Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим

Когда я поразсмотрелъ эти вещи, въ комнату вошелъ Ди…. Неужели это тотъ франтъ, которому удивлялись въ Европѣ? Передо мною стоялъ мужчина въ желтомъ архалукѣ; длинная борода его была съ просѣдью; бритую голову прикрывалъ красный тарбушъ, надѣтый сверхъ бѣлаго миткалеваго колпака, подбитаго ватою. Прошло нѣсколько минутъ прежде, нѣжели я могъ, какъ говорятъ Американцы, реализировать этого semiliant… прежнихъ временъ.

Садясь на диванъ рядомъ со мною, онъ скинулъ туфли, потомъ хлопнулъ руками и произнесъ слабымъ голосомъ: Мустафа! На зовъ явился человѣкъ со свѣчами, трубками и кофе. Тутъ начали мы толковать о Лондонѣ. Я сообщилъ ему новости о прежнихъ товарищахъ. Во время разговора восточная холодность его поддалась англійскому радушію, и я, къ своему удовольствію, нашелъ въ немъ того же веселаго и разбитнаго малаго, какимъ слылъ онъ въ клубѣ.

Онъ усвоилъ всю внѣшнюю обстановку восточной жизни: выѣзжаетъ на сѣромъ конѣ, прикрытомъ красной попоною, въ сопровожденіи двухъ пѣшихъ слугъ, которые идутъ по сторонамъ его; носитъ очень красивый темно-синій жакетъ и такіе широкіе шаравары, что ихъ достало бы на экипировку цѣлаго англійскаго семейства. Курчавая борода его величаво покоится на груди, а при бедрѣ блеститъ дамасская сабля. Красная шапка придаетъ ему почтенную наружность бея. И надобно сказать, чти это не павлиныя перья, не театральный костюмъ, нѣтъ! Пріятель нашъ инженерный генералъ-маіоръ, то есть одинъ изъ важныхъ сановниковъ Египта. За столомъ засталъ насъ одинъ отуречившійся Европеецъ, и мы, по окончаніи обѣда, торжественно возсѣли на диванъ съ длинными трубками.

Обѣды Ди… превосходны. Кушанье готовитъ ему обыкновенная египетская кухарка. Намъ подали огурцовъ, фаршированныхъ рубленымъ мясомъ; желтый, дымящійся пилафъ, которымъ гордится восточная кухня; козленка и куръ à l'Aboukr и à la pyramide; нѣсколько очень вкусныхъ блюдъ, приготовленныхъ изъ зелени; кибобъ, приправленный превосходнымъ соусомъ изъ сливъ и острыхъ на вкусъ кореньевъ. Обѣдъ заключился спѣлыми гранатами; онѣ были разрѣзаны на кусочки, холодны и чрезвычайно вкусны. Съ мясными блюдами управлялись мы съ помощью ножей и вилокъ; но плоды брали съ тарелокъ и клали въ ротъ по восточному: рукою. Я освѣдомился о ягнятинѣ, фисташкахъ и кремъ-тортѣ au poivre; но повариха Ди… не умѣла приготовить ни одного изъ этихъ историческихъ блюдъ. Пили мы воду, охлажденную въ небольшихъ глиняныхъ горшечкахъ; попробовали также и шербетовъ, приготовленныхъ двумя соперниками: Гаджи Годсономъ и Бассь Беемъ — самые горчайшіе и самые сладостные изъ напитковъ. О, несравненный Годсонъ! Когда были мы въ Іерусалимѣ, туда пришелъ изъ Бейрута верблюдъ, нагруженный портеромъ. Никогда не забыть мнѣ той радости, которая одушевила насъ при видъ прохладной пѣны, наполнившей стаканъ, подставленный подъ горлышко широкоплечей, приземистой бутылки.

Живя на сѣверѣ, мы не понимаемъ всей роскоши этой жгучей жажды, которая томитъ человѣка въ знойномъ климатъ; по-крайней-мѣрѣ сидячіе городскіе жители рѣдко испытываютъ ее; но во время путешествія земляки наши узнаютъ это благо. Воя дорога отъ Каира до Суэза усыпана пробками изъ бутылокъ содовой воды. Маленькій Томъ Томбъ съ своимъ братомъ не заблудились бы въ египетской пустынѣ, идя по этимъ знакамъ.

