Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Помпейская колонна совсѣмъ не такъ высока, чтобы можно было удивляться ея размѣрамъ. Этотъ памятникъ не избѣгъ также позорной участи: матросы и другіе необразованные путешественники исчертили его грубыми знаками; даже имя Псамстиха исчезло подъ другими неприличными надписями. Очень жалѣю, мой другъ, что не могу представить вамъ снимка съ имени этого монарха, исторія котораго такъ занимаетъ васъ.

Болѣе всего понравился мнѣ въ Александріи праздникъ Негровъ. Они справляли его за городомъ, въ деревушкѣ. Здѣсь собралось многое множество старыхъ, худыхъ, толстыхъ, безобразныхъ, дѣтскихъ и счастливыхъ лицъ, для которыхъ природа изобрѣла несраменно болѣе черную и прочную краску, нежели тотъ составъ, которымъ Египтяне покрыли базу Псаметиха. Всѣ лица, какъ у женщинъ, носившихъ за спиною грудныхъ ребятъ, такъ и у почтенныхъ стариковъ, съ сѣдинами, не уступавшими въ бѣлизнѣ овечкамъ Флоріана, были одушевлены широкой улыбкою.

Плясали подъ звуки барабана и маленькой флейточки; хоръ, пропѣтый Неграми, отличался не только оригинальностью и вѣрнымъ соблюденіемъ такта, но также чрезвычайно пріятной мелодіею. Они составили хороводъ; плясуны входили во внутрь круга, покачивали головой, размахивали небольшими прутиками, держа ихъ въ лѣвой рукѣ, и пѣли во все горло.

Здѣсь видѣлъ я одного изъ первыхъ сановниковъ турецкой имперіи: главнаго евнуха падишаха. Но какъ наружность его отличалась отъ этихъ веселыхъ лицъ! Забота и скука придавали мягкимъ чертамъ его какое-то мрачное выраженіе.

Черные, оборванные и голодные братья евнуха были веселы и счастливы; а онъ, осыпанный почестями, сердитъ и скученъ. Надобно ли напоминать вамъ, такому тонкому моралисту, что счастіе, какъ въ бѣломъ, такъ и въ черномъ мірѣ, минуя дворцы, заходитъ часто въ «tabernas pauperam».

Вечеромъ пошли мы таскаться по кофейнямъ. Въ европейскихъ можно было найти мороженое и французскіе журналы, но въ тѣхъ, которыя посѣщаютъ Греки, Турки и вообще люди низшаго разбора, стоятъ дрянные стулья, варится негодный кофе, и два или три музыканта потѣшаютъ своимъ искусствомъ неразборчивую публику. Послѣ прекраснаго пѣнья Негровъ, я не могъ слышать безъ отвращенія этой противной музыки.

По каналу Махмуда плыли мы на катеръ Полуостровской и Восточной Компаніи; его буксировалъ маленькій пароходъ; сцена, окружавшая васъ, была утомительно однообразна: съ обѣихъ сторонъ топкіе берега, а сверху синее небо. Мѣстами встрѣчались хижины, слѣпленныя изъ грязи, и небольшіе ряды высокихъ пальмъ; кое-гдѣ подлѣ воды стояла женщина въ синемъ платьѣ, и рядомъ съ нею маленькій сынъ въ томъ темномъ костюмъ, которымъ надѣлила его природа. Съ одного изъ моихъ товарищей упала шляпа; въ тотъ же мигъ нырнулъ за нею Арабъ, выплылъ изъ грязной воды со шляпою въ руки и пустился бѣжать нагишомъ по берегу вслѣдъ за пароходомъ, который въ это время былъ уже далеко отъ него: смуглое тѣло Араба свѣтилось на солнцѣ. Потомъ ѣли мы полуразогрѣтыхъ куръ и пили горькій эль; потомъ обѣдали: опять эль и холодныя куры, и въ этихъ занятіяхъ прошелъ день.

