Кнут Гамсун - Виктория (пер. В. К.)

— Отвѣчайте же ему, — сказалъ учитель. — Онъ обратился къ вамъ съ рѣчью. Слѣдовало бы подумать о старшихъ. Кромѣ того, я съ нимъ во многомъ не согласенъ. Совершенно не согласенъ.

Іоганнесъ взглянулъ черезъ столъ на Викторію. Она просила сказать рѣчь господина съ брилліантовыми запонками; зачѣмъ она это сдѣлала? Сначала она обратилась съ этой просьбой къ другому, уже съ утра думала она объ этомъ; зачѣмъ она это сдѣлала? Она сидѣла и глядѣла прямо передъ собою и лицо ея было безстрастно.

Глубокое, горячее чувство вдругъ затуманило его глаза, ему хотѣлось бы броситься въ ея ногамъ и благодаритъ ее, благодарить ее! Онъ сдѣлаетъ это позднѣе. Послѣ обѣда. Камилла болтала направо и налѣво и все лицо ея было озарено веселой улыбкой. Она была счастлива, ея семнадцать лѣтъ наполняли ее радостью. Она нѣсколько разъ кивнула Іоганнесу и сдѣлала ему знакъ, что онъ долженъ встать.

Онъ поднялся.

Онъ сказалъ короткую рѣчь, голосъ его звучалъ глубоко и взволнованно! На праздникъ, устроенный по случаю семейнаго торжества, былъ приглашенъ и онъ — человѣкъ совершенно посторонній. Онъ хочетъ поблагодарить тѣхъ, кто доставилъ ему этотъ пріятный случай, и того, кто сказалъ ему столько дружескихъ словъ. Онъ считаетъ долгомъ поблагодаритъ также все общество за благосклонное отношеніе къ рѣчи, обращенной къ нему, человѣку совершенно постороннему. Онъ понимаетъ, что приглашенъ сюда только какъ сынъ сосѣда.

— Нѣтъ! — вдругъ прервала его Викторія со сверкающими глазами.

Всѣ взглянули на нее, румянецъ заливалъ ея щеки, грудь волновалась. Іоганнесъ остановился. Воцарилось неловкое молчаніе.

— Викторія! — удивленно замѣтилъ отецъ.

— Продолжайте! — воскликнула Викторія. — Только какъ сынъ сосѣда; продолжайте же!

Глаза ея потухли, она безпомощно улыбнулась и покачала головой. Потомъ, обратившись къ отцу, она прибавила:

— Я только хотѣла поправитъ его. Онъ преувеличиваетъ. Нѣтъ, я не хотѣла мѣшать…

Іоганнесъ услышалъ это объясненіе и нашелъ исходъ. Сердце его сильно забилось. Онъ замѣтилъ, что мать Викторіи со слезами на глазахъ и съ невыразимой нѣжностью глядѣла на нее.

Да, онъ преувеличилъ, фрёкэнъ Викторія права. Она была такъ любезна, что напомнила ему о томъ, что онъ не только сынъ сосѣда, но и товарищъ дѣтскихъ игръ дѣтей замка, и этому послѣднему обстоятельству онъ, конечно, и обязанъ своимъ присутствіемъ на этомъ праздникѣ. Онъ еще разъ благодарилъ ее. Когда онъ жилъ дома, лѣсъ при замкѣ вмѣщалъ для него цѣлый міръ, за которымъ лежали невѣдомыя, сказочныя страны. Въ тѣ годы Дитлефъ и Викторія часто посылали за нимъ, чтобы онъ принялъ участіе въ поѣздкѣ или игрѣ — это лучшія воспоминанія его дѣтства. Позднѣе, вспоминая объ этомъ, онъ увидѣлъ, что эти часы имѣли для всей его жизни значеніе, котораго никто и не подозрѣвалъ, и если его произведенія дѣйствительно, — какъ было сказано, — производятъ иногда впечатлѣніе, то этимъ онъ обязанъ воспоминаніямъ дѣтства, которыя вдохновляютъ его; онъ переживалъ снова то счастье, которое доставляли ему товарищи его дѣтскихъ игръ. Поэтому-то они оказали большое вліяніе на его произведенія. Къ обычнымъ добрымъ пожеланіямъ обрученнымъ онъ хочетъ прибавить личную благодарность дѣтямъ замка за тѣ счастливые годы, когда ихъ ничто не раздѣляло, за тотъ короткій, веселый лѣтній день.

Рѣчь кончилась, общество выпило, обѣдъ и разговори продолжались. Дитлефъ, обращаясь къ матери, сухо замѣтилъ:

— Мнѣ и въ голову не приходило, что это я написалъ его книги.

Но хозяйка дома не смѣялась. Она сказала, обращаясь въ дѣтямъ:

— Поблагодарите его. Это очень понятно; онъ росъ такимъ одинокимъ… Что ты дѣлаешь, Викторія?

