Эдит Уортон - Век невинности

«Так вы знали об этом?» — спросил он ее.

Она долго молчала, стряхивая пепел с сигареты прямо на пол.

«Догадывалась. Бедная моя тетушка намекала на то, что есть какое-то письмо. Ох уж эти ее намеки!..»

«Так это вашему мужу мы обязаны столь неожиданным появлением здесь вашей тетушки?»

Мадам Оленская, казалось, вновь погрузилась в размышления.

«Опять-таки, трудно судить! Сама она говорит, что услышала „духовные призывы“, или что-то в этом роде, от доктора Карвера. У меня есть опасения, что она надумала стать его женой. Бедняжка Медора! Всегда найдется тот, за кого она не отказалась бы выйти замуж! Но, может быть, она просто надоела своим компаньонам на Кубе, и они решили от нее избавиться! По-моему, они к тому же оплачивали ее расходы. В самом деле, Ньюлэнд, я понятия не имею, почему она приехала!»

«Но вы полагаете, что ваш муж действительно мог передать ей письмо для вас?»

Мадам Оленская помедлила с ответом и затем тихо произнесла:

«В конце концов, этого следовало ожидать».

Молодой человек в волнении поднялся и прислонился к камину. Смутное беспокойство продолжало нарастать в нем; он не находил нужных слов, чтобы выразить свои мысли, а драгоценные минуты летели, не оставляя ему времени для объяснений. В любой момент за ней мог вернуться экипаж, и он прислушивался, не стучат ли уже колеса по мостовой.

«А вам известно, что ваша тетушка не сомневается, что вы вернетесь… к своей прежней жизни?»

Мадам Оленская вскинула голову. Густая краска залила сначала ее лицо, а потом шею и плечи. Она редко краснела, и лихорадочный румянец напоминал следы ожогов на ее нежной коже.

«Я знаю, что многие люди невысокого мнения обо мне», — сказала она.

«О, Элен, простите меня! Я — просто осел!»

Она слабо улыбнулась.

«Вы просто очень нервный. И потом, у вас свои проблемы. Я знаю, что вам кажется несправедливым, что Велланды отложили свадьбу на столь неопределенный срок. Кстати, я с вами совершенно согласна! Знаете ли, браки в Европе заключаются довольно быстро, а эти американские отсрочки — совершенно необъяснимы. Возможно, европейцы — более темпераментны, чем мы».

Она сделала ударение на слове «мы», и оттого вся фраза прозвучала иронично.

Ачер понял, что она хотела этим сказать, но не отважился развивать эту мысль дальше. В конце концов она сознательно перевела разговор в иное русло, не желая обсуждать свои личные дела после того удара, который ей невольно нанес Ачер. Поэтому, ему ничего не оставалось, как предоставить ей самой выбирать тему. Но то, что с минуты на минуту они должны были расстаться и покинуть этот дом, приводило его в отчаяние. Он не хотел, чтобы между ними вновь выросла стена непонимания.

«Да, — внезапно сказал он, — я ездил на юг, чтобы попросить Мэй стать моей женой после Пасхи. Не вижу причины, чтобы мы должны были откладывать наше бракосочетание».

«И несмотря на то, что Мэй обожает вас, вам не удалось ее убедить? А я-то считала ее достаточно умной для того, чтобы пренебречь этими допотопными традициями, которые обрекают ее на вечное рабство».

«Она действительно достаточно умна, и никакая она не рабыня!»

Мадам Оленская с любопытством взглянула на него.

«Ну, тогда я не понимаю!»

Ачер покраснел и быстро произнес:

«Мы, можно сказать, впервые в жизни поговорили начистоту. Как выяснилось, она считает мое нетерпение дурным знаком».

«Как вы сказали? Дурным знаком?..»

«Ей кажется, что я не уверен в своих чувствах и поэтому так тороплюсь! Короче, она полагает, будто я собрался на ней жениться, чтобы раз и навсегда освободиться от одной старой связи, о которой я уже и думать забыл».

Мадам Оленская с удивлением воззрилась на него и сказала:

«Но если Мэй так думает, почему она сама не желает поторопить родителей со свадьбой?»

«Потому что Мэй не такая, как другие девушки. Она в тысячу раз благороднее их всех! Она настаивает на том, чтобы отложили свадьбу, так как хочет дать мне время…»

«Время, чтобы вы оставили ее ради другой женщины?»

«Если бы она у меня была».

Мадам Оленская, наклонившись к камину, задумчиво смотрела на языки пламени. И тут Ачер услышал приближающийся цокот копыт по мостовой. Это был ее экипаж.

«Как благородно с ее стороны!» — произнесла, наконец, графиня чуть дрогнувшим голосом.

«Да. Только все это совершенно напрасно».

«Напрасно? Потому что вам и дела нет до остальных женщин?»

«Потому что я не собираюсь жениться ни на ком другом».

После новой паузы в их разговоре графиня посмотрела ему прямо в глаза и спросила:

«А та, другая женщина, все еще любит вас?»

«Никакой другой у меня нет. Дама, о которой упоминала Мэй, никогда…»

«А тогда чего ради, вы торопитесь?»

«Ваш экипаж у дверей», — вместо ответа сказал Ачер.

Графиня поднялась и обвела гостиную рассеянным взглядом. Ее веер и перчатки лежали на софе, подле нее, и она автоматически взяла их в руки.

«Да, мне пора».

«Вы собрались к миссис Страферс, не так ли?»

«Совершенно верно, — улыбнулась она и добавила: — Я должна принимать любое приглашение: в противном случае я буду чувствовать себя слишком одинокой. Почему бы вам не поехать со мною вместе?»

Ачеру захотелось, во что бы то ни стало удержать ее подле себя, сделать так, чтобы этот вечер она провела вместе с ним. Игнорируя ее вопрос, он продолжал стоять, прислонившись к камину, не спуская глаз с ее руки, в которой она держала перчатки и веер; он, словно проверял свои телепатические способности, стараясь заставить ее разжать пальцы и уронить их обратно на софу.

«Мэй как в воду глядела, — сказал он, пристально глядя на нее. — Между нами и в самом деле стоит женщина, но не та, о которой она, бедняжка, подумала».

Элен Оленская не произнесла ни слова и не пошелохнулась. Через мгновение Ачер уже сидел рядом с ней и держал ее за руку. Ее пальцы медленно разжались, и перчатки с веером упали на софу между ними.

Она вдруг поднялась и встала у камина.

«Не надо влюбляться в меня! Слишком многие играли со мной в эти игры!» — сказала она, нахмурившись.

Ачер тоже поднялся, изменившись в лице: такую пощечину от нее он еще не получал.

«Я никогда не играл с вами, — произнес он, — и не собираюсь. Но вы и есть та женщина, на которой я бы женился, если б это было возможно».

«Возможно? — переспросила Элен и взглянула на него с изумлением. — И вы говорите это после того, как сами же перечеркнули мое будущее?»

Его не покидало ощущение, что он прокладывает себе дорогу в кромешной тьме, ориентируясь на призрачный лучик света, который маячит где-то вдали.

«Так это я перечеркнул ваше будущее?..»

«Вы, вы, вы! — зарыдала она; губы у нее дрожали, как у обиженного ребенка. — Не вы ли заставили меня отказаться от самой идеи развода? При этом вы указали мне на то, что развод — путь слабых и эгоистичных, не способных принести себя в жертву ради сохранения брака, который ставится в обществе во главу угла, и… ради спокойствия членов семейства, боящихся скандала, как огня! И я пошла на это потому, что вы должны были породниться с моей семьей, потому что боялась причинить вам с Мэй неприятности. Вот почему я сделала так, как вы сказали. И я, — внезапно она рассмеялась — не делала тайны из того, что тем самым хочу помочь вам!»