Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Идя внизъ по улицѣ, я вижу, какъ множество людей входитъ въ какой-то домъ и поднимается по лѣстницѣ во второй этажъ. Можетъ быть, тамъ есть что-нибудь любопытное; поэтому вхожу слѣдомъ за ними и я.

На лѣстницѣ какой-то человѣкъ заговариваетъ со мною. Я улыбаюсь, потомъ смѣюсь и снимаю шляпу. Тогда человѣкъ также начинаетъ смѣяться и идетъ рядомъ со мною наверхъ, онъ отворяетъ дверь и впускаетъ меня.

Внутри большое собраніе, это трактиръ: тогда мой спутникъ принимается представлять меня, говорить что-то окружающимъ, и я замѣчаю, что онъ объясняетъ имъ, какъ нашелъ меня на лѣстницѣ. Я раскланиваюсь на всѣ стороны и вытаскиваю изъ кармана свой огромный паспортъ. Никто не понимаетъ, чего я хочу. Я указываю на то мѣсто, гдѣ стоитъ мое имя, и объясняю, что меня зовутъ такъ-то и такъ-то. Они не понимаютъ ни слова, но хлопаютъ меня по плечу и находятъ, что все въ порядкѣ. Потомъ одинъ изъ нихъ идетъ къ буфету и требуетъ музыки. Тотчасъ же начинаетъ играть оркестріонъ. Это дѣлается въ честь тебя, думаю я, встаю и раскланиваюсь по всѣмъ сторонамъ. Словно по мановенію волшебнаго жезла я вдругъ становлюсь чудовищно веселъ, требую вина и цѣлая толпа присоединяется къ нашей выпивкѣ. Въ залѣ распространяется слухъ, что я прибылъ въ Москву, призываютъ человѣка, умѣющаго говорить по-французски; но я нахожу, что и по-русски выходитъ не хуже, а кромѣ того мои познанія во французскомъ языкѣ не велики, и человѣкъ этотъ мнѣ такимъ образомъ оказывается ненуженъ. Но мы наливаемъ вина и ему и приглашаемъ сѣсть съ нами.

Царитъ постоянная сутолока, множество удивительныхъ костюмовъ, нарядныхъ и обыденныхъ мелькаетъ передо мною. Пожилая женщина и молодая дѣвушка стоятъ за буфетомъ. Одинъ господинъ пользуется случаемъ что-то сообщить дѣвушкѣ, и меня поражаетъ, что словно въ первый разъ случается ей выслушивать нѣчто подобное. Она стоитъ съ минуту и не понимаетъ, потомъ краснѣетъ. Кто же сталъ бы краснѣть, будь это не въ первый разъ! Позже краснѣютъ уже только отъ стыда.

Когда я уходилъ, два кельнера бросились внизъ по лѣстницѣ и отворили мнѣ наружную дверь и величали меня превосходительствомъ. Я снова скитаюсь по улицамъ, не зная, гдѣ я, и гдѣ дорога домой. Чудесно бродить такимъ образомъ; кто самъ не испыталъ этого, не знаетъ, какъ это пріятно. Я совершенно самовластно распорядился своимъ правомъ заблудиться. Я прошелъ мимо ресторана и рѣшилъ войти и съѣсть что-нибудь, чтобы я въ этомъ отношеніи поступить по собственному усмотрѣнію. Но такъ какъ здѣсь все выглядѣло черезчуръ парадно, и кромѣ того, ко мнѣ устремился бѣлокурый кельнеръ во фракѣ, то я пошелъ назадъ въ трактиръ, мимо котораго я незадолго до того проходилъ, и который мнѣ больше нравился. Тамъ я и усѣлся.

Это также большой ресторанъ, но смотритъ не такимъ европейскимъ, посѣтители одѣты оригинальнѣе, а слуги оба въ курткахъ. На заднемъ планѣ зала теряется въ садикѣ, усаженномъ деревьями.

Я доволенъ и свободенъ. Мнѣ кажется, словно я сижу въ укромномъ уголкѣ, и мнѣ вовсе не нужно торопиться домой. Я научился говорить «щи». Вовсе не многіе умѣютъ это, но я могу не только сказать, но даже написать это слово безъ помощи нѣмецкаго «ш». Щи — это мясной супъ, но не обыкновенный, непозволительно скверный мясной супъ, а чудесное русское кушанье съ наваромъ изъ разныхъ сортовъ мяса, съ яйцами, сметаной и зеленью. Такимъ образомъ, я требую щи и получаю ихъ. Только кельнеръ хочетъ мнѣ нѣсколько помочь и приноситъ мнѣ также различныя другія вещи. Ко всему этому я спрашиваю самостоятельно икры, все равно, кстати это, или нѣтъ. Я заказываю себѣ также пива.

