Кнут Гамсун - Маленькие приключения

Теперь прошелъ слухъ: стрѣляли изъ сапожной лавки, или, собственно, изъ мастерской при ней. Будто бы это были «итальянскіе» рабочіе, которые хотѣли стрѣлять по полиціи, — ужъ, конечно, виноваты были итальянцы. Теперь толпа опять ободрилась и снова устремилась на бульваръ. Конная полиція пыталась отрѣзать главный пунктъ отъ толпы, прибывавшей изъ другихъ частей города. Но толпа, замѣтивъ эту уловку, начала бить окна газетныхъ кіосковъ, бросать камнями въ фонари и ломать желѣзныя прутья, которые защищаютъ каштановыя деревья, — все, чтобъ помѣшать загородить это пространство. Когда это не помогло, удалось совсѣмъ взбѣситъ лошадей полицейскихъ — онѣ ужъ и такъ становились на дыбы. Для этого принялись поджигать баррикады изъ опрокинутыхъ омнибусовъ. Кромѣ того, продолжали выламывать и швырять куски асфальта, а такъ какъ работа эта была тяжелая, да и самое главное оставалось совершенно не защищеннымъ, то взялись за другія средства. Вывороченные желѣзные прутья изъ каштанновой аллеи разломали, изсѣкли въ куски, сносили перила у лѣстницы и скоро очередь дошла до моей большой, отличной желѣзной рѣшетки. И тутъ начали разорять, швырять, всѣ бѣжали куда-то и опятъ возвращалясь. Такъ шло время. Тогда блюстители порядка получили подкрѣпленіе изъ Версаля — появились войска. Толпа, заволновалась. Надъ полиціей и надъ національной гвардіей смѣялись и придумывали злыя шутки, но когда показались войска, раздалось: «Да здравствуетъ армія! Да здравствуетъ армія!» Офицеры, отдавая честь, благодарили за вѣрность. Но какъ только войска прошли, опятъ начались безчинства съ полиціей, съ рѣшетками, битье стеколъ, и все пошло попрежнему.

Наступилъ вечеръ.

Вдругъ студенты закричали:

— Оплевать Лозе!

Лозе былъ префектъ полиціи. Тогда организовалось огромное шествіе къ дому префекта, чтобъ «оплевать Лозе». Шествіе двинулось. А оставшіяся сзади тысячи продолжали безчинствовать. Мнѣ казалось, что сегодня ничего интереснаго больше я не увижу, поэтому я отправился въ ресторанъ, поѣлъ и вернулся дальней дорогой домой.

Но дни шли, а безпорядки продолжались. Теперь на улицѣ можно было видѣть и слышать много удивительнаго. Разъ вечеромъ я отправился въ ресторанъ поужинать. Шелъ небольшой дождь, и я захватилъ дождевой зонтикъ. Вдругъ наполдорогѣ меня останавливаетъ какая-то банда, она занималась разрушеніемъ баррикады, выстроенной на время, — эта баррикада должна была изолировать улицу отъ толпы. Она была выстроена изъ бревенъ и досокъ. Я выглядѣлъ сильнымъ и былъ имъ нуженъ, они въ очень опредѣленномъ тонѣ просятъ меня помочь имъ разрушить баррикаду. Я зналъ, сопротивленіемъ не поможешь; я отвѣтилъ, что радъ имъ помочь. И начали мы и ломать и швырять. Но ничего не помогало. Насъ было, вѣроятно, человѣкъ пятьдесятъ, но мы работали недружно и не могли совладать съ баррикадой. Вдругъ меня осѣнила мысль затянуть пѣсню, какъ это дѣлаютъ норвежскіе каменьщики, когда поднимаютъ тяжесть. Это помогло. Скоро бревна начали трещать, и черезъ нѣсколько минутъ баррикада обрушилась. Мы закричали: ура!

Я хотѣлъ уже итти въ ресторанъ, вдругъ ко мнѣ подходитъ какой-то оборванецъ и, ни слова не говоря, беретъ мой дождевой зонтъ, который я поставилъ тутъ же, — и разгуливаетъ съ нимъ. Онъ и не думаетъ его отдавать, говоря, что дождевой зонтъ принадлежитъ ему. Я позвалъ своихъ товарищей по баррикадѣ, чтобы они засвидѣтельстовали, что этотъ зонтикъ былъ со мной, когда я пришелъ.

— Вѣрно, — отвѣтилъ человѣкъ. — Но развѣ теперь не революція?

