Залман Шнеур - Шкловцы

Когда он разговаривает с тем, кто богаче и сильнее, его взгляд становится льстивым, уступчивым, но остается по-прежнему печальным.

Дядя Пиня приезжает погостить в Шклов не реже двух раз в год: в Йомим-нейроим и перед Пуримом. Приезжает не потому, что так крепко соскучился по дяде Ури, а потому, что в это время ему обыкновенно не хватает полусотни или четвертной, «для задатка за новые товары». Ему нужен только задаток… Только до тех пор, пока он не расторгуется… Тогда он отдаст…

Первые два дня дядя Пиня вроде бы как в гостях у дяди Ури. Потом тетя Фейга начинает проявлять холодность. Потом к нему охладевает и дядя Ури. Потом детвора, эти молодчики, начинают перемигиваться и потихоньку кривляться, изображая, как дядя Пиня ест, как дядя Пиня ходит, как он заикается и как протирает глаза тряпочкой, зажатой в кулаке… И так до тех пор, пока дядя Ури однажды не встанет, не подойдет к комоду, не сунет своему бедному брату «задаток за товары» и не пожелает ему счастливого пути.

Бывают годы, когда на Рош-а-шоне дядя Пиня не добирается до Шклова, но уж перед Пуримом — это обязательно: перед Пуримом дядя Пиня никак не может выкрутиться без «задатка за товары».

За неделю до Пурима, вечером, когда окна замерзли, ставни захлопнуты, а в голландке весело потрескивает огонь, внезапно около дома дяди Ури раздается свистящий скрип саней, потом «но-но-о-о», потом «тпр-р-ру», потом слышно, как кто-то стряхивает снег с ватных рукавов, и, наконец, смущенное покашливание.

Всем в доме отлично известен этот сигнал. У детей начинают пройдошливо поблескивать глаза. Дядя Ури хмыкает, тетя Фейга кривит рот и говорит дяде Ури:

— Что-то ты не рад своему… гостю из Погоста!

Она, собственно говоря, хотела сказать «своему дурню из Погоста», но сдержалась.

Все-таки принимают гостя приветливо. Дядя Пиня входит в дом в своей тяжелой овчинной шубе.

— Ш… шолом-алейхем, добрый вечер… к… как дела?

Дядя Пиня держится свободно, по-братски, как близкий родственник, который заехал просто так, взглянуть только, все ли здоровы. Он задыхается, на сердце у него тяжело, но на замерзшем лице, длинноносо выглядывающем из овчинного воротника, разлита улыбка. Дядя Пиня сразу же натыкается на детей и, чувствуя, что они тут же полезут высмеивать и передразнивать его, смущается:

— A-а… Шолом-алейхем! К… как дела?.. Ф… Файвеле, Р… Рахмиелка… Дядя при… приехал… Хи-хи… У… уже выросли… Б… большие парни… Ха-ха, не сглазить…

Дядя Ури перебивает его:

— Ну, с детьми потом поговоришь. Сначала тулуп сними.

Выползает дядя Пиня из своей драной овчинной шубы, и в тот же миг теряет широкие плечи… К тому же он разматывает шарф, и посреди комнаты остается стоять худощавый, сутулый человек в узком пиджачке, с большой бородатой головой. Дядя Пиня, несмотря на то, что глаза у него не косые, похож на дядю Ури. Но, хоть он и моложе, чем Ури, он не такой крепкий, в нем чувствуется надлом. Кроме того, Пиня заикается, особенно когда взволнован или раздражен…

— Поди, замерз как следует? — спрашивает дядя Ури, как бы ни к кому не обращаясь, и расчесывает бороду всеми десятью пальцами. Всякий раз, когда он просто так, чтобы поддержать разговор, обращается к брату, он расчесывает бороду.

— 3… замерз, — торопится Пиня подтвердить слова брата, чтобы показать, что тот попал в самую точку. — Е… едва ж… живой доехал. Восемь ч… часов в санях.

