Эдит Уортон - В лучах мерцающей луны

Княгиня, как не мог не заметить Лэнсинг, и в самом деле обожала доисторическое искусство и русскую музыку, живопись Гогена и Матисса, но также с безотчетным восторгом воспринимала крупный жемчуг и мощные авто, караван-чай и современные удобства, душистые сигареты и светские скандалы; а ее сын, будучи явно менее чувствителен к этим формам роскоши, обожал свою мать и был очень рад удовлетворять ее наклонности за чужой счет, «раз уж бедная мама, — как сказал он, — так отважно переносит все трудности жизни в пустыне».

Улыбчивый адъютант, который объяснил все эти вещи Лэнсингу, добавил, улыбаясь еще ослепительней, что принц и его мать в долгу, светском или родственном, перед большинством титулованных особ, пригласить которых они просили миссис Хикс; «и их светлостям кажется, что для их друзей наиболее лестным будет, если на их гостеприимство им ответят возможностью познакомиться со столь интеллигентными людьми».

Вечером, о котором идет речь, на званом обеде друзьям их светлостей представилось, численно, чуть ли не самое большое количество таких возможностей. Три десятка гостей рассадили вокруг украшенного цветами стола, за который не были допущены Эльдорада и мистер Бек под тем предлогом, что княгиня-мать любит уютные компании и умоляла хозяев, чтобы за столом было никак не больше тридцати человек. По крайней мере, так миссис Хикс оправдывалась перед своими верными поклонниками; но Лэнсинг заметил, что в последнее время та же умелая рука, что переменила круг общения миссис Хикс, обычно умудрялась исключить из него обоих застенчивых секретарей. Их изгнание было тем более неприятно для Лэнсинга, что он последние три месяца занимал место мистера Баттлса и сам состоял, как они, на жалованье. Но поскольку он принял эту должность, его очевидной обязанностью было исполнять ее в соответствии с требованиями его нанимателей; и даже Эльдораде и мистеру Беку было ясно, что он обладал, как с удовольствием сказала Эльдорада, «талантом общения не меньшим, чем мистер Баттлс».

Во время круиза его обязанности не вызывали у него неприятных чувств. Он был рад любой конкретной задаче, пусть и самой банальной, и чувствовал себя более независимым в качестве секретаря мистера Хикса, чем его балуемого гостя, а крупный чек, который мистер Хикс вручал ему первого числа каждого месяца, способствовал укреплению зачахшего было чувства самоуважения.

Он считал, что ему до нелепости много платят — но это было дело Хиксов, — и не видел ничего унизительного в том, чтобы служить у людей, к которым хорошо относится и которых уважает. Но с момента злополучной встречи с бродягой-принцем его положение изменилось, как и положение его работодателей. Он больше не был полезным и достойным уважения помощником мистера и миссис Хикс, как Эльдорада и мистер Бек; он стал неожиданно ценным «общественным активом», не уступающим мистеру Баттлсу в способности толковать тайны иностранного этикета и превосходившим его в персональной привлекательности. Как выяснили Хиксы, Ник Лэнсинг уже знал большинство богатых и аристократичных друзей княгини-матери. Многие из них приветствовали его восторженным: «Старина Ник!» — и он был почти так же, как адъютант его светлости, знаком со всеми тайными перипетиями любви и ненависти, благодаря которым устройство званых обедов в Риме становилось настоящей наукой даже больше, нежели в Апекс-Сити.

Первое время миссис Хикс беспомощно блуждала в этом лабиринте скрытых скандалов, соперничества и ревности и, найдя поддержку в Лэнсинге, вцепилась в него с трогательной настойчивостью. Но если ценность молодого человека росла в глазах его работодателей, то в его собственных глазах она падала. Он был обречен играть роль, на какую не подряжался, и, казалось, еще хуже то, что ему платят банкнотами, чем если бы вознаграждение ограничивалось просто хорошими обедами и роскошным жильем. В первый раз, когда улыбчивый адъютант подмигнул ему при какой-то оговорке миссис Хикс, Ник покраснел до корней волос, а ложась спать, поклялся, что уволится на другой же день.

С тех пор прошло два месяца, а он по-прежнему состоял секретарем на жалованье. Он ухитрился дать почувствовать адъютанту, что не слишком силен по части юмора и недостоин того, чтобы с ним перемигивались; но даже это не вернуло уважения к себе, и в вечер, о котором идет речь, он, обозревая длинный стол, сказал себе в сотый раз, что утром же откажется от места.

Вот только какова альтернатива? Альтернативой, очевидно, была Корал Хикс. Он посмотрел на ряд обедающих, начинающийся длинной тощей физиономией княгини-матери, с маленькими пронзительными глазками, посаженными высоко, как чердачные окошки под соломенной крышей волос, с фронтоном из нечистых алмазов; перешел на пустые раскормленные или по-модному изможденные маски дам, следующих по положению; и наконец, поймал взглядом вдалеке, среди букетов орхидей, мисс Хикс.

По контрасту с другими, подумалось ему, она выглядит удивительно благородно. Крупные мрачные черты делали ее похожей на старый памятник на улице перед Палас-отелями; и он дивился той непостижимой закономерности, которая извлекла это архаичное лицо из Апекс-Сити и добавила старейшему обществу Европы такой чужеродной современности.

Лэнсинг понял, что адъютант, который сидел рядом, тоже смотрит на мисс Хикс. Лицо его было серьезным, даже задумчивым; но, встретившись взглядом с Лэнсингом, тот вновь натянул официальную улыбку.

— Любовался дочерью нашей хозяйки. Отсутствие на ней драгоценностей это… мм… блестящая идея, — заметил он доверительным тоном, от которого Лэнсинг пришел в ужас.

— О, мисс Хикс полна блестящих идей, — коротко отреагировал он, и адъютант кивнул с восхищенным видом, словно блестящие идеи были вещью более редкой, нежели жемчуг, как, бесспорно, и было в его окружении.

— Уверен, она всегда на высоте, в любой ситуации, — ответил он, затем с обычной непринужденностью переменил тему.

После обеда, стоя с Ником в проеме окна в гостиной, адъютант удивил его, вернувшись к этой теме и на сей раз не считая, что нужно вернуть и улыбку. Его лицо оставалось серьезным, хотя манеры были намеренно непринужденными.

— За обедом я восхищался неизменно присущим мисс Хикс чувством адекватности. Это должно позволить ее друзьям предвидеть почти любое ее будущее, сколь бы великолепным оно ни было.

Лэнсинг помедлил, сдерживая раздражение. Ему, безусловно, хотелось знать, что у его собеседника на уме.

— Что вы имеете в виду под «великолепным»? — спросил он, улыбаясь с легким изумлением.

— Как бы это сказать… равным ее удивительной способности блистать в обществе.

Продолжая улыбаться, Лэнсинг сказал: