Кнут Гамсун - Пан (пер. Химона)

— Да, вы дали мнѣ…

— Хорошо. Ты можешь итти.

Чего она хочетъ достигнуть этой выходкой? — подумалъ я. — Хочетъ ли она меня пристыдить? Это ей не удастся, я не краснѣю отъ такихъ вещей. Я сказалъ громко и ясно:

— Я долженъ всѣмъ сказать, что это или ошибка или обманъ. Мнѣ и въ голову не приходило давать гребцу пять талеровъ за вашъ башмакъ. Я можетъ-бытъ, долженъ былъ это сдѣлать, но пока этого не было.

— А теперь будемъ продолжать танцовать, — сказала она, наморщивъ лобъ, — отчего мы не танцуемъ?

— Она должна мнѣ дать объясненіе, — сказалъ я про-себя; я пошелъ и началъ выжидать минуты, когда бы я могъ съ ней поговорить. Она пошла въ сосѣднюю комнату, я за ней.

— Ваше здоровье! — сказалъ я и хотѣлъ съ ней чокнуться.

— У меня пустой стаканъ, — отвѣтила она коротко.

— Я думалъ, что это вашъ стаканъ!

— Нѣтъ, это не мой, — сказала она и отвернулась къ своему сосѣду.

— Въ такомъ случаѣ извините меня!

Многіе изъ гостей замѣтили этотъ маленькій инцидентъ. Сердце заколотилось у меня въ груди; я сказалъ, задѣтый за живое:

— Но все-таки вы должны дать мнѣ объясненіе…

Она встала, взяла меня за обѣ руки и сказала убѣдительно:

— Но не сегодня, не сейчасъ, мнѣ такъ грустно. Боже, какъ вы на меня смотрите! А когда-то мы были друзьями…

Пораженный, я отвернулся и пошелъ къ танцующимъ.

Вскорѣ послѣ этого вошла и Эдварда; она встала у рояля, гдѣ сидѣлъ торговый агентъ и игралъ танцы; ея лицо въ эту минуту было полно тайной грусти.

— Я никогда не училась играть, — говорила она, съ потемнѣвшимъ взглядомъ смотря на меня. — Ахъ, если бы я умѣла.

На это я ей ничего не могъ отвѣтить. Но сердце мое снова стремилось къ ней и я спросилъ:

— Отчего вы вдругъ стали такой печальной, Эдварда? Если бы вы знали, какъ я страдаю отъ этого.

— Не знаю почему, — отвѣчала она. — Можетъ-быть, отъ всего, вмѣстѣ взятаго. Если бы эти люди могли бы сейчасъ же уйти, всѣ до одного. Нѣтъ, не всѣ; не забудьте, вы должны быть послѣднимъ.

И снова я ожилъ при этихъ словахъ, и глаза мои замѣтили свѣтъ въ комнатѣ, наполненной солнцемъ. Ко мнѣ подошла дочь пробста и начала со мной разговоръ; я бы хотѣлъ, чтобы она была далеко, далеко отъ меня, и отвѣчалъ ей коротко. Я все время не смотрѣлъ на нее, потому что, вѣроятно, это она говорила о моемъ звѣриномъ взглядѣ.

Она обратилась къ Эдвардѣ и разсказала ей, какъ однажды за границей, кажется въ Римѣ, ее преслѣдовалъ на улицѣ какой-то господинъ.

— Изъ одной улицы въ другую онъ все бѣжалъ за мной и улыбался, — говорила она.

— Такъ развѣ онъ былъ слѣпой? — воскликнулъ я, чтобъ доставить удовольствіе Эдвардѣ. И при этихъ словахъ я пожалъ плечами.

Молодая дама тотчасъ же поняла мой грубый намекъ и отвѣчала:

— Да, по всей вѣроятности, разъ онъ могъ преслѣдовалъ такую старую и отвратительную особу, какъ я.

Но не добился отъ Эдварды благодарности, она увела свою подругу; онѣ шептались между собой и качали головой. Съ этой минуты я былъ вполнѣ предоставленъ самому себѣ.