Вдругъ въ открытой двери останавливается длинноволосый священникъ, крестится и благословляетъ насъ, а, сдѣлавъ это, идетъ далѣе внизъ по улицѣ. Я очень радъ, что нашелъ этотъ трактиръ; недалеко отъ меня сидитъ парочка честныхъ старичковъ, болтаетъ и ѣстъ; лица ихъ не безобразны и не сморщены, какъ у большинства старыхъ людей, но наоборотъ свѣжи и открыты, а волосы все еще густы. Славяне! думаю я и смотрю на нихъ, этотъ народъ будущаго, побѣдителей міра послѣ германцевъ! такой народъ можетъ породить литературу подобную русской безграничную, все перевернувшую, изливающуюся восемью горячими потоками отъ восьми гигантовъ поэзіи. Намъ всѣмъ понадобится немало времени, чтобы только освоиться съ ней и къ ней приблизиться.

Однако театральную литературу предоставляютъ они всего охотнѣе иностраннымъ писателямъ. Люди приходятъ и уходятъ. Входитъ компанія нѣмцевъ, усаживается невдалекѣ отъ моего столика, громко болтая за бутылкою пива и безпрестанно восклицая: «Donner-wetter» или «Famos». По ѣдѣ и напиткамъ, которые имъ подаютъ, я вижу что они намѣреваются сидѣть долго и дѣлаю потому служителю знакъ, чтобы онъ отодвинулъ мой приборъ въ глубину залы, поближе къ деревьямъ садика; однако онъ не понимаетъ меня. Тогда одинъ изъ нѣмцевъ весьма любезно спрашиваетъ, что мнѣ угодно, и я вижу себя вынужденнымъ воспользоваться его помощью. Мой столикъ отодвинутъ, но я забылъ поблагодарить нѣмца, и поэтому пришлось опять итти назадъ черезъ всю залу.

Кельнеръ подаетъ мнѣ мясо. Собственно говоря, мнѣ кажется немыслимо ѣсть что-либо послѣ щей, но кельнеръ, вѣроятно, правъ, предполагая, что лишь человѣкъ, какъ слѣдуетъ поѣвшій, достаточно долгое время остается выносливымъ. Мнѣ хочется курить и выпить кофе, и я получаю, какъ папиросы, такъ и кофе, при чемъ мнѣ приходится объясняться знаками не болѣе разу.

За однимъ изъ столовъ сидитъ цѣлое общество, повидимому, одна семья, состоящая изъ отца, матери, двухъ сыновей и одной дочери. У молодой дѣвушки темные огромные глаза, серьезные и глубокіе, въ которыхъ отражается ея внутренній міръ. Руки ея велики и длинны. Я смотрю на нее и подыскиваю выраженіе, которымъ бы могъ охарактеризовать ея существо и образъ: она вся нѣжность. Сидитъ ли она тихо, наклоняется ли въ сторону, или смотритъ на кого-либо, въ каждомъ движеніи сквозитъ нѣжность. Взглядъ ея глазъ открытъ и мягокъ, какъ взоръ, бросаемый кобылицею на своего жеребенка. Я читалъ, что у славянъ выдающіяся скулы и всѣ они обладаютъ этой особенностью; крупныя скулы дѣлаютъ ихъ лица похожими на лошадиныя, но на нихъ интересно взглянуть. Вскорѣ глава семейства расплачивается, и вся компанія удаляется.

Я остаюсь сидѣть за своимъ сплошь уставленнымъ столикомъ, и кельнеръ ничего не принимаетъ. Это и хорошо; если мнѣ все-таки въ концѣ концовъ захочется съѣсть кусочекъ мяса, мнѣ не будетъ въ этомъ отказано. И дѣйствительно, я начинаю поглядывать на ѣду; кто будетъ увѣрятъ меня, что кофе и табакъ неумѣстны при этомъ? Коротко сказать, я здѣсь самъ себѣ господинъ и могу принять любое рѣшеніе. И я храбро приступаю къ мясу.

Сижу и чувствую себя какъ дома, совершенно въ своей стихіи. Это самый уютный ресторанъ, въ которомъ я когда-либо бывалъ. Вскорѣ я встаю съ мѣста, подхожу къ иконѣ, кланяюсь передъ ней и трижды крещусь, совсѣмъ такъ, какъ, видѣлъ я, дѣлаютъ это другіе. Никто, ни слуги, ни посѣтители не обращаютъ на это вниманія, и я не ощущаю ни малѣйшаго смущенія, когда снова возвращаюсь на свое мѣсто. Единственное испытываемое мною чувство это — радость, что я нахожусь въ этой великой странѣ, о которой столько читалъ. Все это выражается внутреннимъ ликованіемъ, котораго я въ настоящую минуту не имѣю малѣйшей охоты обуздывать. Я начинаю напѣвать, не желая тѣмъ никого оскорбить, а единственно для того, чтобы порадовать себя самого. Я взглядываю на масло, стоящее на моемъ столикѣ и вижу, что оно было отжато руками, на немъ ясно видно два явныхъ оттиска пальцевъ. Ничего, думаю я, на Кавказѣ можетъ случиться и хуже; масло нѣжный товаръ. Самъ того не сознавая, провожу я нѣсколько разъ вилкой по маслу, чтобы сгладить слѣды пальцевъ. Затѣмъ я ловлю себя на такой психологической непослѣдовательности и не поддаюсь дальнѣйшимъ внушеніямъ.