовсе не касается, — сказалъ Гартвигсенъ.

Я съ улыбкой покрутилъ головой и, сказавъ:- Ну, разумѣется! — вышелъ. Я и не вернулся, пока Гартвигсенъ самъ не позвалъ меня. Роза сидѣла въ горницѣ. Ей, видно, захотѣлось немножко загладить мое удаленіе изъ комнаты, и она заговорила со мной:

— Отцу моему очень хотѣлось, чтобы вы навѣстили его. Вы не забудьте этого. Положимъ, уговоръ былъ, что вы проводите меня, когда я пойду лѣсомъ домой, но…

— Ну! — вдругъ вмѣшался Гартвигсенъ: — Такъ ты, пожалуй, отправишься?

— Нѣтъ, — отвѣтила она, — я же осталась тутъ.

— Да, я желалъ бы только, знать, — продолжалъ. Гартвигсенъ раздраженно. — Впрочемъ, дѣло не станетъ за лодкой для васъ, — прибавилъ онъ, уже добродушно взглянувъ на меня.

— Я лучше пѣшкомъ пойду, — отвѣтилъ я. Бесѣда опять потекла мирно, но я хорошо замѣтилъ, что Гартвигсенъ держится на-сторожѣ, чтобы не дать мнѣ особенно разговориться. Я и замолчалъ. Пожалуй, кто-нибудь настроилъ его противъ меня; какъ знать.

Маленькая Марта подошла и положила мнѣ на колѣни игрушку, говоря:- Братъ сломалъ мнѣ. — Я сложилъ обломки и пообѣщалъ, что завтра же склею. Роза тоже подошла посмотрѣть и, кажется, обронила нѣсколько словъ насчетъ игрушки. Все было дѣломъ одной минуты, не больше, но Гартвигсенъ порывисто всталъ и вышелъ изъ комнаты.

Все это было наканунѣ вечеромъ. Утромъ-же Гартвигсенъ вдругъ далъ понять, что мнѣ придется уѣхать.

Я только что началъ писать строенія Гартвигсена заново, въ свѣтлыхъ лѣтнихъ тонахъ, на фонѣ общественнаго лѣса, но онъ, видно, забылъ объ этомъ.

— Хорошо, — сказалъ я.

— Дѣло-то въ томъ, что старуха теперь переберется къ намъ, такъ понадобится помѣщеніе, — прибавилъ Гартвигсенъ въ извиненіе.

Чтобы не разжечь его подозрѣній, я и виду не подалъ, какъ мнѣ стало грустно, но спросилъ только:

— А какъ же быть съ картиной?

— Картину вы сначала докончите, — отвѣтилъ Гартвигсенъ; у него, видимо, сразу отлегло отъ сердца, разъ я не выказалъ другой печали. — Само собой, картину надо непремѣнно докончить.

Было еще утро, а мнѣ для картины требовалось послѣобѣденное освѣщеніе; такимъ образомъ, у меня оставалось еще нѣсколько часовъ свободныхъ, и я пошелъ въ Сирилундъ.

Баронесса сказала мнѣ: — Я такъ рада, что вы разговариваете съ дѣвочками и учите ихъ кое чему.

— Теперь это прекратится, — отвѣтилъ я. — Приходится мнѣ уѣхать.

Баронесса слегка вытянула голову впередъ.

— Уѣхать? Вотъ какъ?

— Да только осталось еще докончить картину. А тамъ и уѣду.

— Куда же?

— У меня есть пріятель въ Утвэрѣ; я къ нему отправлюсь.

— Пріятель? Онъ старше васъ?

— Да, на два года.

— Онъ живописецъ?

— Нѣтъ, охотникъ. Онъ тоже студентъ. Мы съ нимъ отправимся бродить.

Баронесса ушла задумчивая.

Послѣ же обѣда, когда я писалъ картину, баронесса зашла поговорить со мной. Вотъ когда рука ея крѣпко вцѣпилась въ мою судьбу. Она попросила меня ни больше, ни меньше, какъ перебраться въ Сирилундъ и стать учителемъ ея дѣвочекъ.

Я какъ стоялъ, такъ и застылъ, только внутри во мнѣ все трепетало. У меня были причины радоваться возможности побыть тутъ еще нѣкоторое время, и я даже потихоньку молилъ объ этомъ Бога. Однако, я попросилъ у баронессы позволенія сначала подумать, что она и разрѣшила мнѣ, прибавивъ:

— Особенно много учить дѣвочекъ вамъ не придется; онѣ еще такія маленькія. А просто бывать съ ними и болтать, брать ихъ съ собой гулять. О, я прошу васъ, сдѣлайте изъ нихъ людей получше меня! Онѣ еще такъ малы и такія славныя. Что же касается до васъ самихъ, то вы, разумѣется, будете получать за это хорошее жалованье.