Тутъ всѣ замолчали, и онъ воспользовался своимъ правомъ.

Но я этого не одобрилъ, я взялъ силой мой зонтъ, а такъ какъ я это сдѣлалъ не особенно ласково, то намъ обоимъ, ему и мнѣ, пришлось кубаремъ покатиться по улицѣ; онъ началъ кричать о помощи. Въ это время подошли товарищи, и онъ началъ жаловаться, что я его повалилъ; я отвѣтилъ:

— Вѣрно! Но развѣ теперь не революція?

Послѣ этого я взялъ свой зонтикъ и продолжалъ путь.

Разъ вечеромъ, кончивъ дневную работу, вышелъ я, по обыкновенію, изъ дому и держался отъ шума вдалекѣ. Улицы были темны: всѣ почти газовые фонари были разбиты, свѣтили только окна магазиновъ. Гвардейцы скакали по тротуарамъ, ихъ большія лошади казались великанами при слабомъ освѣщеніи, и безъ перерыва стучали желѣзныя подковы объ асфальтъ. На сосѣдней улицѣ галдѣли что-то.

Между тѣмъ студенты, увидя, какой оборотъ приняли безпорядки, выпустили прокламаціи — гдѣ снимали съ себя отвѣтственность за безпорядки и преступленія.

Теперь это были ужъ не студенты, протестовавшіе противъ появленія полиціи въ Moulin Rouge, а парижская чернь, и студенты требовали только одного, — прекратить все.

Прокламаціи во многихъ экземплярахъ были прибиты къ деревьямъ бульваровъ.

Но ихъ благоразуміе, конечно, не имѣло теперь ни малѣйшей цѣны. Теперь добирались до полиціи. Выступали большимъ походомъ на префекта Лозе, чтобъ «оплевать» его. Вездѣ, гдѣ только возможно было, швыряли въ полицейскихъ камнями, стрѣляли по нимъ, и когда разъ поздно вечеромъ какой-то несчастный констэбль шелъ съ приказомъ черезъ мостъ Сены, толпа поймала его и бросила въ рѣку. На другой день только его выбросило на набережную Notre Dame, и его отнесли въ моргъ. Разъ вечеромъ на бульварѣ Сенъ-Мишель произошло нѣчто, заставившее обратить на себя вниманіе. Констэбль прогуливался въ толпѣ одинъ по тротуару. Вдругъ какой-то господинъ выхватилъ длинный дуэльный револьверъ изъ кармана и убилъ констэбля наповалъ. На шумъ явилась полиція, поспѣшно задавала вопросы и выслушивала отвѣты, арестовала кое-кого. Но виновный не нашелся. Послѣ выстрѣла убійца поспѣшно сдѣлалъ два шага назадъ, толпа сомкнулась, и онъ скрылся. Близстоящіе видѣли, что онъ имѣлъ орденъ Почетнаго Легіона. Имъ казалось, что они знали и его имя, но выдавать его не хотѣли, такъ какъ человѣкъ этотъ былъ знаменитостью, его зналъ весь Парижъ, Франція и вообще чуть ни весь свѣтъ. Итакъ, онъ хотѣлъ въ тотъ вечеръ убить человѣка: жажда крови и революціонные инстинкты французовъ пробудились и разгорѣлись въ немъ.

Разъ вечеромъ я былъ приставленъ къ «асфальтовой фабрикѣ». Шелъ я спокойно по улицѣ и натолкнулся на кучу людей, которые чѣмъ-то были заняты. Когда я подошелъ поближе, меня подозвали, дали ломъ и поставили на работу. Отрядъ гвардейцевъ стоялъ въ нѣкоторомъ отдаленіи, чтобы изолировать улицу, и, насколько я понялъ, дѣло шло о томъ, чтобы выломаннымъ асфальтомъ побить гвардію и взятъ приступомъ охраняемую улицу. Это было позорное рабство, что я былъ тутъ, — и я жалѣлъ про-себя, что не пошелъ другой дорогой. Теперь другого выхода не было, и я долженъ былъ выламывать асфальтъ. Не я одинъ работалъ, много ломовъ дѣйствовали, и мы дружно отдѣляли асфальтъ. Толпа стояла тугъ же, кричала и разсуждала, что, молъ, будетъ теперь съ гвардіей. «Ну, плохо пришлось бы гвардіи: должно-быть, не многіе изъ гвардейцевъ уцѣлѣли бы». Вдругъ мы услышали команду: