Владислав Реймонт - Мужики

— Я с ним не ссорился и первый мириться не пойду! — сказал Борына упрямо.

— Я вам советую, как ксендз, а там дело ваше — поступайте, как вам совесть подскажет. Но помните — из-за вас человек пропадает! Вот сегодня мне говорили, что он из корчмы не выходит, всех парней бунтует, восстает против стариков и будто бы и против помещика что-то затевает.

— Ничего я об этом не слыхал.

— Паршивая овца все стадо перепортит! А затеи против помещика могут кончиться большим несчастьем для всей деревни!

Но Борына не хотел продолжать этот разговор, и ксендз, потолковав о том о сем, надел шапку, понюхал табаку и на прощанье сказал:

— Только миром всего добьетесь! Только миром, дорогие мои, все держится. Пришли бы вы мирно, по-хорошему, так и пан с вами столковался бы. Он мне что-то такое говорил, поминал об этом… Человек он добрый и рад бы дело уладить по-соседски…

— Волк он, а не сосед! А на волка одна управа — кол либо капкан.

Ксендз так и шарахнулся от него, посмотрел ему в лицо и, поскорее отвернувшись, чтобы не видеть эти холодные, неумолимые серые глаза, эти сжатые губы, нервно потер руки. Он не любил споров.

— Ну, мне пора. Так вы помните, не следует слишком большой суровостью отталкивать от себя жену. Она молода еще и в голове дурь, как у всякой бабы. Значит, надо поступать с ней разумно и справедливо: кое-чего не замечать, кое-чего не дослышать, а на кое-что и внимания не обращать — и тогда избежишь раздоров, а это главное: раздоры всегда очень плохо кончаются! Миролюбца Господь Бог всегда благословит, — благословит, говорю!.. Что за черт! — вскрикнул вдруг ксендз и отскочил, так как аист, до сих пор неподвижно стоявший около сундука, изо всей силы клюнул его в блестящий сапог.

— А это аист. Витек его осенью приютил. Крыло у него было сломано, и он не улетел с другими. Выходил его парнишка, так вот теперь живет у нас в избе и ловит мышей, как кот.

— Ну, знаете, никогда я не видывал ручного аиста. Удивительно!

Ксендз наклонился к аисту и хотел его погладить, но тот не дал до себя дотронуться, изогнул шею и опять стал бочком подбираться к сапогу.

— Знаете, он мне так нравится, что я его охотно купил бы у вас. Продадите?

— Чего там продавать — мальчишка сейчас отнесет его к вам домой.

— Я за ним Валека пришлю.

— Да он никого к себе не подпускает, одного только Витека слушается.

Позвали Витека, ксендз дал ему злотый и велел вечерком принести аиста. Витек разревелся и сейчас же по уходе ксендза унес аиста в хлев и там ревел почти до вечера, так что Борыне пришлось унимать его ремнем, после чего он повторил ему приказ отнести птицу. Пришлось мальчику покориться, но сердце у него щемило от горя и жалости, он даже боль от ремня не особенно почувствовал, ходил как потерянный с опухшими глазами и каждую свободную минуту убегал в хлев к аисту, обнимал его и целовал, заливаясь горькими слезами.

Когда смерклось и ксендз вернулся из деревни к себе в плебанию, Витек укутал аиста своим кафтаном, чтобы защитить его от мороза, и они вдвоем с Юзей (так как птица была тяжелая) понесли его в дом ксендза. Всю дорогу оба плакали, а Лапа бежал за ними и лаял — тоже как-то жалобно.

Чем дольше раздумывал Борына над словами ксендза и его искренними уверениями, тем веселее и спокойнее становился, и мало-помалу, незаметно менялось его обращение с Ягусей.

Казалось, все теперь было, как прежде, до того вечера в корчме. Но уже не вернулись в дом прежний веселый шум, мирная жизнь, спокойное и глубокое взаимное доверие.

Бывает так с надтреснутым горшком: хоть он на вид и совершенно цел, а пропускает воду в каком-то месте, где трещины и на свет не разглядишь.

Вот и в доме Борыны сквозь это видимое примирение какими-то невидимыми щелочками просачивалось затаенное недоверие, горечь, несколько утратившая остроту, но еще живая, и подозрения, которых ничем нельзя было убить.

Несмотря на искренние усилия, старик не мог победить своего недоверия и почти невольно следил за каждым шагом Ягны. А она ни на мгновение не забывала его прежней суровости и злых слов и, не имея возможности никуда убежать от его пытливых, стерегущих глаз, жаждала отомстить ему.

Может быть, именно за то, что он зорко стерег ее, не доверял ей, она возненавидела его еще больше, и ее все сильнее тянуло к Антеку. Она научилась ловко обманывать старика и каждые два-три дня встречалась с Антеком на сеновале. Помогал им в этом Витек, который из-за аиста окончательно невзлюбил хозяина и привязался к Ягне, тем более что она его теперь старалась кормить получше. Да и от Антека ему часто перепадали кое-какие гроши. Но больше всего помогала им Ягустинка. Она сумела вкрасться в доверие и к Ягне и к Антеку, и без ее помощи у них просто не было бы возможности видеться. Она передавала им вести друг от друга, она была на страже и оберегала их от всяких неожиданностей. И все это она делала только оттого, что была зла на весь свет. Она мстила другим за свое унижение и несчастья. Она в сущности терпеть не могла и Ягну и Антека, но еще больше — Борыну, как и всех богатеев в деревне, за то, что у них все есть, а у нее нет ни своего угла, ни куска хлеба. Впрочем, она над бедняками насмехалась еще больше, чем над богатыми.

В деревне ее называли "чертова кума", а то еще и похуже. '"Сцепятся они рано или поздно и загрызут друг друга, как бешеные собаки", — думала она часто, радуясь делу своих рук. Зимой работы было немного, и она таскалась по всем избам с прялкой, подслушивала, натравливала одних на других, всех одинаково высмеивала. Не пускать ее в дом никто не смел, опасаясь ее злого языка, а главное — ее "дурного глаза". Она заходила и к Антеку в избу, но чаще всего встречала его, когда он шел с работы, и передавала вести от Ягны.

Как-то, недели через две после того, как ксендз приезжал к Борыне, она встретила Антека у озера.

— Знаешь, старик на тебя сильно жаловался ксендзу!

— Из-за чего же это он опять лаялся? — небрежно спросил Антек.

— Говорил, что ты, дескать, народ бунтуешь против помещика. Что надо бы тебя стражникам отдать и все такое.

— Пусть попробует! Раньше, чем меня возьмут, я ему такого красного петуха на двор пущу, что не останется камня на камне! — запальчиво крикнул Антек.

Ягустинка немедленно побежала передать это старику. Он задумался и сказал тихо:

— Это на него похоже! От такого разбойника всего можно ожидать…

И больше не сказал ничего — не хотел с бабой пускаться в откровенности. Но когда вечером пришел Рох, он излил перед ним душу.

— Не верь ты тому, что Ягустинка плетет, скверная она баба!

— Может, это и неправда, но такие случаи бывали. Вот поджег же старый Прычек дом своего деверя за то, что тот его обидел при разделе. Он сидел потом за это в остроге, — но дом-то сгорел! И Антек может такое сделать. Должно быть, он на это намекнул, — не выдумала же она все!