Вулф Том - Мужчина в полный рост (A Man in Full)

Конрад кивнул.

— А ты рассказал мне историю об Агриппине и… как звали того, историка?

— Флор.

— Да. Так вот, сейчас я тебе расскажу о дилемме. Моей собственной. Наверно, ты удивишься. Я расскажу тебе все, без утайки.

Парень поднял голову и посмотрел на Чарли таким пристальным и долгим взглядом, что старику пришлось щелкнуть пальцами у него под носом, как бы говоря: «Очнись!»

— Что ж, мистер Крокер, в таком случае я тоже расскажу вам все без утайки — может быть, вы удивитесь еще сильнее. Я знаю о вас не больше, чем вы обо мне, но тоже вам доверяю. Если это доверие не оправдается, меня ждут большие неприятности.

И они начали разговор, и оба говорили все как есть, без утайки и прикрас. За окнами уже стемнело, но разговор все продолжался. Мэйсон дважды заглядывал в комнату, сообщал, что ужин готов, потом то же самое делала Серена, но разговор продолжался.

На часах было четверть десятого, когда Чарли сказал:

— Конни — кстати, я буду по-прежнему звать тебя Конни. «Конрад» тебе не идет. Разве кто-то по имени Конрад мог бы работать в этих чертовых морозилках? Так что извини. Конни, я принял решение. Я иду на пресс-конференцию. Это мое испытание.

— Рад за вас, — сказал Конрад. — Помните Агриппина, стоика, который отказался играть в пьесе Нерона?

— Да.

— Я ведь так и не рассказал, что с ним произошло дальше. После того как он отказался, к дому его пришли друзья и сказали: «Тебя судят в сенате». — «Да? — ответил Агриппин. — Что ж, это их дело. Однако уже пять часов, время делать упражнения. Пойдем поупражняемся и обольемся холодной водой». Что они и сделали. А когда вернулись в дом, там их ждали еще несколько человек, которые сказали Агриппину: «Вынесли вердикт!» — «Какой же?» — спросил он. «Виновен!» — «Приговор — казнь или изгнание?» — «Изгнание», — ответили ему. «А имущество что?» — «Изъято». — «Спасибо, — сказал Агриппин этим людям и повернулся к друзьям: — Скоро время ужинать. Поужинаю, значит, в Ариции». Что он и сделал. Чарли! Вот это был человек!

Камера отъехала назад, назад, назад — интересно, как они это делают, подумал Пипкас, — и на экране большого телевизора в библиотеке Марты появился общий план ротонды, нового здания мэрии… сплошной серый мрамор… мраморные стены… мраморный балкон с блестящими перилами… чаша большого стеклянного купола… мраморный пол… мраморный фонтан посередине… слева окошко, где оплачивают счета… Пипкас не раз бежал к этому чертовому окошку с зажатым в руке бумажником, спеша, чтобы не отключили электричество. Дальше жирным полумесяцем, почти полукругом, располагались телекамеры — штук двадцать-тридцать — и стояли ряды стульев, занятых журналистами. За журналистами было несколько ступенек, ведущих к площадке, с которой две большие мраморные лестницы поднимались на второй этаж. Ступеньки, словно ярусы стадиона, были облеплены людьми. Площадка напоминала сцену или помост — на ней стояло что-то вроде кафедры из светлой древесины и два высоких удобных стула по обеим сторонам от нее. Отсюда, видимо, мэр и будет держать речь. Пипкас посмотрел на часы.

— Уже пять минут двенадцатого, — сказал он Марте. И тут же повернулся к Уоллесу: — Ты когда-нибудь видел пресс-конференцию?

— Нет, — хмуро ответил тот.

Перебираясь к Марте, Пипкас никак не ожидал, что сейчас, в июне, мальчик приедет из пансиона домой. Ужасно неловко получилось. Пипкас вечно не знал, что сказать Уоллесу, а тот, похоже, и вовсе не желал разговаривать с ним. На секунду вспомнились собственные сыновья, которых Пипкас теперь почти не видел. Но он тут же вернулся к Марте, юному Уоллесу и Вэлли-роуд, в настоящий Бакхед. Одна только Марта не испытывала никакой неловкости.

— Ой, они вовремя никогда не начинают, — сказала она, не отрывая глаз от экрана. Но думала при этом совсем о другом. Для просмотра телепередач Рэй облюбовал то же самое кресло, которое так любил Чарли. Это оказалось единственным сходством, найденным Мартой в двух своих мужчинах.

Ротонды на экране уже не было, вместо нее появились двое телеведущих в студии, за большим столом авангардной формы. Из-за левого уха мужчины по имени Роланд Бэррис неуклюже торчал завиток полупрозрачной проволочки. Кроме плохого слуха, у него был еще один недостаток — волосы. Они сильно поредели на висках, и небольшая прядка надо лбом напоминала остров, отделенный от материка полосой почти гладкой кожи. Прядку тщательно уложили, зачесали назад и полили лаком — остров почти слился с материком хотя бы на время эфира.

«Урод несчастный, — подумал Пипкас с приятно щекочущим Schadenfreude [46] Злорадство (нем.). , — никогда тебе с таким полулысым черепом не сесть за стол ведущего вечерних новостей». Однако он решил не озвучивать свое наблюдение, боясь вызвать ассоциации с собственной незавидной карьерой.

«Бедняга, — подумала Марта о Роланде Бэррисе, — должен постоянно красить волосы, каждый волосок! У мужчин это всегда смотрится ужасно — слишком искусственно, сразу бросается в глаза». Она тоже решила не делиться с Рэем своими мыслями. Говорить с мужчинами об окраске волос отнюдь не в интересах «ананасной блондинки».

Ведущая на экране, Линн Хинкл, выглядела на добрых пятнадцать лет моложе Роланда Бэрриса. «Основные твои профессиональные достоинства, — подумала Марта, — симпатичное личико и густые светлые волосы, явно натуральные. Как быстро все это увянет, дорогуша, оглянуться не успеешь».

— …Ждут мэра Джордана, — говорил Роланд Бэррис, — ни одну его пресс-конференцию не ждали еще с таким нетерпением. Но и сама ситуация достаточно необычна, как ты думаешь, Линн?

— Я с тобой полностью согласна, Роланд, — машинально улыбалась блондиночка. — Ни один сотрудник мэрии не помнит, чтобы мэр Атланты когда-нибудь давал пресс-конференцию в связи с обвинением в сексуальном насилии. Тем более даже официально не предъявленным, Роланд.

— Интересное наблюдение, Линн. — На Линн Роланд не смотрел, он уставился в камеру, как загипнотизированный. — Наши источники в мэрии сообщили, что мэр Джордан обеспокоен небольшими беспорядками, возникшими недавно в бывшем районе проживания Фарика Фэнона, на Инглиш-авеню. В этом районе, как и в других районах Южной Атланты, Фарика Фэнона считают своим, одним из простых горожан, поднявшихся до уровня общенациональной известности в области спорта, и сейчас его сторонники полагают, что против их кумира ведется грязная, несправедливая кампания. Очень многие горожане с ними согласны, Линн.

— Действительно, этот случай вышел за рамки просто частного инцидента, — Линн тоже не смотрела на Роланда, — теперь он уже явно приобрел расовый подтекст, и главное, что следует отметить… — Она оборвала фразу и чуть вздернула голову, словно перенеслась на секунду куда-то очень-очень далеко от студии. — Кажется, Уэсли Джордан уже прибыл, и сейчас мы присоединяемся к Джо Мунди, нашему корреспонденту в мэрии.