Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Вотъ и наикратчайшее объясненіе того, какъ это произошло. Разъ начатая игра должна была продолжаться, хотя, быть можетъ, прекратить ее было бы лучшимъ доказательствомъ силы.

На долю великаго писателя Толстого выпало также занять мѣсто мыслителя. Ему самому, разумѣется, больше чѣмъ другимъ, кажется, что у него есть природная склонность къ этой профессіи, не знаю, какъ думаютъ объ этомъ другіе, но такъ предполагаю это я. Время отъ времени печатаютъ газеты различные перлы его философскаго мышленія, кромѣ того, онъ нѣтъ-нѣтъ, да и напишетъ книгу, въ которой излагаетъ свои взгляды на эту и будущую жизнь. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ онъ провозгласилъ свое знаменитое ученіе о полнѣйшемъ цѣломудріи, полнѣйшей половой воздержаности. Когда противъ этого ученія возражали, что такимъ образомъ земля должна опустѣть и обезлюдѣть, то мыслитель отвѣтствовалъ: да, это такъ и должно быть, родъ людской долженъ вымереть! — ахъ, старое ученіе!

Маленькій разсказъ Толстого носитъ названіе: «Сколько человѣку земли нужно?» Рѣчь идетъ о крестьянинѣ, по имени Пахомъ, который увѣренъ, что у него черезчуръ мало земли, и покупаетъ себѣ поэтому еще пятнадцать десятинъ. Черезъ нѣсколько времени заводитъ онъ ссору со своими сосѣдями и рѣшаетъ, что ему нужно прикупить также и ихъ владѣнія; тогда онъ становится уже какъ бы маленькимъ помѣщикомъ. Еще черезъ нѣсколько времени приходитъ къ Пахому крестьянинъ съ Волги и разсказываетъ ему, какъ чудесно живется тамъ крестьянамъ, сколько земли даютъ имъ даромъ, и на сколько тысячъ рублей они ежегодно продаютъ пшеницы. Пахомъ ѣдетъ на Волгу. Здѣсь онъ безъ всякихъ затрудненій получаетъ богатый участокъ; но въ своемъ стремленіи все больше и больше урвать для себя, Пахомъ зарабатывается на смерть. Его работники находятъ его однажды мертвымъ на полѣ. Работники подобрали своего хозяина и вырыли ему могилу — могила была длиною въ два метра, И, добавляетъ мыслитель, какъ разъ столько земли и нужно человѣку, два метра земли для могилы.

Можетъ быть, вѣрнѣе было бы сказать, человѣку слишкомъ мало двухъ метровъ земли, но для его трупа больше не требуется. Точно также можно бы сказать, что человѣку не нужны даже и эти два метра. Во-первыхъ, потому что трупъ не человѣкъ, а, во-вторыхъ, потому, что трупъ не нуждается въ погребеніи. Мыслитель можетъ поэтому получить обратно даже и свои два метра.

Другой небольшой разсказецъ Толстого: одинъ человѣкъ былъ недоволенъ своею участью и ропталъ на Бога. Онъ говорилъ: другимъ даруетъ Господь богатство, мнѣ же не даеть ничего. Какъ же мнѣ перебиваться въ жизни, когда у меня ничего нѣтъ? Одинъ старикъ услыхалъ эти слова и сказалъ: развѣ ты дѣйствительно такъ бѣденъ, какъ думаешь? Развѣ Господь не далъ тебѣ молодости и здоровья? — Этого человѣкъ не могъ отрицать, у него было и то и другое. — Тогда старикъ взялъ человѣка за правую руку и сказалъ: хочешь ты за десять тысячъ рублей датъ себѣ отрубить эту руку? — Нѣтъ, человѣкъ на это не былъ согласенъ. — Тогда, можетъ быть, лѣвую? — О, нѣтъ, ея я также не хочу терять. — Позволилъ ли-бъ ты за десять тысячъ рублей лишить тебя зрѣнія? Боже сохрани, этого человѣкъ и подавно не хотѣлъ. — Видишь ли, — сказалъ ему тогда старикъ, — видишь ли, сколько богатствъ даровалъ тебѣ Господъ, а ты все еще жалуешься!

Положимъ, былъ бы бѣднякъ, лишенный правой и лѣвой руки, лишенный за десять тысячъ зрѣнія, къ нему могъ бы прійти старикъ и сказать: Ты бѣденъ? Развѣ нѣтъ у тебя желудка, стоящаго пятнадцать тысячъ рублей, и спинного хребта, стоящаго двадцать тысячъ?

Много значитъ имя Толстого….

Въ логикѣ нельзя ему отказать. То, за что онъ берется, онъ перерабатываетъ такъ, какъ должно переработать по его мнѣнію. Нѣтъ у него недостатка и въ органахъ мысли, но самое содержаніе мышленія у него пусто. У лодки есть весла и всѣ принадлежности, — но не хватаетъ рулевого.

Или же всему виною я, которому не хватаетъ способности все это понять. То, что я говорю, не имѣетъ общаго значенія, кто только мое личное воззрѣніе. Я думаю, что врядъ ли гдѣ-нибудь еще найдешь столько философской бѣдности, какъ въ сочиненіяхъ Толстого.