Проходитъ еще часъ, морскія птицы тамъ, на шхерахъ, уже начинаютъ просыпаться, ихъ крикъ доносится до насъ черезъ раскрытыя окна. Радость охватываетъ меня, когда я слышу эти первые крики, и меня тянетъ туда, къ шхерамъ…

Докторъ опять пришелъ въ хорошее настроеніе духа и сосредоточилъ на себѣ всеобщее вниманіе. Дамамъ не надоѣдало быть все время около него. «Это мой соперникъ» думалъ я и я думалъ также о его хромой ногѣ и жалкой фигурѣ. Онъ выдумалъ новое остроумное проклятіе, онъ говорилъ: — Смерть и глупецъ! — и каждый разъ, когда онъ употреблялъ это проклятіе, я громко смѣялся. Среди моихъ терзаній мнѣ пришла въ голову мысль оказывать всевозможныя любезности этому человѣку, потому что онъ былъ моимъ соперникомъ. Докторъ постоянно былъ у меня на первомъ планѣ, я кричалъ — слушайте же, что говоритъ докторъ! — и я заставлялъ себя громко смѣяться надъ его выраженіями.

— Я люблю міръ, — говорилъ докторъ, — я цѣпляюсь руками и ногами за жизнь. И когда я умру, я надѣюсь получить свое мѣсто въ вѣчности какъ разъ надъ Лондономъ или Парижемъ, чтобы я могъ постоянно, постоянно слышать шумъ человѣческаго канкана.

— Великолѣпно! — воскликнулъ я и закашлялся отъ смѣха, хотя я былъ совершенно трезвый.

Эдварда, кажется, тоже была въ восторгѣ. Когда гости начали уходить, я забрался въ маленькую сосѣднюю комнату, сѣлъ и началъ ждать. До меня доносилось съ лѣстницы одно «прощайте» за другимъ, докторъ тоже простился и вышелъ. Скоро замерли всѣ голоса. Сердце мое сильно билось, пока я дожидался.

Эдварда вернулась назадъ. Увидя меня, она, удивленная, остановилась, затѣмъ, улыбаясь, сказала:

— Ахъ, такъ это вы. Это было любезно съ вашей стороны дождаться до самаго конца, я до смерти устала.

Она продолжала стоятъ. Я сказалъ, вставая:

— Да, вамъ нужно теперь отдохнуть. Надѣюсь, ваше дурное настроеніе прошло, Эдварда? Вотъ незадолго передъ тѣмъ вы были такая печальная, и это огорчало меня.

— Это все пройдетъ, если я высплюсь.

Мнѣ нечего было больше говорить, я направился къ двери.

— Благодарю васъ за сегодняшній вечеръ, — сказала она и протянула мнѣ руку. Но когда она хотѣла меня проводить до лѣстницы, я старался отклонить это.

— Это совсѣмъ ненужно, — сказалъ я, — не безпокойтесь, я могу; прекрасно одинъ!…. — Но она все-таки проводила меня. Она стояла въ сѣняхъ и терпѣливо ждала, пока я отыскивалъ свою шляпу, ружье и ягдташъ. Въ углу стояла трость; я прекрасно видѣлъ ее, я пристально смотрю на нее и узнаю, эта трость принадлежитъ доктору. Когда она замѣчаетъ направленіе моего взгляда, она краснѣетъ отъ смущенія; по ея лицу можно было ясно видѣть, что она нетерпѣлива и ничего не знаетъ про палку. Проходитъ цѣлая минута! Наконецъ, бѣшеное нетерпѣніе овладѣваетъ ею, и она говоритъ, вся дрожа:

— Ваша палка, не забудьте же вашей палки. — И я вижу собственными глазами, что она подаетъ мнѣ палку доктора,

Я посмотрѣлъ на нее, она все еще держала палку, ея рука, дрожала. Чтобы положить этому конецъ, я взялъ палку и, поставивъ ее опять въ уголъ, сказалъ:

— Вѣдь это — палка доктора. Я не могу понять, какъ этотъ хромой человѣкъ забылъ свою палку.

— Вы, съ вашимъ «хромымъ человѣкомъ!» — воскликнула она озлобленно и сдѣлала шагъ ко мнѣ. — Вы не хромаете, нѣтъ, но если бы вы сверхъ всего еще хромали, то вы передъ нимъ не устояли бы. Вотъ что!

Я искалъ отвѣта, но мнѣ нехватало словъ, я молчалъ. Съ глубокимъ поклономъ я вышелъ, пятясь, изъ дверей на лѣстницу. Я постоялъ здѣсь немного, напряженно смотрѣлъ прямо передъ собой, потомъ ушелъ оттуда.

— Да, итакъ, онъ забылъ свою палку, — подумалъ я, — и онъ пойдетъ за ней; этой дорогой. Онъ не хочетъ, чтобы я вышелъ послѣднимъ изъ этого дома… — Я медленно тащился по дорогѣ и смотрѣлъ по сторонамъ; на опушкѣ лѣса я остановился.