Кнут Гамсун - Роза (пер. Ганзен)

Я теперь и припомнилъ эту исторію, говорившую о находчивости и энергіи баронессы. Но сейчасъ она находилась въ какомъ-то угнетенномъ настроеніи. Я было заговорилъ съ ней о томъ, какое счастье радовать другихъ, радовать дѣтей и всѣхъ окружающихъ. Она остановилась.

— Счастье? Что вы! — сказала она, хмуро сдвинувъ брови, и словно задумалась. Потомъ опять пошла дальше, но вскорѣ какъ-то торопливо свернула съ дороги и опустилась на траву. Я пошелъ за нею, но остался стоять возлѣ. Она продолжала.

— Счастье? Да, поглядѣла бы я на него, явись оно ко мнѣ; долго бы глядѣла, — такъ оно мнѣ незнакомо. Но, разумѣется, въ жизни бываютъ минутки чуточку получше другихъ.

— Должно быть, такъ, — сказалъ я. И мнѣ бросились въ глаза морщины на ея лбу, проложенныя горемъ и годами. Въ эту минуту она не притворялась, не напускала на себя ничего, и даже нижняя губа у нея отвисла. Вся молодость была у нея позади.

— Тутъ жилъ когда-то охотникъ, — снова начала она, указывая рукой вдаль. — Его звали Гланъ. Вы слыхали о немъ?

— Да.

— Да? Онъ жилъ тутъ. Онъ былъ молодъ, и звали его Томасъ Гланъ. Время отъ времени я слышала выстрѣлы, и меня такъ и тянуло отвѣтить ему; иногда я и ходила встрѣчать его. А, впрочемъ, — что Гланъ? Да, минутами съ нимъ бывало пріятнѣе, чѣмъ когда-либо въ моей жизни, но… И я его любила… О! я забывала весь міръ, когда подходилъ онъ. Да, я помню человѣка, который умѣлъ подходить!.. Съ большой бородой; похожъ на звѣря; на ходу иногда остановится и подожметъ одну ногу; потомъ опять дальше. И часто одѣвался въ звѣриныя шкуры.

— Это все онъ же? — спросилъ я.

— Да.

— Какъ вы интересно разсказываете!

— Тому уже столько лѣтъ минуло. Развѣ люди еще не забыли про это? Я сама почти забыла и только вотъ, когда вернулась сюда и перехожу тутъ съ мѣста на мѣсто, припоминаю опять. И сегодня вспомнилось… Но онъ былъ совсѣмъ, какъ звѣрь лѣсной; и я его любила. Онъ былъ такой большой и ласковый. Онъ, навѣрно, питался иногда оленьимъ мохомъ: его дыханіе отдавало оленемъ; пахло дичиной. Я вспоминаю теперь, что и онъ былъ влюбленъ въ меня. Разъ онъ явился съ разстегнутымъ воротомъ; грудь у него была вся мохнатая. «Прилечь на нее — словно на лужайку,» — подумала я; я вѣдь была еще такъ молода. Я нѣсколько разъ цѣловалась съ нимъ, и вотъ знаю, что ничего подобнаго не переживала больше. А разъ онъ шелъ по дорогѣ; я смотрѣла на него и видѣла, что онъ потихоньку подходитъ ко мнѣ; и онъ тоже все время смотрѣлъ на меня; взглядъ его проникалъ мнѣ въ самую душу, и мнѣ становилось такъ безконечно сладко… А когда онъ подошелъ, я прильнула къ нему и замерла… О, я была замужемъ и все такое, но не помню ничего подобнаго. Какъ онъ былъ хорошъ! Но иногда, бывало, падалъ духомъ. Галстухъ свой онъ повязывалъ по-дѣтски, а часто и совсѣмъ забывалъ его дома. Но все-таки онъ былъ такъ хорошъ. И знать не зналъ никакихъ границъ. Тутъ жилъ тогда одинъ докторъ, хромой, и Гланъ прострѣлилъ себѣ ногу, чтобы самому быть не лучше доктора. У него была собака, Эзопъ, и онъ застрѣлилъ ее и послалъ трупъ одной… той, кого любилъ. Онъ не зналъ границъ, ни въ чемъ. Но онъ не былъ божествомъ; онъ былъ звѣрь лѣсной. Да, именно безподобный звѣрь!

— Но вы, вѣрно, все еще любите его? Сдается, что такъ.

