Эдит Уортон - В лучах мерцающей луны

Она всегда чисто по-мужски держала слово и, пообещав Стреффорду начать бракоразводный процесс, тотчас взялась за дело. Неожиданное внутреннее сопротивление помешало ей обратиться за советом к подругам вроде Элли Вандерлин, которая, как она знала, сама была с головой погружена в переговоры по такому же поводу, и все, что она могла придумать, — это обратиться за консультацией к молодому адвокату-американцу, практиковавшему в Париже, чувствуя, что с ним ей будет легче говорить, поскольку он не из Нью-Йорка и вряд ли знает ее историю.

Она была настолько невеждой в том, как осуществляются подобные дела, что была удивлена и успокоилась, когда он задал несколько вопросов интимного характера; но было шоком узнать, что просто по причине измены или несовместимости развестись нельзя ни в Нью-Йорке, ни в Париже.

— Я думала, в наше время… если люди предпочитают жить отдельно… это всегда можно устроить, — пробормотала она, удивляясь собственному неведению после стольких разрывов супружеских отношений, происшедших при ее содействии.

Молодой адвокат улыбнулся и слегка покраснел. Очаровательная клиентка явно пугала его своей привлекательностью и еще больше — неопытностью.

— Вообще-то, можно, — признал он, — особенно если… как я думаю, случай… ваш муж в равной степени жаждет…

— О, конечно жаждет! — воскликнула она, неожиданно почувствовав унижение оттого, что приходится согласиться с этим.

— Что ж, тогда… могу я дать вам совет? Лучший способ ускорить дело — написать ему.

Она слегка поморщилась. Ей никогда не приходило в голову, что адвокаты не уладят дело без ее участия.

— Написать ему… но о чем?

— Ну, выразить ваше желание… получить свободу… Остальное, полагаю, — сказал молодой адвокат, — можно предоставить мистеру Лэнсингу.

Она не знала точно, что он имеет в виду, и была слишком смущена предложением связаться с Ником, чтобы подумать о чем-то еще. Как она напишет ему такое письмо? И все же как признаться адвокату, что у нее недостанет смелости на это? Он, конечно, скажет ей идти домой и помириться с мужем. Она была в растерянности.

— Не будет ли лучше, — предложила она, — если он получит письмо из вашей конторы?

Он вежливо возразил:

— Вообще говоря, нет. Если, как я думаю, возникнет необходимость полюбовного соглашения… чтобы иметь формальное доказательство, в предвидении собеседования, разумнее, на мой взгляд, иметь несколько слов, написанных вашей рукой.

— Собеседование? Это необходимо?

Ей было стыдно показывать свое смятение этому тактично улыбавшемуся молодому человеку, который удивлялся ее непониманию; но она не могла совладать со своим голосом.

— Пожалуйста, напишите ему вы… я не могу! И я не могу видеть его! Прошу, не могли бы вы сделать это для меня? — умоляла она.

Теперь она видела, что представляла себе развод наподобие похода — или отправки слуг — в магазин за чем-то конкретным и небольшим, за что можно заплатить деньгами Стреффорда и что доставят на дом. Какой дурой должен считать ее адвокат! Она встала с холодным видом:

— Мой муж и я не желаем больше видеть друг друга… Уверена, это было бы бесполезно… и тяжело.

— Вам лучше судить, конечно. Но во всяком случае письмо от вас, дружеское письмо, было бы разумным поступком… учитывая очевидное отсутствие доказательств…

— Очень хорошо, тогда я напишу, — согласилась она и поспешила прочь, едва слыша вдогонку наставление сделать копию письма.

Вечером она села за письмо. Она могла бы отказаться от этого в последний момент, если бы в театре к ней в ложу не зашел малыш Брекенридж. Он только что вернулся из Рима, где обедал с Хиксами («Отличное зрелище — они времени зря не теряют — ты бы их не узнала!»), и встретил там Лэнсинга, который, по его словам, намерен жениться на Корал, «как только все уладится».

— Ты была совершенно права, не так ли, Сюзи, — хихикнул он, — той ночью в Венеции прошлым летом, когда все мы думали, что ты шутишь насчет их помолвки? Жаль, ты не дала тогда нагрянуть к Хиксам и послала Стреффа вернуть нас в тот самый момент, как мы уже готовы были вломиться к ним! Помнишь?

Он весело выпалил: «Стреффа», как в старые времена, но при этом неуверенно покосившись на хозяина, и лорд Олтрингем, склонившись к Сюзи, сказал холодно:

— Брекенридж говорил обо мне? Я не уловил, что он сказал. То ли он говорит неразборчиво, то ли я глохну, не пойму?

После этого было сравнительно легко, когда Стреффорд высадил ее у гостиницы, подняться к себе и сесть за письмо. Она быстро написала число и свой адрес, затем задумалась; но тут же вспомнила хохоток Брекенриджа, и слова потоком хлынули из нее.

«Ник, дорогой, был июль, когда ты покинул Венецию, и я не получала от тебя никакого известия, кроме записки, где ты говорил, что уехал на несколько дней и что скоро снова напишешь мне.

Но так и не написал, и прошло уже пять месяцев, как ты покинул меня. Это означает, думаю, что ты хочешь вернуть себе свободу и возвратить мне мою. Не было бы в таком случае добрее прямо сказать об этом? Хуже нет, чем жить в таком положении, как мы сейчас. Не знаю, как сказать, но, поскольку ты, видимо, не желаешь писать мне, может, предпочтешь послать ответ мистеру Фредерику Спиэрмену, здешнему американскому адвокату. Его адрес: бульвар Османа, 100. Надеюсь…»

Она прервалась на последнем слове. Надежда? На что она надеется, на него или на себя? Пожелание ему благополучия будет похоже на насмешку… и пусть уж лучше письмо будет горьким, чем бесчувственным. Главное, закончить его. Переписывать даже эти несколько строк было бы мучением. Так что она оставила «надеюсь» и просто добавила: «в недолгом времени услышать, что ты решил».

Она перечитала написанное и содрогнулась. Ни слова о прошлом — ни единого намека на волшебное единство их жизней, когда один был в другом, как цветок в оболочке листа! Но разве место подобным воспоминаниям в таком письме? Она чувствовала, что хочет спрятать того, другого Ника в своей груди, а с ним и другую Сюзи — Сюзи, какой он когда-то ее себе представлял… Как далеки они оба были от теперешней ситуации!

С письмом покончено; она смотрела на запечатанный конверт, пока его присутствие в комнате не стало невыносимым, и она поняла, что должна или порвать его, или немедленно отправить. Она спустилась в вестибюль спящей гостиницы и сунула деньги ночному портье, чтобы тот отнес конверт на ближайшую почту, хотя тот сопротивлялся, ссылаясь на то, что в столь поздний час спешить нет смысла. «Не желаю держать его у себя», — упорствовала Сюзи и упрямо стояла у конторки, как была в халате, пока портье не исполнил поручение.

Она вернулась в свой номер и, увидев беспорядок на письменном столе, вспомнила о совете адвоката сделать копию письма. Копия должна была храниться в папке с другими документами по делу «Лэнсинг против Лэнсинга»! Она расхохоталась. Что за люди эти законники! Неужели он не понял, просто посмотрев ей в глаза и услышав ее голос, что она никогда, пока живет на свете, не забудет ни слова этого письма, — что каждую ночь будет лежать, как лежала сегодня, часами глядя в темноту широко открытыми глазами, а в мозгу голос будет монотонно повторять: «Ник, дорогой, был июль, когда ты покинул меня…» — и так далее, слово за словом, до последнего фатального слога?