Эдит Уортон - Век невинности

Настасья отворила двери, таинственно улыбаясь. В холле, на тахте, лежали соболий полушубок, театральный цилиндр, на шелковой подкладке которого был вышит золотом вензель Ю.Б., и пара кожаных перчаток. Сомнений не было: все эти дорогостоящие вещи принадлежали Юлиусу Бьюфорту.

Ачер разозлился, причем до такой степени, что уже хотел было нацарапать пару слов на обратной стороне визитной карточки, развернуться и выйти. Но тут он вспомнил, что когда писал мадам Оленской записку с просьбой принять его, то совсем забыл предупредить, что хочет переговорить с ней с глазу на глаз. Поэтому в том, что она также пригласила и других гостей, была и его доля вины. Он вошел в гостиную с твердым намерением игнорировать Бьюфорта и пересидеть его.

Банкир стоял, прислонившись к камину, покрытому сверху старой гобеленовой дорожкой, на которой поблескивал канделябр с церковными свечами из желтого воска. Облокотившись о каминную полку, Бьюфорт выпятил грудь и выставил вперед левую ногу в лакированном ботинке. Он улыбался хозяйке дома, уютно устроившейся на софе, поставленной под прямым углом к камину. Позади нее стоял стол, весь уставленный цветами. Мадам Оленская полулежала на софе, вдыхая аромат орхидей и азалий (судя по всему, из оранжереи Бьюфорта). Свою руку в широком рукаве, обнаженную до локтя, она подложила под голову.

Обыкновенно, леди, принимавшие по вечерам, носили так называемые «домашние вечерние туалеты». Это были длинные шелковые платья с неглубоким декольте и оборками из кружев. Предпочтение отдавалось лифам со вставками из китового уса и длинным рукавам с кружевными манжетами, закрывавшими всю руку, за исключением запястья: на нем обычно красовались итальянские золотые браслеты или бархотки. Но мадам Оленская, пренебрегавшая традициями, была облачена в длинный халат из красного бархата, отороченный у горловины блестящим черным мехом. Ачер вспомнил, что во время своего последнего визита в Париж он видел портрет работы одного новомодного художника, Карлюса Дюрана, чьи картины произвели настоящий фурор на выставке. На нем была изображена дама, одетая в такой же широкий халат. Ее подбородок утопал в отороченном мехом воротнике.

В одеянии графини, несомненно, было что-то вызывающее. Высокий воротник, наполовину закрывавший шею, вечером, в жарко натопленной гостиной? И руки, обнаженные до локтя… Но в целом вид у нее был довольно эффектный.

«Боже Всемогущий! Целых три дня в Скайтерклифе! — сказал Бьюфорт своим громким, чуть насмешливым голосом, когда Ачер вошел. — Не забудьте прихватить с собой все ваши меха и грелку».

«Но зачем? Что, дом такой холодный?» — спросила она, протягивая Ачеру левую руку для поцелуя, что было несколько неожиданно для него.

«Нет, его хозяйка», — усмехнулся Бьюфорт, приветствуя молодого человека беззаботным кивком головы.

«Да, но мне она показалась такой доброжелательной! Она ведь сама приезжала, чтобы пригласить меня туда. Бабушка сказала, что мне обязательно нужно съездить».

«Ну, то бабушка!.. А я вам говорю, что вы много потеряете, если поедете. Вы пропустите отменный устричный ужин, который я хочу заказать в Дельмонико в следующее воскресенье для вас, Кампанини и Сальчи и еще кое-кого».

Графиня перевела взгляд с банкира на Ачера. По всей вероятности, она колебалась.

«Вы искушаете меня! — произнесла она. — После того вечера у миссис Страферс я еще не встречала ни одного художника!»

«А с кем из них вы хотите познакомиться? Я знаю двух или трех маститых художников, с которыми довольно приятно общаться. Так что мог бы устроить для вас встречу с ними, если пожелаете», — смело вмешался в разговор Ачер.

«Художники? Да разве они есть в Нью-Йорке?» — спросил Бьюфорт. Своим вызывающим тоном он явно хотел подчеркнуть, что если у него в доме нет ни одной купленной в Нью-Йорке картины, то о каких художниках может идти речь?

Но мадам Оленская сказала, обращаясь к Ачеру с присущей ей серьезной улыбкой: «Было бы чудесно! Я уже давно подумывала о знакомстве с драматическими актерами, певцами, художниками и музыкантами Нью-Йорка. В дом моего мужа всегда приходили люди из богемной среды».

Слова «дом моего мужа» она произнесла даже с некоторым сожалением в голосе, как если бы с ними не были связаны одни из самых драматических воспоминаний ее жизни. Ачер взглянул на нее в растерянности, силясь понять, как могла она в столь ответственный момент, когда репутация ее была поставлена на карту, так легкомысленно говорить о прошлом, с которым собиралась порвать раз и навсегда? Или это было притворство?

«Я думаю, — продолжала она, обращаясь одновременно к ним обоим, — что человек приходящий вносит разнообразие в нашу жизнь. Это, пожалуй, ошибка — видеть одни и те же лица каждый день».

«Во всяком случае, это скука смертная, — проворчал Бьюфорт. — Но когда я стараюсь вас развлечь, вы охлаждаете мой пыл. Бросьте, соглашайтесь лучше на мой вариант! В воскресенье вам предоставляется последний шанс, ибо Кампанини уезжает в Балтимор и затем — в Филадельфию на следующей неделе. Я сниму номер и они будут петь для нас всю ночь напролет».

«Звучит заманчиво! Позвольте мне подумать… Можно я напишу вам завтра утром?»

Графиня говорила доброжелательно, и по ее голосу было трудно понять, склоняется ли она к тому, чтобы принять это предложение или нет. Бьюфорт почувствовал ее внутренние колебания и поскольку ему редко отказывали, он стоял возле нее, упрямо сдвинув брови.

«Почему вы не хотите сказать мне прямо сейчас?»

«Вопрос слишком серьезный, чтобы решать его в сей поздний час!»

«Так, по-вашему, сейчас слишком поздно?»

Графиня встретила его взгляд с невозмутимым спокойствием.

«Да, — ответила она, — к тому же нам нужно поговорить о деле с мистером Ачером».

«Ясно», — протянул Бьюфорт. — И поскольку попытки удержать его с ее стороны не последовало, он слегка пожал плечами и, с деланным равнодушием, поцеловал ей руку (у него этот жест был хорошо отработан!)

Остановившись на пороге, он бросил Ачеру: «Кстати, Ньюлэнд, если вам удастся уговорить графиню задержаться в городе, считайте, что вы включены в список приглашенных на ужин».

С этими словами он вышел из комнаты своей тяжелой походкой.

На какой-то момент молодой человек представил, что мистер Леттерблеяр уже сказал Элен о том, что он, Ачер, согласился вести ее дело. Но неуместность следующего замечания графини дала ему повод усомниться в этом.

«Так вы знакомы с художниками? Вы с ними накоротке?» — спросила она с неподдельным интересом.

«Ну, не то, чтобы накоротке, — замялся молодой человек. — Богема живет здесь обособленно, у нее — свой круг общения».

«Но вас волнует искусство?»