Вулф Том - Мужчина в полный рост (A Man in Full)

— Кто эти стоики? — спросил Чарли. — Греки?

— Римляне. Хотя один из них, Эпиктет, был грек, который жил в Риме.

— И когда они жили?

— Во времена императора Нерона. Первый век нашей эры.

У Чарли в голове застряло «заперт в некой трудной ситуации».

— Значит, ты хочешь быть стоиком?

— Я только читаю об этом, — сказал парень. — Хорошо бы сейчас, в наши дни, был какой-нибудь человек, к которому можно прийти и учиться, как ученики приходили к Эпиктету. Знаете, сейчас все думают, что стоики — это люди, которые могут сжать зубы и перетерпеть боль и страдание. На самом деле это совсем не то. На самом деле они спокойно и уверенно встречают всё, что им швыряют в лицо люди или обстоятельства. Если вы скажете стоику: «Ну-ка, делай что я тебе говорю, или тебе не жить», он ответит, глядя вам прямо в глаза: «Исполняй свое дело, я же исполню свое. Разве я утверждал когда-нибудь, что бессмертен?»

— И ты хочешь быть таким? — поинтересовался Чарли.

— Я — да.

Кажется, парень считал, что и так наговорил слишком много.

— Хорошо, — заметил Чарли, — предположим, человек оказался перед дилеммой. Если он выберет одно, то приобретет нечто ценное, но и потеряет при этом что-то, может быть, даже более ценное. И наоборот. Если он выберет другой вариант, возникает та же проблема. Приобретет одну ценную вещь и потеряет другую, тоже, может быть, не менее ценную. Что твои стоики говорят по этому поводу?

— Такому человеку стоики… Вы уверены, что вам это интересно? Если честно, я кое-что знаю о стоицизме. Как раз читаю об этом. Я не слишком углубляюсь?

— Нет-нет-нет, — сказал Чарли, — продолжай. Можешь мне поверить, черт возьми, твои стоики гораздо интереснее лекций о замене коленного сустава, о том, что должен делать хороший пациент с утра до вечера и как важно не прерывать упражнения. Вот где без конца советуют сжать зубы и перетерпеть! Легко им советовать! Так что там стоики говорят о дилеммах?

На лице парня отразилось смущение. Он колебался — говорить или нет?

— У стоиков нет никаких дилемм. Дилемм для них просто не существует.

— Как это — не существует?

— Я попробую привести пример, мистер Крокер. Вы действительно хотите все это слушать?

— Да, говори. Мне интересно.

— Был один знаменитый стоик по имени Агриппин, если я правильно выговариваю его имя. Ни разу не слышал, как оно произносится. Так вот, однажды — это случилось в Риме, когда императором был Нерон, где-то в шестидесятом году нашей эры… Нерон любил унижать знатных римлян — приказывал им наряжаться в костюмы и изображать шутов и дураков в пьесах, которые сам сочинял… И однажды известный римский историк Флор пришел к Агриппину, дрожа и потея от страха, и сказал: «Случилось ужасное. Мне велели выступать в зрелищах Нерона. Если я послушаюсь, это будет огромным унижением перед всеми, кого я уважаю. Если не послушаюсь, меня казнят». Агриппин ответил: «Мне прислали такой же приказ». — «О боги, — воскликнул историк, — и тебе тоже! Что же нам делать?» — «Иди и играй», — сказал Агриппин. «А ты?» — «А я не буду». — «Почему же я пойду играть, а ты нет?» — спросил Флор. «Потому что я об этом и не думаю».

— Господи, — сказал Чарли, — это же… — Но решил не продолжать.

— Могу привести еще пример, из жизни самого Эпиктета.

— Давай.

— Только если я заболтался и вас утомляю, — улыбнулся парень, — вы честно скажите.

— Нет, мне интересно.

— В самом деле?

— Да. Ну, рассказывай.

— После Нерона одним из императоров был Домициан, и он считал, что от философов нет никакого проку, одна смута. И он издал ультиматум. Все римские философы должны были либо сбрить бороды — длинные бороды у философов были эмблемами, как теперь говорят, — и они должны были либо сбрить их в знак того, что отказываются быть философами, либо отправиться в изгнание или на казнь. К Эпиктету пришла делегация от императора, чтобы сообщить ему об этом приказе, и он даже не просил времени подумать. Он сразу сказал: «Я не буду брить бороду». — «Тогда тебя казнят». Эпиктет рассмеялся: «То есть мое тело, этот бренный сосуд с кружкой кровишки? Приступайте. В любом случае, оно было дано мне только на время».

— Ясно, — сказал Чарли, — и что стало с этими стоиками, с Этикетом и Агриппусом?

— Эпиктетом и Агриппином.

— Ну да, с этими крутыми, которые послали власти куда подальше. Что с ними сделали?

— Это удивительно, — ответил помощник медсестры, — по крайней мере, на мой взгляд. Оба открыто сопротивлялись властям, шли напролом, без всяких компромиссов, однако их не казнили. Обоих отправили в изгнание, что по тем временам было одним из самых страшных приговоров, но никто — конечно, это только мое предположение, — никто не взялся собственноручно лишить жизни таких сильных духом людей.

Минуту Чарли лежал молча, примеряя все сказанное к своей собственной ситуации. Предположим, он пошлет всех, кто пытается давить на него — банк, адвоката Фарика Фэнона, — далеко и надолго. Каков будет результат? Единственный реалистичный вариант, который он видел… полное разорение и проигрыш… опозоренный кэп Чарли, чьи распоряжения никто не слушает… И все-таки интереса к стоикам он не утратил.

— Слушай, Конни, скажи мне вот что…

В библиотеке вдруг появилась Серена. Она беспокойно простучала каблучками мимо сидящего у двери парня и прошла прямо к постели мужа.

— Чарли, с тобой все нормально?

— Да вроде.

— Чарли, тут этот юрист все названивает. Говорит, он какой-то адвокат и обязательно должен с тобой встретиться. Его зовут…

— Роджер Белл, — устало выдохнул Чарли.

— Точно. Что ему сказать?

— Ничего не говори. Пусть Жермен берет трубку.

— Ладно, — сказала Серена озадаченно, — но он просил передать, что должен получить от тебя ответ как можно скорее. Двадцать раз повторил. Что за ответ ему нужен, Чарли? Насчет чего?

— Он адвокат, — пояснил Крокер. — Хочет, чтобы я выступил с показаниями на процессе.

— На каком процессе?

— Неважно.

Чарли все ниже и ниже сползал по подушке.

Пипкас откинулся на спинку стула, разворачивая первую часть свежей «Джорнэл конститьюшн», — суетливый шорох-шелест, — чтобы дочитать последние новости по делу Фарика Фэнона и Элизабет Армхольстер, которая по-прежнему оставалась в печати просто «пострадавшей девушкой». Сгибая газетный лист, он бросил взгляд в окно. Невероятно! У ближайшей клумбы стоял на коленях Франклин со своей тяпкой! Откуда он взялся? Минуту назад никакого Франклина не было! Пипкас не видел и не слышал, как пришел садовник, хотя окно настежь и клумба совсем рядом. Окно открыла Марта — в такое чудное прохладное утро не нужен никакой кондиционер. Франклин словно вырос из-под земли новой ландшафтной кочкой — серо-коричневая куртка, серо-коричневые, как сама земля, лицо и руки, — пока Марта с Пипкасом были заняты газетой.