Эмиль Золя - Западня

— Ну и шутник! — вскричал кровельщик; он давился от смеха и, откашливаясь, барабанил кулаками по столу. — У него вечно одни глупости на уме!.. Надо только пораскинуть мозгами, дурья голова. В комнате-то два окна, верно? Мы пробьем одно до полу и сделаем из него дверь. Понимаешь? Вход к тебе будет прямо со двора. Если уж на то пошло, внутреннюю дверь можно заделать. Ты сам по себе, мы сами по себе, все шито-крыто.

Наступило молчание. Наконец Лантье пробормотал:

— Ну, если так, то пожалуй… Впрочем, нет, я вас слишком стесню.

Он избегал смотреть на Жервезу, но, видимо, ждал, чтобы она сама его пригласила. Выдумка мужа очень раздосадовала ее; не то чтобы мысль о жизни под одной крышей с Лантье оскорбляла или беспокоила Жервезу, — нет, она попросту не знала, куда девать грязное белье. Между тем кровельщик настаивал на выгодах этой сделки. Платить пятьсот франков за квартиру всегда было трудновато. Так вот, Лантье станет давать ежемесячно двадцать франков за комнату с обстановкой, для него это недорого, а им очень поможет при расчете с домохозяином. И Купо обещал устроить под супружеской кроватью большой ящик, куда влезет грязное белье хоть со всей улицы… Жервеза колебалась, вопросительно посматривая на мамашу Купо, сердце которой Лантье уже давно покорил, потчуя старушку леденцами от кашля.

— Понятно, вы нас не стесните, — сказала наконец Жервеза. — Ничего, как-нибудь устроимся…

— Нет, нет, спасибо, — повторял Лантье. — Вы слишком любезны, это было бы просто нахальством с моей стороны.

Но тут Купо рассердился. Долго он еще будет кочевряжиться? Говорят же ему, что это от души! Он окажет им услугу, ясно? И кровельщик гаркнул:

— Этьен! Этьен!

Мальчик дремал, облокотясь на стол. Он испуганно поднял голову.

— Послушай, скажи ему, что ты этого хочешь… Да, да, вот этому господину… Ну скажи громко: «Я хочу!»

— Я хочу, — пролепетал Этьен сонным голосом.

Все засмеялись. Тут Лантье снова принял степенный вид. Он перегнулся через стол и, пожимая руку Купо, проникновенно сказал:

— Я согласен… раз дело идет о дружеской услуге с обеих сторон. Соглашаюсь ради ребенка.

На другой день, как только домовладелец Мареско зашел к Бошам в привратницкую, Жервеза заговорила с ним о переделках в прачечной. Сначала он забеспокоился, рассердился и отказал, словно его просили снести целое крыло дома. Затем, после тщательного осмотра квартиры, когда Мареско, подняв голову, убедился, что верхние этажи от этого не пострадают, он дал разрешение, но при условии, что не будет нести никаких расходов; и супругам Купо пришлось подписать бумагу, в которой они обязались по истечении срока найма оставить квартиру в прежнем виде. В тот же день кровельщик привел с собой товарища — каменщика, плотника и маляра, обещавших обтяпать это дело вечерком, сразу же после работы: надо же удружить приятелю. Новая дверь и ремонт комнаты обошлись, однако, франков в сто, не считая вина, которым вспрыснули начало работы. Купо сказал товарищам, что рассчитается с ними немного погодя, как только получит деньги от своего квартиранта. Затем речь зашла об обстановке. Жервеза оставила в комнате шкаф мамаши Купо да принесла еще из своей спальни стол и два стула; и все же ей пришлось купить тумбочку и кровать со всеми постельными принадлежностями — это обошлось в сто тридцать франков с рассрочкой по десяти франков в месяц: если первое время квартирная плата Лантье и будет уходить на погашение долга, то потом они получат немалый доход.

Переезд Лантье состоялся в начале июня. Накануне Купо предложил приятелю вместе сходить за его сундуком, чтобы сэкономить тридцать су на извозчика. Но тот смутился и сказал, что сундук у него слишком тяжелый; казалось, он до последней минуты хочет скрыть, где живет. Лантье явился днем, часа в три. Купо не было дома. Жервеза, стоявшая на пороге прачечной, побледнела, узнав знакомый сундук. Да, это был их старый сундук, тот самый, с которым они приехали из Плассана в Париж, но только ободранный, поломанный, стянутый веревками. И вот теперь сундук вернулся обратно, как она это часто видела во сне; быть может, его даже привез тот самый фиакр, на котором укатила когда-то с Лантье эта шлюха полировщица. Между тем Бош помог Лантье внести багаж. Взволнованная Жервеза молча последовала за ними. Когда мужчины поставили сундук посреди комнаты, она сказала, чтобы скрыть замешательство:

— Ну вот и делу конец!

Затем, видя, что Лантье возится с сундуком и не обращает на нее никакого внимания, она справилась с собой и спросила:

— Не выпьете ли винца, господин Бош?

И молодая женщина принесла бутылку со стаканами. Как раз в эту минуту по тротуару в полной форме проходил Пуассон. Она кивнула ему с улыбкой, прищурив глаза. Полицейский понял, в чем дело. Когда он находился при исполнении служебных обязанностей и кто-нибудь из жителей квартала подмигивал ему, это значило, что его приглашают промочить горло. И он часами прогуливался перед прачечной, ожидая, не подаст ли Жервеза условного знака. Затем он пробирался с черного хода и опрокидывал стаканчик, но так, чтобы с улицы этого никто не видел.

— А, это вы, Баденге! — приветствовал его шляпник.

Он прозвал полицейского Баденге [2] Баденге — презрительное прозвище императора Наполеона III. (Прим. ред.). в насмешку над императором. Пуассон принимал это шутливое прозвище со своим обычным непроницаемым видом, и даже нельзя было понять, обижен он в глубине души или польщен. Впрочем, Лантье и Пуассон были добрыми приятелями, несмотря на различие политических убеждений.

— А вы знаете, что император служил в Лондоне полицейским? — спросил в свою очередь Бош. — И подбирал пьяных баб на улице, честное слово!

Жервеза тем временем наполнила три стакана. Сама она не хотела пить: сердце у нее было не на месте. Но она не уходила, наблюдая, как Лантье развязывает последний узел, — она сгорала от желания узнать, что у него там, в сундуке. Ей вспоминалась, что с краю должна лежать куча носков, две грязные рубашки и старая шляпа. Неужели она вновь увидит знакомые вещи — эти отрепья прошлого? Прежде чем открыть сундук, Лантье поднял стакан и чокнулся:

— За ваше здоровье!

— За ваше, — разом ответили Бош и Пуассон.

Прачка снова наполнила стаканы. Мужчины вытерли губы рукой. Наконец Лантье открыл сундук. В нем были напиханы вперемешку газеты, книги, поношенная одежда, небрежно скомканное белье. Лантье принялся вытаскивать вещи: кастрюлю, пару ботинок, бюст Ледрю-Роллена с отбитым носом, вышитую рубашку, рабочие штаны. Склонившись над сундуком, Жервеза чувствовала, что от всех этих вещей несет табаком, запахом нечистоплотного мужчины, который заботится только о внешнем лоске. Нет, старой шляпы в левом углу уже не было. Там лежала незнакомая ей подушечка для булавок, очевидно, подарок какой-нибудь женщины. Тогда Жервеза успокоилась; она вглядывалась в предметы, которые он вынимал один за другим, и с легкой грустью старалась припомнить, были ли они еще при ней или появились при других женщинах.