Пелам Вудхаус - Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие

– Да нет! Как же тебе сказать? Взгляни, Бредбери! Видишь вон того мужчину?

Бредбери посмотрел в указанном направлении. Под буквой «В» рядом с горой чемоданов стоял высокий, тучный человек, исполненный отрешенного достоинства и похожий на полномочного посла. С первого взгляда, даже издали, Бредбери Фишер странным образом почувствовал собственную неполноценность. Внушительные формы, глаза навыкате, каскад подбородков в обрамлении нависающих щек – все это напомнило Бредбери о том, как чувствуешь себя в присутствии сильных мира сего. Такое бывает при встрече с чемпионами по гольфу, метрдотелями шикарных заведений или дорожной полицией. Он заподозрил неладное.

– Так, – прохрипел он, – и кто это?

– Бредбери, не суди меня слишком строго. Судьба свела нас, искушение было слишком велико…

– О, женщина, – заревел Бредбери, – кто этот человек?

– Его зовут Воспер.

– Что произошло между вами? Когда это началось? И почему? И как? И где?

Миссис Фишер промокнула глаза платочком.

– Все случилось у герцога Бутля, Бредбери. Меня пригласили на уик-энд.

– Там вы и встретились?

– Да.

– Ха! Что дальше?

– Едва я увидала его, меня будто подменили.

– Ах вот как!

– Ах, как он выглядел. Всю жизнь я мечтала о таком. Я поняла вдруг, что все эти годы мне приходилось довольствоваться вторым сортом.

– Вторым, значит? Даже так? В самом деле? Значит, довольствоваться? – процедил Бредбери Фишер.

– Я ничего не могла поделать, Бредбери. Конечно, я всегда была горой за Близзарда. Но, откровенно говоря, их и сравнить-то нельзя, ей-богу. Видел бы ты, как Воспер стоит за креслом герцога. Словно верховный жрец во время священного религиозного обряда. А какой у него голос! Он спрашивает, будешь ты херес или рейнвейн, а голос льется, точно волшебные звуки органа. Я не могла устоять. Я заговорила с ним, и выяснилось, что он не прочь уехать в Америку. Воспер прослужил у герцога восемнадцать лет, и ему до смерти надоело разглядывать его затылок. Вот я…

В глазах у Бредбери Фишера потемнело.

– Этот человек, Воспер. Кто он?

– Да я же говорю тебе, милый. Он был дворецким у герцога, а теперь он наш. О, ты же знаешь, как я импульсивна. Сказать по правде, только на полпути домой, посередине Атлантического океана, я вдруг вспомнила о Близзарде. Как же быть, Бредбери? У меня не хватит духу уволить Близзарда. А что будет, когда он войдет в свою комнату и обнаружит там Воспера? Подумать только, Бредбери!

Бредбери Фишер как раз думал – впервые за неделю не терзаясь душевными муками.

– Евангелина, – мрачно изрек он, – это неприятно.

– Знаю.

– Крайне неприятно.

– Да. Знаю. Но ведь ты что-нибудь придумаешь, правда?

– Может быть. Обещать не буду, но может быть.

Он глубоко задумался.

– Ха! Идея! – воскликнул он. – Возможно, мне удастся всучить Близзарда Глэд стону Ботту.

– А он возьмет?

– Может быть, если правильно подойти к делу. В общем, попытаюсь его уговорить. Вам с Воспером пока лучше побыть в Нью-Йорке, а я поеду домой и начну переговоры. В случае успеха дам знать.

– Ты уж там постарайся.

– Полагаю, мне удастся все устроить. Мы с Глэдстоном старые друзья, и он будет рад помочь мне. Но пусть это послужит тебе уроком, Евангелина.

– Ода.

– Кстати, – сказал Бредбери Фишер, – я сейчас же телеграфирую в Лондон, чтобы для моей коллекции приобрели запонку Д.Г. Тейлора.

– Конечно, дорогой. Пожалуйста, покупай все, что захочешь, ладно?

– Само собой, – ответил Бредбери Фишер.

© Перевод. А. Притыкина, Д. Притыкин, 2012.

Было тепло и душно. Бабочки лениво порхали в лучах солнца, в тени деревьев изнемогали от жары птицы.

Вот и старейшина не устоял перед погодой. Облюбовав кресло на террасе гольф-клуба, он давно уже отложил свою трубку, прикрыл глаза и клевал носом. Время от времени на террасе раздавался приглушенный храп.

Внезапно тишину летнего дня разорвал резкий звук ломающегося дерева. Старейшина встрепенулся и, щурясь от солнца, приподнялся в кресле. Как только глаза привыкли к яркому свету, он увидел, что на девятой лунке закончилась парная игра и ее участники прощаются друг с другом. Два гольфиста устремились к бару, третий, всем своим видом выражая глубочайшую скорбь, зашагал в сторону деревни, а четвертый поднялся на террасу.

– Все на сегодня? – осведомился старейшина.

Вошедший вытер пот со лба, опустился в соседнее кресло и вытянул ноги.

– Да. Мы начали с десятой. Устал, ужас. С такой погодой шутки плохи.

– Как успехи?

– Мы с Джимми Фотергиллом обыграли викария и Руперта Блейка. Все решилось на последней лунке.

– Мне послышался какой-то треск? – поинтересовался старейшина.

– Это викарий сломал клюшку от досады. Бедолаге весь день чертовски не везло, а он к тому же не может выпустить пар, как все нормальные люди, – тут любой сорвется.

– Так я и думал, – ответил старейшина, – это было написано у него на спине – шел, как на казнь.

Собеседник ничего не ответил. Он ровно и глубоко дышал.

– Говорят, – задумчиво произнес старейшина, – что священникам, учитывая деликатность их положения, необходимо рассчитывать гандикап по более либеральной шкале, нежели мирянам. Я изучаю гольф еще со времен перьевого мяча и твердо уверен, что не ругаться во время игры – все равно что давать фору сопернику. Иной раз крепкое словцо настолько необходимо, что намеренное воздержание плохо сказывается на окончаниях нервной системы, отвечающих за четкость свинга.

Молодой человек окончательно обмяк в кресле, рот его слегка приоткрылся.

– Весьма кстати, – продолжил старейшина, – мне вспомнилась история о моем друге Честере Мередите. Полагаю, вы не знакомы. Он уехал до того, как вы переселились в наши края. Вот уж кто чуть не сломал себе жизнь, пытаясь обмануть природу и не давать естественный выход чувствам во время игры. Хотите, расскажу?

Ответом послужил громкий храп из соседнего кресла.

– Прекрасно, – приободрился старейшина, – тогда начнем.

Приятный был юноша, Честер Мередит. Мы дружили с тех пор, как еще мальчиком он с семьей переехал сюда жить. Честер был мне как сын, и все важнейшие события его жизни происходили буквально на моих глазах. Именно я учил его технике драйва. Именно ко мне он пришел за советом и сочувствием, когда ему перестали даваться короткие приближающие удары. Так уж вышло, что я оказался рядом, когда он влюбился.

Я сидел на этой самой террасе и курил вечернюю сигару, наблюдая за последними матчами. Подошел Честер и присел рядом со мной. Было заметно, что мальчик чем-то расстроен. Это удивило меня, ведь в тот день он выиграл.

– Что случилось? – спросил я.

– Да так, ничего, – ответил Честер, – просто мне кажется, что кое-кого нельзя пускать ни в один приличный гольф-клуб.