— Я хотѣла въ благодарность послать ему съ горничной эту вѣтку сирени. Можно?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ лейтенантъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Послѣ обѣда гости разошлись по комнатамъ, вышли на балконъ, нѣкоторые спустились даже въ садъ. Іоганнесъ сошелъ съ балкона и направился въ бесѣдку. Тамъ сидѣло нѣсколько мужчинъ, въ томъ числѣ и помѣщикъ, они курили и громко обсуждали денежныя дѣла хозяина. Имѣніе его было запущено, въ саду росла сорная трава, заборы были сломаны, лѣса повырублены: говорятъ, что ему трудно даже вносить проценты за страховку имущества.

— А во сколько оно застраховано?

Помѣщикъ назвалъ неслыханно крупную сумму.

Впрочемъ, въ замкѣ никогда не было недостатка въ деньгахъ и траты всегда были крупны… Что стоитъ, напримѣръ, такой обѣдъ! Теперь, вѣроятно, все опустошено, даже шкатулка съ драгоцѣнностями хозяина дома; ну, да денежки зятя поправятъ дѣла.

— А большое у него состояніе?

— О, у него такое огромное состояніе, что…

Іоганнесъ всталъ, пошелъ въ садъ. Навстрѣчу ему несся ароматъ цвѣтущей сирени, нарциссовъ, жасмина и ландышей. Онъ отыскалъ укромный уголокъ у стѣны и сѣлъ на камень, кустарникъ скрывалъ его отъ посторонняго взгляда. Онъ чувствовалъ себя изнуреннымъ и утомленнымъ отъ волненія, мысли его путались, онъ думалъ о томъ, что ему слѣдуетъ встать и пойти въ домъ, но онъ продолжалъ сидѣть въ какомъ-то полусознательномъ состояніи. На дорожкѣ раздались шаги, онъ узналъ голосъ Викторіи. Онъ затаилъ дыханіе, сквозь зелень мелькнулъ мундиръ лейтенанта. Женихъ съ невѣстой гуляли одни.

— Я нахожу, — говорилъ онъ, — что ты странно ведешь себя. Ты внимательно слушаешь его рѣчь, прерываешь его. Что все это значитъ?

Она остановилась и гордо выпрямилась…

— Ты хочешь знать, что это значитъ? — спросила она.

— Да!

Она промолчала.

— Если это ничего не значитъ, то мнѣ совсѣмъ не интересно, — продолжалъ онъ. — Ты можешь ничего не объяснятъ.

Вспышка ея погасла.

— Нѣтъ, это ничего не означало, — сказала она. Они пошли дальше. Лейтенантъ нервно передернулъ плечами и громко произнесъ:

— Пусть онъ будетъ поосторожнѣе, а то какъ бы рука офицера не погладила его по щекѣ.

Они подошли по направленію къ бесѣдкѣ. Іоганнесъ остался на своемъ мѣстѣ, охваченный тѣмъ же тупымъ отчаяніемъ. Онъ сталъ ко всему равнодушенъ. Лейтенантъ ревновалъ его, но невѣста сумѣла разсѣять его подозрѣнія. Она сказала то, что нужно было, чтобы успокоитъ его, и пошла съ нимъ дальше. И птицы звонко пѣли надъ ихъ головами. Да пошлетъ имъ Господь долгую жизнь.

За столомъ онъ говорилъ ей рѣчь и вырвалъ сердце изъ груди; какъ много стоило ему загладить ея неумѣстную выходку, а она, и не благодарила его за это. Она подняла стаканъ и выпила.

Ваше здоровье! Взгляните, какъ я прелестно пью… Поглядите сбоку на женщину, когда она пьетъ. Пьетъ ли она изъ чашки, изъ стакана или изъ другого сосуда, ея жеманство ужасно. Она вытягиваетъ ротъ и погружаетъ въ напитокъ нижнюю губу, она придетъ въ отчаяніе, если въ это время взглянуть на ея руку. Вообще, не слѣдуетъ смотрѣть на руки женщины. Она не выноситъ этого. Она сейчасъ же начинаетъ двигать рукой, стараясь придать ей болѣе красивое положеніе, чтобы скрыть неизящную линію или некрасивый ноготь. Наконецъ, она окончательно выходитъ изъ себя и гнѣвно спрашиваетъ: почему вы такъ смотрите… Однажды лѣтомъ она поцѣловала его. Это было такъ давно, Богъ знаетъ, еще и было ли это когда-нибудь? Какъ это было? Они, кажется, сидѣли на скамейкѣ? Они долго разговаривали, потомъ, когда они пошли, онъ шелъ такъ близко, что касался ея руки. Передъ какой-то входной дверью она поцѣловала его. Я люблю васъ! — сказала она… Они прошли мимо, можетъ-быть, они сидятъ въ бесѣдкѣ. Лейтенантъ сказалъ, что хочетъ датъ ему пощечину. Онъ ясно слышалъ это, онъ не спалъ, но не поднялся и ничего не сдѣлалъ. Рука офицера, — сказалъ онъ. А, да развѣ ему не все равно?