Сергей Толстой - Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.1
- Название:Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.1
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Алгоритм-Книга
- Год:1998
- Город:Москва
- ISBN:5-7781-0034-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Сергей Толстой - Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.1 краткое содержание
Настоящее собрание сочинений Сергея Николаевича Толстого (1908–1977) — прозаика, поэта, философа, драматурга, эссеиста, литературоведа, переводчика — публикуется впервые. Собрание открывает повесть «Осужденный жить», написанная в конце сороковых годов и являющаяся ключом к жизни и творчеству писателя. Эта книга — исторический документ, роман-эпопея русской жизни XVIII–XX веков — написана в жанре автобиографической художественной прозы.
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.1 - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Мне Лавр определенно нравился. От зашибленных людей «нашего круга» его отличала веселая деятельная жизнеспособность. Он двигался, заряженный самоуверенной, не поддающейся никаким внешним воздействиям, энергией, обходя многочисленные препятствия, ныряя под них, перелезая через и лишь на секунду переводя дух, чтобы поправить сбившийся набок картуз, отереть взмокший лоб, расчесать и привести в порядок буйную растительность на подбородке. Когда я как-то поделился своими впечатлениями с тетей Катей, она просто и коротко ответила: «Ну, конечно. Это потому, что Лавр — настоящий русский человек, однако же хитрец — пальца в рот ему не клади».
«…Я просился у отца пойти куда-нибудь в услужение, чтобы пополнить все недоимки от займов и облегчить наше расстроенное хозяйство, но отцу было слишком жалко меня отпустить. И мы со старшим братом решили торговать каким-нибудь мелким товаром, так как у нас не было ни средств, ни силы. И мы начали ездить по деревням и покупать тряпье, а на обмен возили мелочной товар: тесемки, крестики, иголки и разные сласти. Один предмет не превышал в стоимости пяти копеек. Мало-помалу торговля наша развивалась, и на обмен возить мы уже стали мануфактурные концы и забирать кудель, а по мясоедам торговали мясом, но в очень небольшом объеме, так как у нас не имелось средств…»
Примерно год спустя после нашего приезда посещения Лавра участились. При этом он стал чаще осведомляться о здоровье сестры, усиленно приглашая ее вместе с тетей Катей посетить его, и был особенно предупредительно внимателен со мной.
— А ты, мне кажется, произвела на Лавра впечатление, — сказала однажды сестре тетя Катя. Вера вспыхнула от негодования и надула губы, как на своих детских фотографиях. Бывали случаи, когда ее демократизм, покоящийся на основах религии, мгновенно оставлял ее, и тогда мужик оставался для нее мужиком и ни в каком ином качестве был непредставимым. Так оно, впрочем, было и с моей точки зрения. Конечно, и тетя Катя только неудачно пошутила. Но даже шутка такого рода не могла быть встречена с одобрением.
А Лавр продолжал заезжать. Однажды, зайдя в отсутствие тети Кати, он решил дождаться ее возвращения из церкви. Вернувшаяся от ранней обедни Вера была дома и угостила его чаем. За столом возник долгий разговор. Впрочем, говорил один Лавр, а Вера только слушала и пыталась понять, но скоро окончательно перестала понимать что бы то ни было. Что и говорить, умеет напустить тумана русский мужик, когда в своем понимании дипломатии начинает громоздить обиняки друг на друга. Наконец, когда уже можно было, казалось бы, ожидать какого-то разъяснения, хотя это разъяснение могло в равной мере оказаться объяснением в любви, просьбой налить еще стакан чаю или предложением принять участие в изготовлении и сбыте фальшивых ассигнаций, Лавр, будто бы что-то вспомнив, заторопился, поднялся и уехал.
Тем не менее разговор этот имел свое окончание при следующей встрече, когда он возобновился уже в присутствии тети Кати. Снова повисали в воздухе витиеватые намеки и полунамеки. Снова Лавр пил чай, придвигая и отодвигая свой стакан, вытирал лоб платком, искусно, но все же не без труда лавируя между самим им воздвигаемыми рифами и громоздимыми подводными камнями.
Результатом было, наконец, предложение сестре занять место конторщицы на маленькой спичечной фабрике.
«…Несмотря на множество дел в нашей семье и на доверие отца к нам, брат мой избаловался, привык к водке и гульбе, так что его было и сдерживать трудно. Мне в то время было 18 лет, но и я тоже видел, что брат мой испортился, да и хозяйство не шло на лад. Чтобы поправить дело, я стал предлагать отцу сделать на зиму теплицы, чтобы летом нам заниматься крестьянскими работами, а зимой выращивать свежие огурцы на продажу. Отцу моя мысль понравилась. Так и сделали; дела наши после этого пошли хорошо…»
Положение сестры было нелегким в момент получения предложения Лавра. После сокращения в райвоенкомате целого отдела, в котором она работала машинисткой, найти в Торжке новую службу оказалось невозможно. Продавать нам уже было нечего. Мелкие случайные заработки — вышивки и рисунки — почти ничего не давали. Поэтому предложение отдельной «казенной» избы с бесплатным отоплением и хотя небольшого, но твердого оклада было соблазнительным. Внушавшие недоверие и опасения запутанные подходы Лавра к этому вопросу прояснились, когда он точно и обстоятельно перечислил все условия и откровенно пояснил, что сам он просто-напросто заинтересован иметь в этой должности человека, который не стал бы его подводить и не сделал бы ему какой-нибудь пакости.
Однако для Веры это предложение не было и единственным выходом. Сестра покойного Павла Купреянова, Санечка, в своих письмах настойчиво звала Веру к себе в Костромскую глушь, рисуя самыми увлекательными красками совместную жизнь в Макарьеве (на Унже), где я найду школу, а Вера — работу, мы оба — относительно сытную жизнь и прочее. Этому предложению противилась тетя Катя, которой казалась тоскливой и одинокой жизнь в Торжке без Веры. Сама Вера мирилась с идеей такого переезда легче. Они с тетей Катей — ее крестной матерью — очень любили друг друга, и все же Вера ждала от этой любви больше того, что получала. Нехватка чего-то необходимого ей и весьма существенного, как я уже говорил, постоянно ощущалась ею и, как мне кажется, могла быть объяснена недостатком внутреннего тепла, которого так много было всегда в нашей семье. Ни родственная близость, ни внешнее сходство тети Кати с покойной мамой не могли полностью возместить этого недостатка. Какая-то, не скажу простота, но, скорее, упрощенность и постоянная ясность мышления, несколько рационалистического у тетки, ясность, существовавшая за счет глубины, слишком реалистические, всегда, что называется, terre à terre [99], интересы, сдержанность, за которой Вера, как ей казалось, угадывала некоторую душевную сухость, — все это разделяло их. У одной — страстность деятельного и мятежного духа при частой внешней апатичности и безразличию ко всему материальному и предметному окружающему, у другой — деятельная повседневность, ставшая самоцелью, без углубления в причины, следствия и конечные цели и смыслы; у одной — созерцательность, направленная куда-то в себя, пытливая, вопрошающая и ненасытная, у другой — наблюдательность, наполняющаяся впечатлениями, притекающими извне.
— Хорошо!
— Что хорошо?
— Да вот, тепло, вкусно, солнечно; день заметно прибавился; куры нестись начали; Пашетта белье прогладила и сменила. Люблю свежие простыни, вообще запах чистого белья… А ты разве к этому равнодушна?
— Да нет, конечно, хорошо, я разве что-нибудь сказала? (и вообще разве стоит об этом говорить?)
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: