Кнут Гамсун - Роза (пер. Ганзен)

— Ужъ простите!

— Ничего, — отвѣтилъ Гартвигсенъ удивленно-снисходительно.

— О, нѣтъ, это ужасно нехорошо, — сказала Роза. — И потомъ я нашла еще письмо. Тоже отъ васъ. Съ Лофотенъ.

Все это было сказано раньше, чѣмъ я успѣлъ удалиться; Роза была въ такой ажитаціи и говорила, задыхаясь. Гартвигсенъ же принималъ все это удивительно хладнокровно. Направляясь къ дверямъ, я еще разслышалъ, какъ онъ сказалъ:

— Ахъ, это старое письмо! Вѣрно, оно ужасно по части знаковъ препинанія, и…

Роза пробыла у него не долго. Я видѣлъ, какъ она вышла съ опущенной головой и пошла, ничего не видя, ничего не слыша. Чего — думалъ я, — стоило ей рѣшиться на такое униженіе!

На другой день она опять пришла. Мнѣ было очень обидно за нее, да и грустно видѣть ее такой разстроенной. У нея были темные круги подъ глазами, какъ будто она не спала ночь, и губы совсѣмъ побѣлѣли.

— Нѣтъ, вамъ незачѣмъ уходить, — сказала она мнѣ и, повернувшись къ Гартвигсену, спросила:- Нашли вы кого-нибудь хозяйничать у васъ?

— Нѣтъ, — отвѣтилъ онъ, не торопясь, и съ полнымъ равнодушіемъ.

— Такъ я бы, пожалуй, взялась, — сказала она.

Онъ опять не поторопился съ отвѣтомъ и съ тѣмъ же равнодушіемъ сказалъ:- Да, да; но я ещене знаю хорошенько…

— Такъ вы, пожалуй, раздумали?

Онъ, какъ видно, почуялъ, что взялъ теперь верхъ надъ нею, и вдругъ бросилъ ей грубо и безпощадно:

— Нѣтъ, это ты раздумала когда-то, коли помнишь!

Она подождала еще немножко, вся какъ-то съежилась, тихо промолвила:- Да, да, — и вышла.

Она даже не присѣла на стулъ и не отняла руки отъ дверной ручки.

Я вышелъ вслѣдъ за нею и забрался въ самую глубину сарая, всталъ тамъ на колѣни и помолился за бѣдняжку. Затѣмъ моя тревога погнала меня въ Сирилундъ, къ лавкѣ, къ мельницѣ, опять назадъ къ лавкѣ. Когда я вернулся вечеромъ домой, Гартвигсенъ сказалъ мнѣ:

— Я поѣду ночью на часокъ половить рыбу, такъ вы постерегите домъ.

Онъ шутилъ и былъ въ какомъ-то странномъ, выжидательномъ настроеніи; часто поглядывалъ на дорогу.

Я опять пошелъ въ Сирилундъ, чтобы не видѣть, какъ Гартвигсенъ поѣдетъ на ловлю. Вѣрно, онъ не одинъ поѣдетъ! Я бродилъ, какъ во снѣ.

Ночь прошла.

На другой день мы съ Гартвигсеномъ сидѣли около дома и болтали; дѣло было въ полдень; помню, что началъ накрапывать дождь. И вотъ, пришла Роза — въ третій разъ. Но за это время Гартвигсенъ успѣлъ прогулять цѣлую ночь съ баронессой. Мнѣ онъ сказалъ, что ѣдетъ ловить рыбу, а на самомъ дѣлѣ провелъ эту теплую лѣтнюю ночь въ лѣсу, на Осиновой кручѣ.

Роза подошла шаткой, невѣрной походкой. Я сразу, какъ завидѣлъ ее, даже испугался — не выпила ли она чего-нибудь крѣпкаго. Мнѣ хотѣлось въ ту минуту быть за тридевять земель оттуда, и я всталъ, какъ только она заговорила.

— Часто я къ вамъ повадилась! Что, бишь, я хотѣла сказать? Ахъ, да, — такъ въ лѣсу… на Осиновой кручѣ… да!

— Ну, и что-жъ изъ того? — вдругъ спросилъ Гартвигсенъ. — Мы посидѣли тамъ, спровадили время.

Роза криво усмѣхнулась.

— Она говоритъ, что ей за тридцать. Да, ей далеко за тридцать.

— Ну, и что-жъ изъ того, — опять повторилъ онъ. — Тебѣ какая печаль?

Роза взглянула на него, какъ бы обдумывая. Я обернулся и увидалъ, что она задумалась. Потомъ до меня долетѣли ея слова:

— Она вѣдь гораздо старше меня!

Тутъ она бросилась ничкомъ на траву и зарыдала.