Но все же онъ симпатичнѣе многихъ своихъ коллегъ, также разыгрывающихъ изъ себя мыслителей, потому что душа его такъ чрезмѣрно богата и такъ охотно дѣлится съ другими своимъ избыткомъ. Онъ не умолкаетъ, едва успѣвъ произнести первыя десять словъ, и не заставляетъ предполагать за ними неизмѣримыя глубины; онъ говоритъ дальше и дальше возвышенныя слова, предостереженія и убѣжденъ въ своей правотѣ! Онъ не боится сказать черезчуръ много, такъ чтобы свѣтъ могъ заглянуть въ сокровенные уголки его внутренняго существа; онъ говоритъ охотно. Голосъ его могучъ и глубокъ безъ всякой аффектаціи. Это древній пророкъ, и въ наше время нѣтъ ему равнаго. Люди могутъ слушать его слова, изслѣдовать ихъ и поставить на должное мѣсто. Или же могутъ ими поучаться и по нимъ жить. Даже и это возможно, если только люди безразлично относятся къ тому, что ихъ понятія о возможномъ и разумномъ на землѣ такъ беззастѣнчиво лѣзутъ имъ въ глаза.

Мы осмотрѣли городъ безъ содѣйствія словоохотливаго швейцара и, вообще, безъ услугъ какого-либо проводника. Городъ совсѣмъ не интересенъ, но въ немъ былъ маленькій уголокъ, къ которому мы постоянно возвращались и которымъ мы не могли досыта налюбоваться; это азіатскій кварталъ. Магазины съ зеркальными стеклами, конно-желѣзныя дороги, театръ Варіетэ, господа и дамы въ европейскихъ туалетахъ, заполонили весь остальной городъ; но здѣсь, въ азіатскомъ кварталѣ, не было ничего подобнаго; едва ли было здѣсь то, что можно назвать улицами, — какія то лазейки, лабиринты вверхъ и внизъ, лѣстницы отъ дома къ дому.

Тамъ то сидѣли всевозможные типы народовъ, которые продавали въ своихъ лавочкахъ и на рынкахъ удивительныя вещи. Въ Тегеранѣ и Константинополѣ торговцами являются персы, здѣсь же купцы принадлежали со всѣмъ народностямъ Кавказа, тутъ были грузины, горцы, уральско-алтайскія племена, всѣ племена татаръ, затѣмъ индоевропейцы, персы, курды, армяне, люди съ далекаго юга, изъ Аравіи и Туркестана, люди изъ Палестины и Тибета. И все шло здѣсь тихо и мирно, никто не торопился, восточное спокойствіе на все наложило свою печать. Преобладали бѣлые и пестрые тюрбаны, здѣсь и тамъ виднѣлась зеленая или голубая чалма, вѣнчавшая прекрасную, длиннобородую голову. Пояса были или изъ чеканнаго металла, или, какъ напримѣръ, у персовъ изъ разноцвѣтнаго шелка. Кавказцы курды и армяне были вооружены.

Въ полдень очень жарко, но во многихъ мѣстахъ улицы крытыя и даютъ хорошую тѣнь. Ослы, лошади и собаки живутъ въ тѣсномъ единеніи съ людьми. Мы видимъ лошадь, стоящую наприпекѣ; кожа у ней стерта на загривкѣ, и безчисленныя мухи гнѣздятся въ глубокихъ ранахъ. Лошадь стоитъ безучастно, она худа, какъ скелетъ, и низко повѣсила голову, представляя мухамъ сидѣть на ея ранахъ. Она смотритъ совсѣмъ тупо; кажется, прогони мы сейчасъ съ нея мухъ, она не почувствуетъ никакого облегченія, стоитъ, жарится на солнцѣ и тупо щуритъ глава. Она запряжена въ рабочую телѣгу и, вѣроятно, поджидаетъ своего господина. Изъ ранъ ея воняетъ… Это лошадь-мудрецъ, лошадь стоикъ. Сдѣлавъ два-три шага, она могла бы укрыться въ тѣни, но остается покойно стоять. Она не обращаетъ вниманія на сидящихъ на ней мухъ, такъ полна съ краями мѣра ея заброшенности. Въ обществѣ ословъ, собакъ и лошадей сидятъ на улицѣ ремесленники за своей работой. Кузнецы накаливаютъ желѣзо въ маленькихъ печкахъ и куютъ его на маленькихъ наковальняхъ; работники по металлу пилятъ, рѣжутъ, чеканятъ и гравируютъ, вставляютъ тамъ и сямъ бирюзу и другіе камни. Портные шьютъ длинные суконные бурнусы и работаютъ на западныхъ швейныхъ машинахъ, вооруженные съ головы до ногъ и въ чудовищныхъ мѣховыхъ шапкахъ на головахъ. Лѣтъ за двѣсти тому назадъ и наши сѣверные портные и сапожники такъ же сидѣли за своей работой со шпагой на боку; здѣсь обычай этотъ еще сохранился.