Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)

— Такъ это же именно прекраснѣйшая черта въ немъ! Это и доказываетъ его честность, его гуманный образъ мыслей, — перебилъ докторъ. — Слыханное ли дѣло, это просто безуміе!

— Ну, да я и самъ тѣхъ же взглядовъ; я только прибавляю это къ его характеристикѣ, какъ прекрасную черту его образа, хе-хе-хе! Гладстонъ — провозвѣстникъ справедливости и правды. Умъ его застылъ въ разъ навсегда принятыхъ имъ выводахъ. Что дважды два составляютъ четыре, это для него величайшая истина подъ солнцемъ. А можемъ ли мы отрицать, что дважды два — четыре? Нѣтъ, разумѣется, нѣтъ; я говорю это только въ доказательство того, что Гладстонъ всегда правъ. Впрочемъ, мнѣ лучше замолчать, — заключилъ Нагель.

Всѣ снова усѣлись по мѣстамъ, и произошла нѣкоторая пауза. Случилось только что-то удивительное, и именно то, что адьюнктъ совершенно протрезвился. Когда онъ поѣлъ, въ головѣ у него перестало шумѣть, и онъ сидѣлъ себѣ смирно и незамѣтно, какъ и всегда, когда голова эта была еще свѣжа. Онъ еще изрядно пилъ, но, повидимому, это не оказывало на него никакого дѣйствія, между тѣмъ какъ прокуроръ Гансенъ становился все веселѣе.

Пробило десять часовъ: снова зашла рѣчь о картахъ; но въ то же мгновенье раздался звонокъ въ пріемную доктора. Госпожа Стенерсенъ вздрогнула; ну, конечно, доктору таки придется теперь уѣхать, какая жалость! Но другіе не должны нарушатъ компанію, ни въ какомъ случаѣ! По крайней мѣрѣ до двѣнадцати. Фрейлейнъ Андресенъ должна снова спокойно усѣсться; Анна сейчасъ принесетъ еще кипятку для тодди, побольше кипятку.

— Господинъ судья, вы ничего не пьете.

Какъ же, напротивъ: судья не отстаетъ отъ другихъ.

Докторъ вернулся изъ своей комнаты; онъ проситъ извиненія; ему придется уѣхать; опасный случай: кровотеченіе. Ну, да это не очень далеко, черезъ два-три часа уже вернется; онъ надѣется застать общество еще въ сборѣ. Общій поклонъ всѣмъ! До свиданія, Іетта!

И онъ быстро вышелъ. Минуту спустя, его уже видѣли въ сопровожденіи другого человѣка бѣгущимъ къ пристани; вотъ какъ это было къ спѣху.

Жена его сказала:

— Что же намъ предпринять теперь?.. Ахъ, можете судить, какъ часто бываетъ мнѣ скучно, когда я одна остаюсь дома, а онъ уѣзжаетъ. Въ особенности въ зимнія ночи это ужъ слишкомъ тяжело, я тогда не всегда даже бываю увѣрена, что онъ вернется.

— Въ этомъ домѣ нѣтъ дѣтей, какъ я вижу? — спросилъ Нагель.

— Нѣтъ, дѣтей у насъ нѣту… Ну, да теперь-то я все-таки начинаю привыкать къ этимъ длиннымъ ночамъ; но вначалѣ было ужасно. Увѣряю васъ, мнѣ бывало такъ страшно, я такъ боялась въ темнотѣ, - да, къ сожалѣнію, я еще темноты боюсь, — что я иногда принуждена была вставать и итти ложиться спать въ комнатѣ горничныхъ… Нѣтъ, Дагни, должна же ты хоть что-нибудь сказать! О чемъ же ты думаешь наконецъ? Навѣрно, о своемъ сокровищѣ?

Дагни зардѣлась, засмѣялась въ смущеніи и отвѣтила:

— Во всякомъ случаѣ я о немъ думаю; вѣдь это же понятно. Но ты лучше спроси, о чемъ думаетъ господинъ судья; во весь вечеръ не произнесъ онъ ни слова.

Судья сталъ протестовать: онъ болталъ съ дамами: съ госпожами Ольсенъ и Андресенъ, онъ, такъ сказать, въ тиши проявилъ величайшую дѣятельность, онъ все время былъ очень оживліенъ, и, съ горячимъ интересомъ слѣдилъ за обсужденіемъ политическихъ событій, коротко и ясно…

— Женихъ фрейлейнъ Килландъ какъ разъ теперь въ открытомъ морѣ, - пояснила Нагелю хозяйка дома, — онъ морской офицеръ; въ данную минуту онъ на пути къ Мальтѣ, - вѣдь къ Мальтѣ, не правда ли?

