Кнут Гамсун - В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Начинается степь, но около поселковъ еще видны группы липъ или ивъ. Стаи гусей ходятъ по степи и щиплютъ траву, я насчитываю ихъ до четырехсотъ въ большой стаѣ. Ближайшіе оборачиваются къ поѣзду и вытягиваютъ къ намъ шеи. Все тихо и мирно: сегодня воскресенье. Вѣтряныя мельницы не работаютъ, время отъ времени до насъ доносится звонъ колоколовъ. Мы видимъ часто людей, идущихъ группами. Это, навѣрно, богомольцы, отправляющіеся въ церковь, и болтающіе по дорогѣ о своихъ житейскихъ дѣлахъ; они болтаютъ совсѣмъ точно также, какъ люди, идущіе въ церковь, тамъ у насъ, на родинѣ. Въ селеніяхъ, мимо которыхъ мы проѣзжаемъ, дѣти киваютъ намъ, а куры бѣгаютъ взадъ и впередъ, словно отъ этого зависитъ ихъ жизнь.

Я кланяюсь офицеру, который хотѣлъ быть нашимъ спутникомъ по Кавказу, но онъ отвѣчаетъ гордо и холодно. Потомъ вдругъ узнаетъ меня и протягиваетъ мнѣ обѣ руки… Начался разговоръ. Какъ же я спалъ? Скверныя условія для спутниковъ въ Россіи, не такъ ли?.. Итакъ, только недѣльку во Владикавказѣ, а тамъ онъ пріѣдетъ, ему нельзя обойтись безъ Пятигорска, тамъ есть дамы, прелесть! Его іудейская физіономія невыносима, и онъ самъ помогаетъ мнѣ уклониться отъ него. Онъ скоро замѣчаетъ мою холодность и молчаніе и въ отместку заговариваетъ съ другими, словно не видя меня, благодареніе Богу.

Во всѣхъ купэ принимаются заваривать чай и курить; курятъ также и многія дамы. На станціяхъ добываютъ кипятокъ, чайники есть у самихъ пассажировъ; цѣлый день до поздняго вечера чаепитіе въ полномъ ходу.

Уже одиннадцать часовъ, солнце въ купэ начинаетъ дѣлаться несноснымъ. Мы открыли вентиляторъ въ потолкѣ и на половину спустили окно. Да, но какая пыль!

Въ двѣнадцать часовъ пріѣзжаемъ на маленькую станцію по имени Подгорная. Здѣсь видимъ мы на песчаной дорогѣ форейторовъ, солдатъ, пустой экипажъ, украшенный цвѣтами и запряженный четверней, дальше отрядъ казаковъ верхомъ на лошадяхъ, направляющійся къ станціонному зданію. Подлѣ идутъ пѣшкомъ генералъ и молодой офицеръ, оба въ формѣ. У станціи экипажи, отрядъ и солдаты останавливаются какъ разъ въ тотъ моментъ, какъ подходитъ поѣздъ.

Я слышу рыданія и французскіе возгласы изъ купэ, занятаго новобрачными, дама съ брилліантовыми кольцами выходитъ блѣдная, заплаканная и разстроенная, она оборачивается и обнимаетъ въ дверяхъ кавалергарда, потомъ выпускаетъ его и спѣшитъ вонъ изъ поѣзда. Молодой человѣкъ, разстроенный и растроганный, летитъ къ окну.

Когда дама вступаетъ на платформу, ей отдаютъ честь оружіемъ. Она бросается въ объятія къ генералу, слышны веселыя привѣтствія на французскомъ языкѣ; затѣмъ она выпускаетъ генерала и переходитъ въ объятія молодого офицера, и всѣ трое обнимаются и цѣлуются въ сильнѣйшемъ волненіи. Что это, отецъ, дочь и братъ? Удивительно, что за возгласы вырываются у брата! Не плачь же больше, говорятъ оба, успокаивая и лаская ее. Но дама все продолжаетъ плакать, время отъ времени улыбаясь. Она разсказываетъ что лежала больная въ Москвѣ и только тогда хотѣла телеграфировать, когда будетъ совсѣмъ здорова и соберется въ путь. Молодой человѣкъ называетъ ее возлюбленной, восхищенъ ея геройскимъ мужествомъ въ болѣзни, ея молчаніемъ, а въ особенности ея душевнымъ величіемъ во всѣхъ отношеніяхъ. Инженеръ вскорѣ узналъ отъ одного изъ людей свиты, что это князь***, его дочь и женихъ дочери, и что молодые люди должны сегодня же обвѣнчаться; какъ разъ въ послѣднюю минуту невѣста выздоровѣла и вернулась домой, да благословитъ ее Господь!

И дама садится въ украшенный цвѣтами экипажъ, отецъ и женихъ ѣдутъ верхомъ по сторонамъ; они говорятъ все время, наклоняясь къ ней.

Когда же экипажъ, всадники и свита снова выѣзжаютъ на песчаную дорогу, дама киваетъ изъ экипажа назадъ — не то, чтобы киваетъ, нѣтъ, а какъ будто немного машетъ платкомъ.

Нашъ локомотивъ даетъ свистокъ, и мы двигаемся прочь отъ станціи.