Къ вечеру достигли мы города Атфе, который стоитъ при соединеніи канала съ Ниломъ. Въ немъ пустыри перемѣшаны съ домами и пальмами; полуобнаженный народъ толпится посреди негодныхъ, деревенскихъ базаровъ, мѣняя свои сельскія произведенія на плоды и разноцвѣтныя бусы. Здѣсь каналъ кончается широкой плотиною, изъ-за которой поднимаются мачты египетскихъ кораблей, стоящихъ надъ русломъ Нила.

Однако же не пустое дѣло видѣть эти красныя волны. Вотъ низкіе зеленые берега, сложенныя изъ ила хижины, пальмовыя рощи, багровое солнце, садящееся за ними, и большая, мрачная, извилистая рѣка, кое-гдѣ ярко освѣщенная. Ничего особеннаго; но это Нилъ, древній Сатурнъ судоходныхъ рѣкъ, даже древнее божество, хотя юнѣйшіе рѣчные боги и затмили минувшую славу его. Привѣтствуемъ тебя, почтенный праотецъ крокодиловъ! Всѣ пассажиры были преисполнены чувствомъ глубочайшаго уваженія, которое выразилось тѣмъ, что мы чуть не передрались за койки, сойдя въ каюты нильскаго парохода.

Утромъ, на зарѣ, вышли мы на палубу; характеръ окрестной картины нисколько не измѣнился. Съ обѣихъ сторонъ низменныя долины, открывшіяся послѣ наводненія; ближе къ намъ: деревни, два туземные корабля, на якорѣ, подлѣ финиковыхъ пальмъ; пейзажъ въ полномъ смыслѣ пустынный. На востокѣ показалась длинная полоса зеленаго свѣта; обѣимъ ея постепенно увеличивался, скоро приняла она опаловый, потомъ оранжевый цвѣтъ, и наконецъ посреди нея ярко блеснулъ раскаленный кругъ восходящаго солнца. Нилъ побагровѣлъ въ туже минуту; покраснѣлъ и пароходъ нашъ; кормчій, передавши руль другому матросу, повергся ницъ на палубѣ и началъ кланяться на востокъ, прославляя Создателя солнца, которое освѣщало его бѣлую чалму, золотило бронзовое лицо и бросало отъ него синюю тѣнь поперегъ красной палубы. сѣрая даль зарумянилась пурпуромъ; но поднялось солнце, и зарево поблекло; безоблачное небо стало 6лѣдно, и окрестный пейзажъ сдѣлался ослѣпительно свѣтелъ.

Но вотъ вдали показались пирамиды. Подумай о моихъ чувствахъ, любезный М.; три пирамиды: двѣ большія и одна маленькая.

Слегка освѣщенныя красноватымъ свѣтомъ, торжественно стояли онѣ, эти древнія, величавыя, таинственныя зданія. Нѣкоторые изъ моихъ товарищей пытались показать, что они поражены глубокимъ впечатлѣніемъ; но тутъ подоспѣлъ завтракъ, явился холодный пастетъ съ кофе, и дѣтская игра въ съѣстные припасы смѣнила благоговѣйное уваженіе къ памятникамъ величавой древности.

Неужели мы стали blasés до такой степени, что величайшія, міровыя диковинки не въ состояніи разшевелить насъ? Неужели общество, клубы Полль-Молль и привычка потрунить надъ чувствами другаго такъ съежили въ васъ органы почтенія, что мы лишены способности удивляться? Сначала показалось мнѣ, что я видалъ пирамиды прежде; потомъ стало самому совѣстно, что видъ ихъ не возбуждаетъ во мнѣ должнаго почтенія. Вслѣдъ за этимъ, я обратилъ вниманіе на своихъ сосѣдей, желая знать, не болѣе ли меня поражены они этой картиною: Trinity College, Оксфордъ, былъ занятъ холодной ветчиною; Downing Street погрузилась въ созерцаніе винограда; Fig Tree Court велъ себя приличнѣе; это хорошій практикъ, обладающій консервативнымъ складомъ ума, который по принципу заставляетъ его уважать les faits accomplis; можетъ быть, онъ припомнилъ, что одна изъ пирамидъ не меньше загороднаго линкольнскаго трактира. Но все же никто изъ насъ не былъ пораженъ серьозно… Да и почему огромная груда кирпичей должна бы удивлять васъ? Что касается до меня, я признаюсь, что пирамиды очень велики.