Бернард Шоу - Новеллы

— Как бы они тогда не обратились к доктрине: «Выживают сильнейшие», — с сомнением произнес первый господин, — а ведь далеко не так уж очевидно, что сильнейшими в единоборстве с ними окажемся мы. Эта девица великолепный экземпляр. Ведь пришлось же нашей экспедиции отказаться от услуг своих белых бедняков, поскольку туземцы намного сильнее, чистоплотней и смышленей.

— Не говоря уж о том, что они гораздо почтительнее, — заметила одна из дам.

— Совершенно верно, — сказал первый господин. — Право, я предпочел бы, чтобы они верили в такого бога, который помог бы нам совладать с ними, вздумай они затеять крестовый поход против европейского атеизма.

— Открыть этим людям истину о происхождении вселенной невозможно, — сказала дама в очках. — Ведь мы теперь знаем, что в основе ее лежит математика. Попросите эту особу разделить какую-то величину на квадратный корень из минус икса — она не поймет даже, о чем идет речь. В то же время деление на квадратный корень из минус икса является ключом к познанию мира..

— Я бы сказав, отмычкой, — промолвил второй господин. — На мой взгляд, этот квадратный корень из минус икса — чистейший вздор. Естественный отбор…

— Какое все это имеет значение? — проворчал унылый господин. — Единственно, что мы знаем наверняка, это что солнце постепенно остывает и что в скором времени все мы погибнем от холода; какое значение имеет все остальное пред лицом такого факта?

— Не падайте духом, мистер Крокер, — сказал веселый молодой человек. — Как главный физик экспедиции, могу со всей авторитетностью заверить вас — если вы, конечно, не отвергаете не подлежащий сомнению факт космической радиации, — есть столь же твердые основания считать, что солнце делается все горячее и горячее и в конце концов кремирует всех нас заживо.

— Какое же это утешение? — сказал мистер Крокер. — Все равно мы погибнем.

— Не обязательно, — сказал первый господин.

— Нет, обязательно, — грубо оборвал его мистер Крокер. — Предельные температуры, при которых возможна жизнь, давно установлены и неоспоримы. Человек не может существовать ни при температуре жидкого воздуха, ни при температуре кремационной печи. Не важно, до какой из этих температур дойдет земля, мы все равно погибнем.

— Тьфу! — сказал первый господин. — Наши тела — та единственная часть нас, для которой обе эти температуры губительны, погибнут и без этого — вероятнее всего, в хорошо проветренной спальне, при самой благоприятной температуре. Но как насчет того, что определяет разницу между живым телом и мертвым? Есть ли у вас хотя бы крошечное доказательство той возможности, что это нечто зависит в какой-то мере от температуры? Ведь это нечто, во всяком случае, не плоть, не кровь и не кость, хотя оно обладает удивительным свойством создавать для себя телесное прибежище, пользуясь именно этими материалами. Оно невещественно, и представить его себе, при желании, можно лучше всего в образе электромагнитной волны или частоты вибрации или в виде вихря в эфире — если верить в существование эфира; иными словами, это нечто — если допустить, что оно существует (а кто может подвергнуть сомнению его существование?) — может существовать на самой холодной из потухших звезд или в самом раскаленном солнечном кратере.

— Кроме того, — вставила одна из дам, — откуда вы знаете, что солнце горячее?

— Вы спрашиваете это, находясь в Африке! — ехидно сказал мистер Крокер. — Я чувствую, как опо меня жжет, — вот откуда я знаю.

— Вы чувствуете и то, как жжет вас перец, — не менее ехидно парировала дама, — однако спичка от перца не загорится.

— Вы чувствуете, что нота, находящаяся в правом конце клавиатуры рояля, выше той, что находится в левом конце, — хотя и та и другая расположены в одной плоскости, — подхватила другая дама.

— Вы чувствуете, что оперение попугая ара кричаще, хотя на деле оно столь же безгласно, как оперенье воробья, — сказала третья дама.

— Отвечать на подобные каламбуры — значит ронять свое достоинство, — вступил в разговор господин с самоуверенной физиономией, — все они на уровне простейшего карточного фокуса. Я хирург и на основании личных наблюдений знаю, что диаметр сосудов, по которым кровь поступает в мозг женщины, значительно превышает норму, установленную для мозга мужчины. Неизбежный таким образом избыток крови с одной стороны усиливает работу воображении, с другой — запутывает его и способствует возникновению бредового состояния, при котором острота перца воспринимается ими как жар, визг сопрано — как высота, а яркость оперения — как шум.

— Ваш литературный слог, доктор, просто блестящ, — сказал первый господин, — но возражаете вы не по существу. Мысль моя такова: независимо от того, излучает ли солнце жар, подобный жару перца или пламени, и холодна ли луна, как лед или как поклон споба бедному родственнику, оба эти светила, по всей вероятности, обитаемы так же, как и земля.

— Самые холодные районы земли необитаемы, — возразил мистер Крокер.

— Зато самые жаркие вполне обитаемы, — сказал первый господин, — да и холодные, возможно, были бы заселены, не будь на земле достаточно мест с более приятным климатом. А потом, живут же королевские пингвины в Антарктике. Почему бы на солнце и не быть королевским саламандрам? Наши прабабки, которые верили, что грешникам суждено жариться в аду на сковородках, знали, что душа — так они именовали это нечто, покидающее тело в момент смерти и наличием которого обуславливается разница между жизнью и смертью, — может жить в огне вечно. И, по-моему, их взгляды на сей счет были куда более научными, чем взгляды моего друга Крокера.

— Человек, который верит в существование ада, способен поверить во что угодно, — сказал мистер Крокер, — даже в то, что привычки передаются но наследству.

— А мне казалось, что вы верите в эволюцию, Крокер, — сказал господин, исполнявший обязанности главного естествоиспытателя экспедиции.

— Я действительно верю в эволюцию, — запальчиво сказал мистер Крокер. — Или вы принимаете меня за фундаменталиста? [51] Фундаментализм — движение в американской протестантской церкви, цель которого — возрождение веры в библейские чудеса.

— Если вы верите в эволюцию, — сказал естествоиспытатель, — вы должны знать, что все наши привычки являются одновременно и благоприобретенными и врожденными. Но во всех вас все еще прочно сидят идеалистические представления. Страшно смотреть, как вы набираетесь новых идей, не потрудившись выкинуть из головы старые. Это же делает вас социально опасными! Все вы — фундаменталисты с научным гарниром. Поэтому вы самая глупая разновидность консерваторов и реакционеров в политике и самая нетерпимая разновидность обскурантов в науке. Когда заходит речь о прогрессе, все вы единодушно требуете: «Прекратить! Засечь! Повесить! Стереть с лица земли! Подавить!»