— Нѣтъ. Люблю ли я его? Не знаю, что сказать. Я не часто о немъ вспоминаю; не ношусь съ мыслями о немъ. Къ тому же онъ, говорятъ, умеръ, такъ ужъ по одной этой причинѣ… Нѣтъ, но мнѣ все вспоминается, какъ хорошо было тогда. Часто мнѣ казалось, что я не по землѣ хожу, и никогда потомъ я не испытывала такого сладкаго трепета. Въ концѣ концовъ, мы, вѣрно, оба ходили, какъ помѣшанные, такъ онъ былъ хорошъ. Разъ я собиралась печь на кухнѣ крендельки; онъ подошелъ и сталъ глядѣть въ окно. Я успѣла свалять мягкое тѣсто, раскатать его и разрѣзать ножомъ на куски. И вотъ я показала ему ножъ и сказала:- А не лучше ли всего намъ умереть обоимъ? — Да,- отвѣтилъ онъ, — пойдемъ ко мнѣ въ шалашъ и такъ и сдѣлаемъ. — Я умылась и пошла съ нимъ въ его шалашъ. Онъ сразу началъ прибирать тамъ, мыться и чиститься. Но я уже передумала и сказала ему, что не могу умереть. Онъ кивнулъ мнѣ въ знакъ того, что и такъ будетъ хорошо, но я видѣла, что онъ глубоко разочарованъ: онъ было повѣрилъ мнѣ. Потомъ онъ объяснилъ мнѣ это тѣмъ, что былъ слишкомъ простодушенъ и не понималъ шутокъ. Да, въ немъ часто бывало что-то странное, идіотское, что дѣйствовало на меня. Я думала про себя: его можно подбить на что угодно, и онъ будетъ молчать; можно склонить его на большой грѣхъ, и онъ будетъ молчать объ этомъ. А то вдругъ онъ становился такимъ сообразительнымъ, прозорливымъ, видѣлъ все насквозь. О, куда дѣвалось тогда его простодушіе! Я помню одно дѣло. Въ лѣсу росла рябина, высокая и стройная на диво. Гланъ часто любовался на нее и показывалъ ее мнѣ — какая она высокая, прямая. Видно, она ему особенно полюбилась. Мнѣ и вздумалось разъ сдѣлать ему на зло, помучить его, и я нашла человѣка, который подрубилъ рябину у самыхъ корней, такъ что она еле-еле держалась. На другой день Гланъ пришелъ ко мнѣ и сказалъ:- Пойдемъ въ лѣсъ! — я пошла. Онъ показалъ мнѣ рябину и сказалъ: — Вотъ злое дѣло. — Ну, коли злое, такъ, вѣрно, это дѣло рукъ женщины, — сказала я. Я не прочь была навлечь на себя его подозрѣніе. О, мнѣ даже хотѣлось этого. — Нѣтъ, это дѣло сильной и глупой лѣвой руки, — отвѣтилъ онъ. Онъ увидалъ это по зарубкамъ. Тогда я струсила немножко, такъ какъ онъ угадалъ вѣрно. — Ну, значитъ, это дѣло рукъ лѣвши, — сказала я. А Гланъ отвѣтилъ:- Нѣтъ; слишкомъ плохо сдѣлано; или человѣкъ этотъ только прикинулся лѣвшой, или правая рука у него болитъ. — Тутъ я поняла, что плохо придется тому человѣку; онъ какъ разъ ходилъ эти дни съ подвязанной правой рукой, и я потому именно и выбрала его, чтобы сбить Глана со слѣда. Но Гланъ не дался въ обманъ; онъ нашелъ человѣка и жестоко съ нимъ расправился. У!.. Но при этомъ онъ пустилъ въ ходъ только одну руку; не могъ онъ, видите-ли, итти съ двумя здоровыми руками противъ того, кто владѣлъ только одной. Я узнала объ этомъ черезъ нѣсколько дней, пошла къ Глану, чтобы еще помучить его, и сказала: — А вѣдь это я велѣла изуродовать вашу рябину. — Сказала и ушла… Подумайте, я такъ хорошо помню все это! Одно за другимъ такъ и всплываетъ у меня въ памяти. Да, онъ бывалъ страсть какъ проницателенъ иногда. А тотъ человѣкъ, мой подручный, еще живъ. Онъ пришелъ ко мнѣ на дняхъ. Его зовутъ Іенсъ Папаша.

— Вотъ?

Баронесса вскинула на меня глаза при этомъ отрывистомъ вопросѣ. А я стоялъ и раздумывалъ: такъ вотъ почему она помогла теперь Іенсу Папашѣ: онъ когда-то помогъ ей досадить Глану. Что же, она все еще любитъ его и мертваго, любитъ до ненависти и жестокости, такъ что готова терзать его и за гробомъ? Или Гланъ живъ, и ей просто хочется продолжать дѣлать ему на зло?