— Да, къ Мальтѣ, - отвѣтила Дагни.

— До чего поспѣшно сватаются подобные люди! Онъ на три недѣли пріѣхалъ въ отпускъ, къ родителямъ, и вотъ въ одинъ прекрасный вечеръ… Да, да, вотъ они — лейтенанты!

— Отважные люди! — пояснилъ Нагель. — По обыкновенію — высокіе, красивые, загорѣлые люди со свѣжей душою. Да, и форма у нихъ такая красивая, и носятъ они ее съ такимъ изяществомъ. Да, морскіе офицеры всегда очаровывали его.

Фрейленъ Килландъ неожиданно обратилась къ Ойену и спросила, смѣясь:

— Да, господинъ Нагель говоритъ это теперь, но что онъ говорилъ объ этомъ въ Христіаніи?

Всѣ засмѣялись; опьянѣвшій прокуроръ Гансенъ воскликнулъ:

— Да, что говорилъ онъ въ Христіаніи? Въ Христіаніи! Что тамъ говорилъ господинъ Нагель? Ха-ха-ха! Добрая душа!.. За ваше здоровье!

Нагель чокнулся съ нимъ и выпилъ. Онъ, право, всегда былъ расположенъ къ морскимъ офицерамъ, настаивалъ онъ; господинъ Ойенъ не могъ слышать отъ него ничего иного въ Христіаніи. Да онъ даже дошелъ до того, что сказалъ: если бы онъ былъ дѣвицей, онъ непремѣнно выбралъ бы морского офицера; либо морского офицера, либо никого!

На это всѣ опять засмѣялись; прокуроръ вдохновенно чокался со всѣми стаканами, стоявшими на столѣ, и пилъ одинъ. Вдругъ Дагни заявила:

— Но вѣдь всѣ лейтенанты слывутъ дураками, развѣ вы этого не думаете?

Нагель не былъ такого мнѣнія, вовсе нѣтъ, это вздоръ. Но даже и въ этомъ случаѣ, будучи дѣвушкой, онъ предпочелъ бы красиваго мужчину умному мужчинѣ. Навѣрняка! А ужъ особенно если бы онъ былъ молоденькой дѣвушкой! Что дѣлать съ умомъ безъ тѣла? Да, конечно, можно спросить: что дѣлать съ тѣломъ безъ ума? Но вѣдь это чертовская разница! Родители Шекспира не умѣли даже читать. Да и самъ-то Шекспиръ читалъ кое-какъ; а все-таки онъ сталъ исторической личностью. Да и какъ бы то ни было, молодой дѣвушкѣ скорѣе опостылѣетъ ученый и некрасивый, чѣмъ красивый и глупый человѣкъ. Безъ наличности ума еще можно канавы копать и камни тесать, въ случаѣ нужды, да! Нѣтъ, ужъ если бы онъ былъ молодой дѣвушкой и ему пришлось бы выбирать, онъ во всякомъ случаѣ остановился бы на красивомъ мужчинѣ; что ему было бы до взглядовъ его на политику, на философію Ницше, на тріединство божества, — ну ихъ совсѣмъ!

— Хотите видѣть жениха фрейлейнъ Килландъ? — сказала хозяйка и принесла ему альбомъ.

Дагни вскочила. У нея вырвалось восклицаніе, "Нѣтъ, ахъ, нѣтъ!" Но она тотчасъ же успокоилась и усѣлась снова. "Это скверный портретъ, — сказала она, — онъ гораздо лучше на самомъ дѣлѣ".

Нагель увидалъ красиваго молодого человѣка съ густой бородой. Онъ сидѣлъ за столомъ смирно и прямо, съ рукой на саблѣ. Его довольно скудные волосы были раздѣлены посрединѣ; онъ смахивалъ на англичанина.

— Да, это правда, онъ много лучше, чѣмъ здѣсь, — сказала госпожа Стенерсенъ. — Я была влюблена въ него когда-то… во времена моего дѣвичества… А посмотрите-ка еще и того человѣка возлѣ. Это молодой теологъ, только-что умершій, по имени Карльсенъ. Онъ только-что скончался; это было такъ грустно. Да, да, это тотъ самый, котораго мы позавчера хоронили.

Это было болѣзненное, невзрачное существо съ ввалившимися щеками и такими узкими, сжатыми губами что онѣ казались лишь черточкой, проведенной по лицу. Глаза были большіе и темные, лобъ необычайно высокъ и ясенъ; но грудь была плоская, а плечи не шире, чѣмъ у женщины.