Каиръ чрезвычайно живописенъ; пріятно имѣть въ саду у себя пальмы и ѣздить на верблюдѣ; но все-таки очень хотѣлось развѣдать мнѣ, какія особенныя причины привязываютъ нашего пріятеля къ восточной жизни. По своимъ склонностямъ и привычкамъ онъ въ полномъ смыслъ городской житель. Семейство его живетъ въ Лондонъ и ничего не слышатъ о немъ; а между тѣмъ имя его все еще находится въ спискѣ членовъ клуба, комната, въ которой жилъ онъ, содержится въ томъ же видѣ, въ какомъ была при немъ, и забытыя сестры дрожатъ отъ страха при мысли, что Фридерикъ ихъ отпустилъ длинную бороду, привѣсилъ изогнутую саблю, облекся въ турецкій костюмъ и разгуливаетъ въ какой-то дальней сторонушкѣ. Конечно, въ сказкѣ очень хорошъ этотъ костюмъ; но въ дѣйствительности жизни родина, Лондонъ, бритва, сестра, которая поитъ васъ чаемъ, и узкіе, англійскіе штаники несравненно лучше необозримыхъ турецкихъ шараваровъ. Такъ что же заставило его обратиться въ бѣгство отъ этихъ приличныхъ и законныхъ удовольствій жизни?

Я думалъ сначала, что виною всему блестящіе глаза хорошенькой Зюлейки; но онъ честью своей увѣрялъ меня, что глаза эти принадлежатъ черной поварихѣ его, которая стряпаетъ пилафъ и начиняетъ огурцы рубленою бараниной. Нѣтъ; причина тутъ заключается въ такой склонности къ лѣни, какую Европейцу, по-крайней-мѣрѣ Англичанину, и понять даже трудно. Онъ живетъ, какъ человѣкъ, привыкшій курить опіумъ: мечтательной, сонной, лѣнивой, табачной жизнью. Онъ говоритъ, что ему надоѣли наши вечерніе съѣзды, что онъ не хочетъ носить бѣлыхъ перчатокъ, накрахмаленныхъ галстуховъ и читать журналовъ. Даже тихая жизнь въ Каирѣ кажется ему слишкомъ цивилизованною: здѣсь проѣзжаютъ Англичане, и возобновляется старое знакомство. Величайшимъ наслажденіемъ была бы для него жизнь въ пустынѣ, гдѣ можно болѣе ничего не дѣлать, нежели въ Каиръ. Тамъ и палатка, и трубка, и скачка на арабскихъ лошадяхъ; тамъ нѣтъ толпы, которая не даетъ вамъ свободно пройдти по улицѣ; тамъ, по ночамъ, созерцалъ бы онъ блестящія звѣзды, смотрѣлъ бы, какъ чистятъ верблюдовъ, зажигаютъ огни и курятъ трубки.

Ночныя сцены очень эфектны въ Каирѣ. Здѣсь ложатся спать до десяти часовъ вечера. Въ огромныхъ зданіяхъ не мелькаетъ ни одной свѣчки, а только въ синей глубинъ безмятежнаго неба горятъ надъ вами звѣзды съ удивительнымъ блескомъ. Проводники несутъ два маленькіе фонарика; свѣтъ ихъ удвоиваетъ темноту опустѣвшихъ улицъ. Простой народъ, свернувшись калачикомъ, спитъ въ дверяхъ и воротахъ; проходитъ дозоръ и окликаетъ васъ; въ мечети блеститъ огонекъ; туда, на всю ночь, пришли молиться правовѣрные; вы слышите странные звуки ихъ носовой музыки. Вотъ домъ сумасшедшихъ; у окна стоитъ человѣкъ, разговаривая съ луною: для него нѣтъ сна. Всю ночь на пролетъ воетъ и распѣваетъ онъ — это сцена довольно пріятная. Утративши разумъ, онъ не потерялъ съ нимъ людскаго тщеславія: на перекоръ соломѣ и рѣшеткамъ, онъ все-таки владѣтельная особа.

Что новаго сказать вамъ о знаменитыхъ зданіяхъ? Но вы не повѣрите, что мы были на пирамидахъ, пока я не принесу вамъ какой-нибудь вещички съ вершины ихъ.

Мальчикъ въ бѣломъ колпакѣ карабкался по камнямъ, держа въ рукъ кувшинъ съ водою для освѣженія утомленныхъ путниковъ, которые подымались вслѣдъ за нимъ. Вотъ, наконецъ, присѣлъ онъ на верху пирамиды. Обширный, гладкій пейзажъ раскинулся передъ его глазами: большая рѣка, текущая извилинами; пурпуровый городъ, съ укрѣпленіями, спицами и куполами; зеленыя поля, пальмовыя рощи и деревни, мелькавшія темными пятнами. Долины были еще покрыты наводненіемъ; далеко, далеко тянулся этотъ пейзажъ, сливаясь съ золотымъ горизонтомъ. Перенесенный на полотно или на бумагу, онъ былъ-бы очень неэфектной картиною. Два сонета Шеллея я признаю самымъ удачнымъ описаніемъ пирамидъ; они лучше даже дѣйствительности. Вы можете закрыть книгу и нарисовать въ своемъ воображеніи то, что высказано въ ней словами; по-крайней-мѣрѣ отъ этого занятія не отвлекутъ васъ мелочныя непріятности, напримѣръ, крикливая толпа нищихъ, которые цѣпляются здѣсь за ваши фалды и вопятъ неотступно, чтобы вы подали имъ милостыню.