Гарольд Роббинс - Искатели приключений

Двери лифта распахнулись. Когда охранник выпускал нас, я сказал ему, что еще вернусь. Я и в самом деле намеревался сделать это. На людей типа Марселя можно смотреть только так, как хирург смотрит на раковую опухоль. Если ее предоставить самой себе, она уничтожит все, что находится вокруг; остается только одно — удалить опухоль. Я принял решение. Марсель должен умереть. Другого выхода не было.

— Мне не нужно такси, — сказала Бет, когда они вышли на улицу. — Я живу через дорогу, Марсель предпочитает, чтобы я находилась под рукой. Так что спокойной ночи.

Мы посмотрели, как Бет перешла улицу и скрылась в подъезде дома, расположенного на другой стороне. Подъехало такси, и я открыл дверцу. Усевшись в такси, Даня прислонилась ко мне, и сквозь мех ее норковой накидки я почувствовал, как она дрожит. Она начала плакать, негромко всхлипывая.

— Успокойся, — сказал я. — Тебе не придется возвращаться.

Даня; посмотрела на меня, но в машине было темно, и я не мог рассмотреть выражение ее глаз.

— Если бы только это было правдой. Я взглянул на нее.

— Не веришь? Она кивнула.

— Но что он может тебе сделать?

— Да что угодно, — сказала она. — Все, что я реально имею, — это контракт на выпуск пластинок, а компанией звукозаписи теперь владеет он.

— Когда ты об этом узнала?

— Сегодня, потому и пришла к нему. Марсель позвонил мне перед самым выходом, сказал, что хочет поговорить со мной. Когда я ответила, что очень устала, он вышел из себя и сказал, что если я не приеду после спектакля, то никогда не запишу больше ни одной пластинки, так как он владеет моим контрактом.

— И сколько еще будет продолжаться этот контракт?

— Довольно долго. Семь лет.

— Но ведь он все равно должен платить тебе.

— Только минимум. Да и основной мой заработок поступает не от этого, а Марсель может отлучить меня от всех оперных театров мира. Они не смогут пригласить меня, даже если захотят.

— А какое отношение контракт на запись пластинок имеет к твоей работе?

— Самое прямое. Многие оперные театры восполняют дефицит исполнителей записью оперного спектакля, а потом продают пластинки и права на их трансляцию по радио, что приносит им хорошие деньги. Звукозаписывающие компании, которые владеют нашими контрактами, обычно соглашаются на это, даже в тех случаях, когда им мало что перепадает. Это устраивает все стороны, но Марсель может не дать такого согласия, и кто после этого будет иметь со мной дело?

— Семь лет не такой уж долгий срок, — сказал я. Даня посмотрела на меня.

— Для меня долгий. Мне уже за тридцать, к тому времени я могу вообще потерять голос. А если даже и не потеряю, то кто пригласит меня выступать? Появятся новые, молодые певицы, и никто и не вспомнит Даню Фаркас.

Когда такси остановилось перед ее домом, Даня все еще дрожала.

— Ты не поднимешься ко мне, пожалуйста? Я тяжело переношу одиночество.

Я несколько секунд смотрел на нее, потом расплатился с шофером. Возле квартиры Даня повернулась ко мне, глаза ее по-прежнему были красными.

— Выпьешь чашку кофе? — спросила она.

Я кивнул.

Я прошел в гостиную, а Даня отправилась на кухню готовить кофе. Подойдя к открытому проигрывателю, я посмотрел на пластинку, которая стояла на нем. Это была ее самая последняя пластинка: «Кармен в исполнении Дани Фракас».

Я нажал кнопку, и через несколько секунд чудесный, богатый голос заполнил комнату. Я закрыл глаза. Если бы существовали оперы, написанные специально для латиноамериканцев, то это была бы одна из них, и если существовала певица, рожденная для роли Кармен, то ею была Даня. Она была истинная Кармен.

Даня вернулась в комнату с подносом в руках.

— Надеюсь, не будешь возражать против растворимого? Я кивнул.

— Не буду, пока он горячий.

— Он горячий, — ответила Даня, ставя поднос на маленький столик. — Наливай себе, я сейчас вернусь.

К тому времени, когда Даня вернулась, я пил уже вторую чашку и слушал вторую сторону пластинки. Она переоделась в длинный домашний халат. Даня молча налила себе кофе, сделала несколько глотков, и щеки ее слегка порозовели.

— Марсель сказал, что ему стоило трудов и времени заполучить компанию, — сказала Даня. Я промолчал.

— Когда-то я любила Марселя, действительно любила, но он никого, кроме себя, не любит. Люди существуют для него только в качестве слуг.

Пластинка закончилась, но музыка продолжала звучать у меня в ушах. Потом я поднялся.

— Мне надо идти.

— Ты хочешь вернуться к нему?

Я кивнул.

Даня встала, подошла и прижала голову к моей груди.

— Бедный Дакс, — прошептала она, и тебя он использует точно так же, как всех нас.

— От меня он ничего не получит! — резко ответил я. — Ничего. И никто не сможет меня использовать. Очень скоро он в этом убедится.

Даня внимательно смотрела на меня, и я понял, что она догадалась о том, что я задумал.

— Не делай этого, Дакс, — тихо сказала она. — Он не стоит этого.

Не ответив, я направился к двери. Открыл ее, но Даня остановила меня.

— Я ведь совсем не такая, Дакс, правда? Я ведь не деревяшка, как он обозвал меня?

Этот ублюдок знал, как ударить побольнее. Сам того не сознавая, он заставил Даню сомневаться в себе. Я покачал головой, нагнулся и поцеловал ее в щеку.

— Ты совсем не такая, — сказал я. — Да и что он понимает в женщинах? Если бы не его деньги, ему пришлось бы заниматься онанизмом.

Котяра вошел в мою комнату в тот момент, когда я заряжал небольшой револьвер. Он быстро заморгал глазами, и сонливость моментально слетела с него.

— Что ты собираешься делать? — спросил он. Я покрутил барабан и услышал мягкие, ритмичные щелчки.

— То, что должен был сделать много лет назад.

— Кэмпион?

Я кивнул.

Котяра замялся, потом подошел ближе.

— Лучше, если это сделаю я, у меня больше опыта.

— Нет, — ответил я, пряча револьвер в карман пиджака.

— Это может повредить и тебе и Кортегуа. И так уже ходит слишком много слухов о Гуайаносе.

— Значит, еще недостаточно, — ответил я. — Во всяком случае, у меня больше шансов, чем у тебя, убедить полицию в том, что это был несчастный случай. Кто будет сомневаться, когда я скажу, что мы осматривали револьвер и он нечаянно выстрелил?

Котяра скептически посмотрел на меня.

— В конце концов, я же посол, — сказал я. — Не так ли?

Котяра пожал плечами.

— Да, ваше превосходительство. — В глазах его загорелись лукавые огоньки, и я понял, что он одобряет мои намерения. — Но, ваше превосходительство, вы уверены, что помните, как обращаться с этой штукой?

— Помню, — ответил я.

— Тогда будьте осторожны. — Он открыл мне дверь. — Себя не подстрелите.

Прошло почти три часа после того, как я покинул дом Марселя, и вот неразговорчивый азиат дворецкий снова открыл мне дверь. Было начало пятого утра, но дворецкий выглядел так, будто вовсе не спал.