— Однако… — пожимает дядя Ури плечами. — Я не понимаю… В твоем тулупе совсем нельзя замерзнуть. Я вот езжу в беличьей шубе и то не замерзаю.

— Да, то есть, собственно говоря, б… было очень т… тепло… Старая ш… шуба, но теплая!

Так торопливо оправдывается дядя Пиня. Дядю Ури он уважает. Дядя Пиня согласен со всем, что говорит дядя Ури. Его нервный и несколько деспотичный брат может менять свое мнение хоть по десять раз в час — дядя Пиня знает только одно: дядя Ури — богач. Владеет… десятью тысячами рублей собственного капитала, домом, коровой. В Погосте дядя Пиня рассказывает, что у брата целых двадцать тысяч и две коровы. Когда дядя Пиня в гостях у дяди Ури, у дяди Пини одно правило: скажет дядя Ури «ночь», значит — ночь, ясное дело ночь. Изменит дядя Ури свою точку зрения и скажет: «Наоборот, сейчас как раз день!», дядя Пиня тотчас рассмеется:

— Хи-хи, что с того, что сейчас ночь! Она вроде дня!

Однако дядя Пиня все время замечает, что он каждый раз попадает впросак: то вперед забежит, то не догонит. И дядя Ури никогда не бывает доволен его согласием. Трудно, очень трудно подлизаться к старшему брату, шкловскому богачу.

В тот же вечер за ужином происходит такой разговор:

— Что-то нынче капуста очень кислая, — говорит дядя Ури тете Фейге.

— Д… действительно, кислая, — заикается вслед дядя Пиня, — ужасно кислая!

— Я не понимаю, — отзывается тетя Фейга, — я, кажется, насыпала в горшок пригоршню сахарного песку и сварила капусту, кроме того, ты же, кажется, любил, чтобы было кисловато.

Дядя Ури слегка пугается того, что тетя Фейга рассердится на него и на его гостя. Он сразу же соглашается:

— Знаешь, что я тебе скажу, Фейга, жена моя, может быть, ты и права, да… Кажется, она достаточно сладкая. Сначала мне показалось…

— Да, собственно говоря, совершенно сладкая, о… очень сладкая, — помогает ему дядя Пиня. — 3… замечательная капуста, просто н… наслаждение.

Это не нравится тете Фейге:

— Мда… сладкая, сладкая. Что за вкус у капусты, если она сладкая?

— К… кто говорит сладкая? — пугается дядя Пиня. — Главное, к… кислота. Должно быть кисловато…

— Знаешь, что я тебе скажу, Пиня, — прерывает его дядя Ури, — лучше ешь! Ешь себе на здоровье!

— А… а я что делаю? — удивляется тихонько дядя Пиня и углубляется в тарелку. — Что такое? Разве я что-нибудь говорю?

Но это все не более чем предисловие. Настоящие разговоры между дядей Ури и дядей Пиней начинается на день-два позже. Самовар кипит на столе. Тетя Фейга на рынке. Дети в хедере. Оба брата, шкловский богач и гость из Погоста, сидят с глазу на глаз и беседуют о чем угодно, но только не о займе, ради которого дядя Пиня сюда приехал. Один, возможно, стесняется, другой делает вид, что ни о чем не догадывается. Дядя Ури говорит, дядя Пиня поддакивает. Выходит, как у хазана с хористами. Дядя Ури слегка возбужден. Дядя Пиня еще вчера дал ему понять, что ему нужно «на задаток»… не меньше полусотни, а нет, так хоть в петлю. Тетя Фейга услышала и рассердилась: дескать, когда же это кончится? Нет, она не в состоянии терпеть такое от родственников мужа. Сил больше нет. Она схватила свой бязевый жакет, накинула шерстяной платок, взяла кошелку и ушла на рынок. В обществе, чтобы успокоиться, ходят в театр. Дядя Ури, если что-то не так, уходит в бесмедреш, а тетя Фейга — на рынок. С рынка она всегда возвращается освеженной, успокоившейся.