Двое сутокъ шелъ дождь. Треску сложили подъ навѣсы. Работы на сушильныхъ площадкахъ пріостановились. Погода была такая пасмурная, непріятная. Зато поля и луга становились все пышнѣе и волновались подъ вѣтромъ.

Маккъ предложилъ Гартвигсену включить его имя въ фирму; за это надо было лишь заплатить сколько-то. Гартвигсенъ спросилъ моего совѣта, хотя, навѣрно, и самъ уже рѣшилъ, какъ поступить. Я не имѣлъ понятія о крупныхъ торговыхъ дѣлахъ и совѣта дать не могъ. Имя Макка было старинное, всѣмъ извѣстное, что, вѣроятно, имѣло значеніе. Но съ другой стороны Гартвигсенъ внесъ въ дѣло свое частное богатство и солидность. Да и, кромѣ того, компаньонство было уже дѣломъ совершившимся.

Гартвигсенъ написалъ что-то на бумагѣ и показалъ мнѣ.

— Вотъ какъ бы мнѣ хотѣлось. Чтобы вышло совсѣмъ по иностранному.

На бумагѣ красовалось: Маккъ & Гартвичъ.

У меня сразу явилось подозрѣніе насчетъ этой перемѣны фамиліи: тутъ не обошлось безъ участія баронессы. Гартвигсенъ испытующе смотрѣлъ на меня, пока я сидѣлъ и раздумывалъ надъ бумагой. Я научилъ этого человѣка читать и писать немножко, но недостаточно, о, далеко недостаточно, а только на показъ — какъ эти часовыя цѣпочки безъ часовъ! Гартвичъ!.. Но Роза вѣдь любила его, — если приходила къ нему и такъ унижалась и плакала.

Три раза приходила она. И, когда она пришла въ третій разъ и бросилась на землю, Гартвигсена, видно, забрало за живое; въ немъ проснулось старое чувство, и къ тому же онъ, навѣрно, былъ польщенъ своей ролью господина и владыки, котораго молятъ о милости. Онъ и смиловался надъ Розой, попросилъ ее встать и войти съ нимъ въ домъ. И тамъ они поладили между собой, столковались. Вернувшись, добрый часъ спустя, я нашелъ ихъ въ полномъ согласіи. Я съ величайшимъ изумленіемъ глядѣлъ на Розу: на лицѣ ея не было больше и слѣдовъ страданія; полное довольство и спокойствіе.

— Ну, такъ ты придешь на дняхъ, — сказалъ ей Гартвигсенъ, когда она уходила.

Мнѣ же онъ ничего не сказалъ. Роза пришла, ведя за руку маленькую дѣвочку, дочку Стена Приказчика.

— Вотъ и мы! — сказала Роза, улыбаясь. Марта присѣла, какъ ее учили, подошла къ намъ, подала руку и опять присѣла. А Гартвигсенъ сказалъ обѣимъ:

— Добро пожаловать!

Въ ту же минуту кто-то остановился на дворѣ подъ окномъ и заглянулъ въ горницу. Это былъ лопарь. Роза какъ увидала его, сразу закрыла лицо рукой:- Ой!

— Да это же Гильбертъ, — успокоительно посмѣиваясь, замѣтилъ Гартвигсенъ. — Онъ тутъ вѣчно бродитъ.

Роза отвѣтила:- И каждый разъ приноситъ мнѣ несчастъе.

Гартвигсенъ вышелъ. Я остался и поболталъ съ дѣвочкой, обмѣнялся нѣсколькими словами и съ Розой, а она вдругъ, безъ всякихъ разспросовъ съ моей стороны, заговорила о лопарѣ.

— Такъ странно. Каждый разъ, какъ я переѣзжаю, онъ тутъ, какъ тутъ. И каждый разъ, какъ со мной случается что-нибудь особенное, онъ опять тутъ, какъ тутъ!

Такъ какъ она уже сказала, что эти переѣзды и случаи приносили ей несчастье, то я не хотѣлъ разспрашивать ее насчетъ этого, а попросилъ сыграть что-нибудь. Марта, которая никогда не слыхала такой музыки, подошла и застыла около Розы, широко раскрывъ глаза, и лишь время отъ времени оборачивалась на меня, словно вопрошая, слыхалъ-ли я когда подобное.

Тутъ вернулся Гартвигсенъ, тихонько присѣлъ на стулъ и сталъ слушать. Онъ словно почувствовалъ, что въ домъ его вошелъ добрый геній, такъ какъ онъ, противъ обыкновенія, снялъ шапку и держалъ ее на колѣняхъ. Время отъ времени и онъ поглядывалъ на меня, многозначительно покачивая головой и высоко подымая брови въ горделивомъ удивленіи. Онъ какъ будто больше цѣнилъ музыку на своемъ инструментѣ, чѣмъ въ домѣ Макка.