Кавалергардъ же прижимается лицомъ къ оконному стеклу до тѣхъ поръ, пока еще можетъ слѣдитъ глазами за экипажемъ, украшеннымъ цвѣтами. Потомъ онъ запираетъ дверь своего купэ и сидитъ нѣсколько часовъ одинокимъ въ душной комнаткѣ.

Отворивъ дверь нашего купэ, мы попадаемъ въ отдѣленіе. Здѣсь усѣлся армянинъ. Онъ устроилъ себѣ ложе изъ подушекъ. Подъ нимъ вышитый, желтый шелковый матрацъ, а надъ нимъ покрышка изъ краснокоричневой шелковой матеріи. Въ такомъ великолѣпномъ убранствѣ лежитъ онъ самъ, вытянувшись у открытаго окна, окруженный облаками дыма. Онъ снялъ свои сапоги и шерстяные чулки на его ногахъ порядочно продырявлены, большіе пальцы высовываются изъ дыръ. Подъ головой у него двѣ подушки, наволочки очень грязны, но съ прошивками, черезъ отверстія которыхъ видны самыя подушки: онѣ обтянуты вышитой желтой шелковой матеріей.

Новые путники входятъ, и усаживаются рядомъ съ армяниномъ. Это кавказскіе татары. Жены ихъ съ закрытыми лицами одѣты въ платья изъ одноцвѣтнаго краснаго ситца и сидятъ тихо и безмолвно на своихъ подушкахъ. Мужчины съ темнымъ цвѣтомъ кожи, высоки ростомъ и одѣты въ сѣрые плащи сверхъ кафтана; разноцвѣтные шелковые шарфы служатъ имъ вмѣсто пояса. За шарфомъ заткнуть кинжалъ въ ножнахъ. Ихъ карманные часы висятъ на длинныхъ серебряныхъ цѣпочкахъ.

Нашъ локомотивъ отапливается теперь невыдѣланной Бакинской нефтью, и запахъ этого горючаго матеріала по сильной жарѣ гораздо противнѣе дыма отъ каменнаго угля.

Мы останавливаемся вдругъ у крохотнаго станціоннаго домика въ степи. Здѣсь должны мы встрѣтиться съ поѣздомъ изъ Владикавказа. Въ ожиданіи его, выходимъ изъ вагоновъ и расправляемъ члены. Солнце слегка припекаетъ, и цѣлый рой пассажировъ снуетъ съ пѣснями и шумной болтовней на мѣстѣ остановки. Здѣсь я опять вижу стараго знакомаго: кавалергарда. Онъ уже не груститъ, — одинокіе часы, проведенные имъ въ своемъ запертомъ купэ, снова подняли его духъ; Богъ вѣсть, не предавался ли онъ въ теченіе этихъ часовъ крѣпительному сну? Онъ прогуливается теперь съ молодой дамой, которая куритъ папироску. Она гуляетъ безъ шляпы, подставляя свои роскошные волосы жгучимъ лучамъ солнца. Они не умолкая разговариваютъ по-французски, ихъ смѣхъ весело звучитъ. А княжна, дама съ брилліантовыми кольцами, стоитъ, можетъ быть, въ это мгновеніе съ другимъ передъ алтаремъ.

Человѣкъ съ узелкомъ въ рукѣ выпрыгиваетъ изъ вагона, у него желто-коричневый цвѣтъ лица и блестящіе волосы цвѣта воронова крыла. Это персіянинъ. Отыскавъ небольшое мѣстечко на землѣ, онъ развязываетъ уголокъ и разстилаетъ на травѣ два платка Затѣмъ онъ снимаетъ башмаки. Я предполагаю, что этотъ человѣкъ собирается продѣлывать какія-нибудь фокусы съ ножами и шарами; однако, я ошибаюсь: персіянинъ собирается совершить свою молитву. Онъ вынимаетъ изъ кармана пару камешковъ и кладетъ ихъ на платки, потомъ оборачивается лицомъ къ солнцу и начинаетъ свои церемоніи. Сначала онъ долго стоить выпрямившись. Съ этой минуты онъ не видитъ болѣе ни одного человѣка изо всей толпы, его окружающей, устремивъ взоръ только на оба камешка и весь погружаясь въ молитву. Потомъ онъ бросается на колѣни и пригибается нѣсколько разъ къ землѣ. При этомъ онъ перемѣщаетъ камешки на платкѣ, передвигая болѣе отдаленный поближе и лѣвѣе. Затѣмъ онъ поднимается, раскидываетъ руки и шевелитъ губами. Вдругъ пролетаетъ мимо Владикавказскій поѣздъ, и нашъ локомотивъ начинаетъ подавать сигналы; но персіянинъ не обращаетъ на это вниманія: поѣздъ, конечно, не уйдетъ, пока онъ не кончитъ, а если и уйдетъ, то такова воля Аллаха. Снова бросается онъ на землю, снова перемѣщаетъ свои камешки, но теперь уже такъ перемѣшиваетъ, что я не могу ихъ отличать одинъ отъ другого. Всѣ пассажиры уже заняли свои мѣста, кромѣ его одного.