Эдит Уортон - Эпоха невинности

Он завтракал со вкусом и аппетитом, начав с куска дыни и просматривая газету в ожидании яичницы с тостами. С того момента, как он накануне объявил Мэй, что по делам фирмы он должен съездить в Бостон, он ощущал необыкновенный прилив сил и жажду деятельности. Он и так должен был в начале недели по делам фирмы возвратиться в Нью-Йорк, и все домашние уже знали это; но к тому же — волею судьбы — возвратившись из Портсмута, он нашел на столике в передней письмо из конторы, которое и послужило предлогом для изменения его планов. Той же ночью он сел на пароход в Фолл-Ривер.

Ему стало даже немного стыдно, что все получилось так легко: это напомнило ему отвратительные хитроумные уловки Лоуренса Леффертса, которыми тот обеспечивал себе свободу. Но это чувство тревожило его недолго — в настоящий момент он не был склонен анализировать свои поступки.

После завтрака он оторвался от газеты, чтобы закурить, и в это время вошли двое-трое его знакомых, с которыми он обменялся обычными приветствиями. Все шло своим чередом — несмотря на его странное ощущение пребывания в другом времени и пространстве.

Он посмотрел на часы — было уже полдесятого. Он поднялся, прошел в соседнюю комнату, написал на бумаге несколько строк и велел посыльному взять кеб до «Паркер-Хауса», передать записку и подождать ответа. Затем он снова отгородился от окружающих газетой и раздумывал, сколько времени на все это понадобится посыльному.

— Дамы, которой вы посылали записку, на месте не оказалось, сэр, — услышал он голос официанта над своим плечом. — Она вышла.

— Вышла? — переспросил он так, словно это было слово, произнесенное на иностранном языке.

Он встал и вышел в переднюю. Должно быть, это ошибка: куда ей деваться в этот час? Кровь бросилась ему в лицо — да какой же он дурак! Почему он не послал записку сразу же, как приехал?

Он взял шляпу и трость и вышел на улицу. Город внезапно стал незнакомым, огромным и пустым — Арчер внезапно почувствовал себя так, будто он иностранец, прибывший из дальних земель. Поколебавшись мгновение у дверей, он решил отправиться в «Паркер-Хаус». Что, если произошла какая-то ошибка и она все-таки там?

Он решил пересечь пешком Коммон и на первой же скамейке в парке увидел ее. Она держала над головой серый шелковый зонтик — как он мог даже вообразить, что у нее мог быть розовый? Когда он приблизился, его поразила ее безжизненная поза — она сидела так, словно все было потеряно. Он увидел ее поникший профиль и узел волос, низко заколотый над шеей под ее темной шляпой, и длинную перчатку, ткань которой морщилась на запястье, на той руке, которая держала зонтик. Он сделал один или два шага, она повернулась и увидела его.

— О! — воскликнула она, и в первый раз в жизни Арчер увидел испуг на ее лице; впрочем, он тут же сменился тихой улыбкой удивления и радости. — О, — пробормотала она снова, уже совсем другим тоном, так как он продолжал стоять, молча глядя на нее.

Она подвинулась, освобождая ему место на скамейке.

— Я здесь по делу — только приехал, — объяснил Арчер и, сам не зная почему, притворился, что удивлен их встрече. — Но что ВЫ делаете в этой пустыне?

Он еле-еле понимал, что говорит, ему казалось, что он кричит ей откуда-то издалека, а она вот-вот исчезнет безвозвратно.

— Я? О, я тоже по делу, — ответила она, повернулась — и они оказались лицом к лицу. Смысл ее слов ускользал от него; он слышал только ее голос и поразился, что он совершенно не сохранился в его памяти. Он даже не помнил, что голос у нее низкого тембра, а согласные она произносит слегка хрипловато.

— Вы изменили прическу, — сказал он. Сердце его билось так сильно, словно он произносил что-то очень важное.

— Изменила? Да нет, просто со мной нет Настасьи, и это все, на что я сама способна.

— Она не с вами?

— Нет, я одна. Не стоило тащить ее с собой на два дня.

— Вы одна — в «Паркер-Хаусе»?

Она взглянула на него со знакомым лукавым выражением:

— Вы считаете, что это опасно?

— Не то чтобы опасно…

— Но не совсем обычно? Я понимаю. Полагаю, вы правы. — Она немного помолчала. Это меня не особенно интересует, потому что как раз сейчас я сделала кое-что более необычное. — Легкий налет иронии просвечивал в ее глазах. — Я только что отказалась принять обратно деньги, которые принадлежали мне.

Арчер вскочил и отошел на пару шагов. Она сложила зонтик и рассеянно чертила что-то на гравии его кончиком. Наконец он вернулся и встал рядом.

— Кто-то… кто-то приехал к вам с поручением?

— Да.

— С этим предложением?

Она кивнула.

— И вы отказались — из-за поставленных условий?

— Я отказалась, — ответила она, помолчав.

Он снова сел с ней рядом.

— Что были за условия?

— О, ничего особенно тягостного: время от времени сидеть с ним во главе стола.

Они снова молчали. Сердце Арчера снова словно перестало биться, и он сидел, силясь найти слова.

— Он хочет, чтобы вы вернулись — любой ценой?

— О да, значительной ценой. По крайней мере, значительной для меня.

Он опять замолчал, ломая голову, как ему задать вопрос, что мучил его.

— Вы приехали сюда для встречи с ним?

Она посмотрела на него изумленно и расхохоталась:

— Встречи… с ним? Здесь? В это время года он всегда в Каузе или в Бадене.

— Он послал кого-то?

— Да.

— С письмом?

Она покачала головой:

— Нет, с поручением на словах. Он никогда не пишет. Не думаю, чтобы я получила от него более чем одно письмо. — Она покраснела при воспоминании об этом письме, и ее румянец отразился на лице Арчера.

— Почему он никогда не пишет?

— А почему он должен писать? Зачем тогда иметь секретаря?

Молодой человек покраснел еще глубже. Она произнесла это слово, не придавая ему особого значения — как любое другое слово. «Так он прислал своего секретаря?» — вертелось у Арчера на кончике языка. Но воспоминание о единственном письме графа О ленского жене было слишком живо. Он снова помолчал, затем начал снова:

— И этот человек…

Гонец? — отозвалась Оленская, все еще улыбаясь. — Гонец должен бы был уже уехать. Но он захотел подождать до сегодняшнего вечера… в случае… вдруг я передумаю…

— И вы пришли сюда обдумать окончательное решение?

— Я пришла сюда подышать воздухом. В гостинице душно. Я возвращаюсь дневным поездом в Портсмут.

Они сидели в молчании, глядя не друг на друга, а прямо перед собой, на прогуливающихся по тропинке людей. Наконец она повернулась к нему и сказала:

— А вы не изменились.

Он хотел сказать ей: «Я был другим, пока снова не увидел вас», — но вместо этого он решительно встал и оглядел неряшливый парк, изнывающий от зноя.

— Здесь ужасно. Почему бы нам не прогуляться к заливу? Там ветерок и будет прохладнее. Мы могли бы прогуляться на пароходе в Пойнт-Арли. — Она, колеблясь, взглянула на него, и он продолжал: — Сегодня понедельник, и утром на пароходе не будет ни души. Мой поезд в Нью-Йорк отходит вечером. Почему бы нам не поехать? — настаивал он, глядя на нее сверху.