Я могъ бы тутъ же согласиться, такъ я былъ радъ предложенію, но вмѣсто того сказалъ:- Все зависитъ отъ того, что скажетъ мой пріятель. Вѣдь въ такомъ случаѣ наши съ нимъ планы разстроятся.

Уже собравшись уходить, баронесса еще разъ обернулась и сказала:- Дѣвочки все говорятъ о васъ и молятся за васъ по вечерамъ. Онѣ сами придумали, что будутъ молиться за васъ. Хорошо, — говорю, — такъ и дѣлайте.

На другой день баронесса опять зашла ко мнѣ по тому же дѣлу, а я уже рѣшился. Не къ лицу мнѣ было дольше ломаться, и я сразу же почтительно заявилъ о своемъ согласіи, сказавъ, что подумалъ о ея добромъ предложеніи и принимаю его съ благодарностью.

Она протянула мнѣ руку, и мы сговорились.

Покончивъ на этотъ разъ со своей работой, я пошелъ въ свой обычный уголокъ въ сарай и поблагодарилъ Бога за то, что онъ услыхалъ мои молитвы. И весь вечеръ я былъ тихъ и задумчивъ. Мнѣ не хотѣлось кичиться передъ Гартвигсеномъ своимъ переселеніемъ въ Сирилуядъ; зато я написалъ Мункену Вендту, что судьба еще на время задержала меня въ этомъ мѣстечкѣ.

Лишь спустя нѣсколько дней, когда картина моя была уже готова, новость стала извѣстной черезъ самого Макка. Гартвигсенъ вернулся домой изъ Сирилунда и сказалъ:

— Я узналъ отъ Макка, что вы перебираетесь въ Сирилундъ?

Роза стала прислушиваться; Марта тоже.

— Да, видно, тѣмъ кончится, — отвѣтилъ я.

— Ну, что-жъ!

Гартвигсенъ сѣлъ обѣдать, и бесѣда пошла о другомъ. Но я хорошо замѣтилъ, что онъ все думаетъ о моемъ переселеніи. Роза не проронила по этому поводу ни слова.

— Ну, и выкинула она штуку! — сказалъ Гартвигсенъ словно про себя.

— Кто она? — спросила Роза.

— Добрѣйшая Эдварда. Ну, да, теперь все равно.

Я подумалъ: такъ это баронесса настроила Гартвигсена противъ меня; но, если цѣлью было залучить меня въ учителя и наставники для своихъ дѣтей, то въ этомъ еще нѣтъ ничего дурного; по крайней мѣрѣ, насколько я могъ судить. Гартвигсенъ, между тѣмъ, имѣлъ такой видъ, словно его обморочили. Пожалуй, ему завидно стало, что я теперь поселюсь у Макка, а не у него останусь, а, пожалуй, его сердило, что я все-таки буду жить съ нимъ тутъ дверь о дверь, — значитъ, все-таки по близости отъ Розы.

На другое утро мнѣ предстояло переѣхать. А тутъ приспѣло и время исполниться моему завѣтному желанію — можно было открыть Розѣ то, чѣмъ я все время занимался тайкомъ. Роза ушла съ Мартой, — пожалуй, какъ разъ съ цѣлью не присутствовать при моемъ уходѣ изъ дому. Я, однако, дождался, пока завидѣлъ ее съ ребенкомъ на дорогѣ къ дому; тутъ я бросилъ всякіе секреты, сѣлъ и занялся своимъ дѣломъ, не затворивъ дверей и не оглядываясь ни на кого.

Роза съ Мартой вернулись и остановились въ дверяхъ.

Я сидѣлъ за клавесиномъ и игралъ. Игралъ самую лучшую вещь, какую зналъ: сонату А-dur Моцарта. Выходило очень хорошо; словно въ меня вселилось это великое и гордое сердце, которое и поддерживало меня въ ту минуту. О, я такъ теперь напрактиковался опять, что не побоялся дать Розѣ послушать мою игру. Но я ни за что не хотѣлъ открывать, что умѣю играть, пока не почувствую себя въ силахъ показать это. И въ это утро я поблагодарилъ Бога, что добился таки своего. Да, я когда-то учился и музыкѣ въ своей доброй семьѣ; многому хорошему и только хорошему учился я тамъ, пока семья моя не распалась и я не лишился домашняго крова.