Эдит Уортон - В лучах мерцающей луны

— Идем! Я получил приглашение в Пти-Пале на закрытый показ Рейнольдса. [24] Имеется в виду Джошуа Рейнольдс (1723–1792) — английский исторический и портретный живописец, первый президент Королевской академии художеств. Там есть несколько портретов Олтрингемов. Это тебя развлечет.

В такси у нее было время между легкой болтовней привести себя в порядок и настроиться на свой обычный дружеский лад по отношению к нему. Для человека, который нескрываемо заботился прежде всего о собственном удовольствии, он был исключительно внимателен к ней; и если сейчас за его внимательностью стояло лишь желание получить это удовольствие, что ж, это доказывало, как много она для него значит, как необходима ему, чтобы он чувствовал себя счастливым. Ощущать свою силу, несомненно, было приятно; еще приятней было чувство, что кто-то действительно нуждается в ней, что счастье мужчины, сидящего рядом, зависит от ее «да» или «нет». Она отдалась этому чувству, забыв ужасную паузу, вызванную порывом его нежности, по крайней мере уговаривая себя, что забудет ее со временем, что, собственно, нечего волноваться из-за поцелуя человека, который ей нравится как Стрефф…

Она сразу догадалась, почему он повел ее посмотреть выставку Рейнольдса. Светский и художественный Париж недавно открыл для себя английское искусство восемнадцатого столетия. Главные английские собрания выделили свои лучшие произведения великих портретистов, и сегодняшнему закрытому просмотру в Пти-Пале предстояло превратиться в светский раут. Все — знакомые Стреффорда и знакомые Сюзи — наверняка будут присутствовать, и это обстоятельство, понимала она, было причиной его внезапно оживившегося интереса к живописи. Он действительно любил выставки, если там наверняка встретишь не меньше людей, чем на скачках. С Ником все было иначе! Ник ненавидел премьеры и вернисажи и вообще тщеславных эстетов; он дожидался, чтобы схлынула светская волна, и проскальзывал с Сюзи посмотреть картины в утренние часы, когда можно было быть уверенным, что они будут там одни.

Но Сюзи интуитивно догадалась, что у Стреффорда была еще причина пригласить ее. Она никогда еще не появлялась с ним на публике, среди людей их ближайшего круга: сейчас он решился на это, и она знала почему. Она унизила его гордость; он понял это и простил ее. Но она продолжала обращаться с ним, как всегда обращалась с былым Стреффордом, Чарли Стреффордом, старым добрым ничтожным, безденежным Стреффом, и он хотел показать ей, как бы невзначай и искусно, что человек, который попросил ее руки, уже не просто Стреффорд, а лорд Олтрингем.

Уже на пороге поклон, которым он обменялся с послом, продемонстрировал это отличие: со всех сторон звучали приветственные возгласы властителей мира, в котором они оказались. Всякий достаточно богатый или титулованный, достаточно умный или глупый, чтобы пробиться в эту светскую крепость, был здесь и размахивал флагом с ее стен; и для всех них лорд Олтрингем был заметной фигурой. Они медленно двигались в плотной массе важных людей, которые приближались к картинам, действительно стоившим того, чтобы за них побороться, и он ни на секунду не отходил от Сюзи, ни на секунду не забывал дать ей почувствовать, что она часть его триумфального появления. Она слышала свое имя: «Лэнсинг… миссис Лэнсинг… американка… Сюзи Лэнсинг? Да, конечно… Помните ее? В Ньюпорте, в Санкт-Морице? Точно… Уже разведена? Говорят, да… Сюзи, дорогая! Не знала, что ты будешь здесь… и лорд Олтрингем! Знаю, вы забыли меня, лорд Олтрингем… Да, в прошлом году, в Каире… или Ньюпорте… или в Шотландии… Сюзи, дорогая, когда приведешь лорда Олтрингема к нам к обеду? В любой вечер, когда ты и он будете свободны, я распоряжусь…»

«Ты и он», они были уже «ты и он»!

— Ах, вот одна из них… из моих прабабок, — объяснил Стреффорд, наконец протолкнувшись с Сюзи в первый ряд и оказавшись перед высоким обособленным портретом, величие которого определялось уже его расположением: дама восседала в огромной резной золоченой раме, как на троне, возвышаясь над другими портретами.

Сюзи прочла на раме внизу: «Достопочтенная Диана Лефану, пятнадцатая графиня Олтрингемская» — и услышала Стреффорда:

— Помнишь? Она раньше висела над каминной доской в комнате с картинами Ван Дейка, ты еще заметила там пустоту. Говорят, Рейнольдс поставил условие, чтобы портрет висел среди картин Ван Дейка.

Она никогда не слышала, чтобы он говорил о своей собственности, наследственной или просто материальной, таким вот самодовольным тоном — тоном богача. Она видела, что он уже чувствует влияние обстановки, радуясь, что портрет графини Олтрингемской занимает центральное место в главном зале выставки, что толпа перед ним гуще, чем перед любой из других картин, что он стоит здесь с Сюзи, давая ей почувствовать, а всем людям вокруг них догадываться, что в выбранный ею день она сможет получить тот же титул, что у его прародительницы, запечатленной на портрете.

На обратном пути в ее гостиницу Стреффорд больше не делал намеков на их будущее; они болтали как старые друзья, сидя по углам сиденья в такси. Но когда экипаж остановился у дверей гостиницы, он сказал:

— Послезавтра мне нужно возвращаться в Англию — такая незадача! Почему бы нам не пообедать вечером в «Нуво-люкс»? Я должен был пригласить посла и леди Эскот с их младшей дочерью и мою старую тетушку, вдовствующую герцогиню, которая здесь скрывается от кредиторов; но постараюсь залучить двух или трех занимательных персон, чтобы было повеселей. Потом можно было бы пойти в boite , [25] Маленький ресторанчик или ночной клуб (фр.) . если тебе будет скучно. Если ты не предпочитаешь танцы…

Она поняла, что он решил ускорить отъезд, чем задерживаться здесь, оставаясь в неопределенности; а еще она вспомнила, что слышала о младшей дочери Эскотов, леди Джоан Сенешаль, которую называли самой прелестной девушкой сезона, и вспомнила преувеличенную сердечность, с которой с ними раскланялся посол на закрытом просмотре.

— Конечно, я согласна, Стрефф, дорогой! — закричала она с натужным оживлением, показавшимся естественным ее усталым ушам и заставившим просветлеть его лицо.

Она помахала ему с крыльца и сказала себе, глядя ему вслед: «Вечером он повезет меня домой, и я скажу ему „да“; а потом он снова поцелует меня. Но на этот раз это отнюдь не будет так же неприятно».

Она вошла внутрь, машинально заглянула в пустое отделение для писем под доской с ключами и поднялась к себе, преследуемая той же вереницей образов. «Да, сегодня вечером я отвечу ему согласием, — твердо повторила она, берясь за ручку двери. — То есть если письмо не отнесли наверх…» Она еще ни разу не возвращалась в гостиницу без мысли о том, что письмо, которого она не нашла внизу, уже отнесли в ее комнату.