Пелам Вудхаус - Бить будет Катберт; Сердце обалдуя; Лорд Эмсворт и другие

Вошел молодой человек в роговых очках и стал пить имбирное пиво с таким видом, словно заслужил его тяжким трудом.

– Великолепная игра! – сказал он, одаряя улыбкой старейшину.

Тот отложил книгу Вардона и с подозрением посмотрел на пришельца.

– Сколько сделали ударов?

– Я играл не в гольф, а в шары.

– Идиотское занятие, – холодно сказал мудрец и вернулся к книге.

Молодой человек не унялся.

– Почему? – сказал он. – Очень хорошая игра.

– Позвольте, – отвечал старец, – сравнить ее с детской игрой в шарики.

Молодой человек немного подумал.

– Во всяком случае, – сказал он, – она вполне годилась для Дрейка.

– Не имею чести знать мистера Дрейка и не могу судить.

– Для того Дрейка, с испанской Армадой. Он как раз играл в шары, когда ему сообщили, что показались первые корабли. «Ничего, – отвечал он, – доиграть успею». Вот как он ее ценил.

– Если бы он играл в гольф, он бы плюнул на Армаду.

– Легко сказать, но есть ли в истории гольфа такой случай?

– Я думаю, миллионы.

– Вы их забыли, да? – перешел к сарказму молодой человек.

– Почему же? Выберем один из многих, достаточно типичный – историю Ролло Подмарша.

Он поудобней уселся и сложил кончики пальцев.

– Этот Ролло… – начал он.

– Да, но…

– Этот Ролло (сказал старейшина) был единственным сыном вдовы. Стоит ли удивляться, что материнская забота в некоторой мере нанесла ущерб его мужественности? Скажем, на двадцать восьмом году он неотступно носил фуфайки, немедленно снимал промокшую обувь и от сентября до мая включительно пил на ночь горячий отвар маранты. Да, подумаете вы, не так создаются герои – и ошибетесь. Ролло играл в гольф, а значит – был истинным рыцарем. В час беды все лучшее в нем вышло на поверхность.

Я постарался, как мог, смягчить свой рассказ, поскольку вы ерзаете и смотрите на часы. Если общий очерк так действует на вас, благодарите Бога, что вам не довелось повстречаться с миссис Подмарш. Она могла говорить целый день о привычках и свойствах сына. В тот сентябрьский вечер, с которого начинается наша повесть, говорила она всего минут десять, но они показались вечностью ее собеседнице Мэри Кент.

Эта девушка, дочь школьной подруги, собиралась гостить здесь до весны, ибо родители ее уехали за границу. Ей не очень этого хотелось, а к концу вышеупомянутых минут она подумывала о побеге.

– Спиртного он в рот не берет, – сказала хозяйка.

– Да?

– И не курит.

– Вы подумайте!

– А вот и он! – обрадовалась мать.

К ним приближался высокий крепкий человек в однобортной куртке и серых фланелевых брюках. На его широком плече висела сумка гольф-клуба.

– Это мистер Подмарш? – вскричала Мэри.

В конце концов, она слышала про отвар и фуфайки, и у нее сложился образ весьма тепличного создания. Она предполагала увидеть небольшого субъекта с усиками, в пенсне; на самом же деле к ним шел какой-то боксер.

– А в гольф он играет? – спросила Мэри, поскольку сама играла.

– О да! – отвечала миссис Подмарш. – Каждый день. Свежий воздух очень хорош для аппетита.

Мэри, остро невзлюбившая Ролло во время материнских откровений, смягчилась, увидев его, но теперь вернулась к прежнему мнению. Если человек играет по такой дурацкой причине, о чем тут говорить?

– Играет он прекрасно, – продолжала мать. – Лучше, чем мистер Бернс, здешний чемпион. Но сын мой очень скромен и никогда не кичится успехами. Ну что, дорогой, как дела? Надеюсь, ты не промочил ноги? Вот Мэри Кент, миленький.

Ролло пожал гостье руку, и странное чувство, посетившее его, когда он ее увидел, возросло в тысячи раз. Вы опять смотрите на часы, а потому я не стану описывать его ощущений. Просто скажу, что он не испытывал ничего подобного с тех пор, как мяч после шестого удара ушел с траектории (это бывало всегда), попал на юго-юго-востоке в кучку земли и нырнул в нее. Вероятно, вы догадались, что он влюбился. Тем печальней, что Мэри в этот миг смотрела на него с отвращением.

Нежно обняв сына, миссис Подмарш отпрянула от него, вскрикнув:

– Ты курил!

Сын смутился.

– Понимаешь, я…

– Разве тебе не известно, что табак – это яд?

– Известно. Но, понимаешь…

– От него бывает несварение, бессонница, язва желудка, мигрень, близорукость, крапивница, астма, бронхит, сердечная недостаточность, воспаление легких, депрессия, неврастения, потеря памяти, ревматизм, ишиас, люмбаго, загрудинные боли, выпадение волос…

– Я знаю. Но, понимаешь, Тед Рэй курит за игрой, и я подумал, что табак хорош для гольфа.

При этих замечательных словах Мэри ощутила, что Ролло не безнадежен. Не скажу, что она испытывала те же чувства, что и он, женщины не влюбляются с налета. Но отвращение исчезло. Наоборот, теперь он ей нравился. Что-то в нем такое было. Судя по рассказам матери, это нелегко вывести наружу, но Мэри любила спасать людей, и времени у нее хватало.

Арнольд Беннет в одном из недавних очерков советует молодым людям быть поосторожней. Сперва, пишет он, надо решить, готов ли ты для любви; потом – подумать, что лучше, ранний брак или поздний; и, наконец, прикинуть, не помешает ли жена карьере. Решив эти романтические проблемы в положительном духе, вы можете приступить к делу. Ролло Подмарш не внял бы таким советам. С дней Антония и Клеопатры никто не действовал стремительней. Собственно говоря, он влюбился еще в двух ярдах от Мэри, и с каждым днем любовь его росла.

Он думал о ней, снимая промокшие ботинки, натягивая фуфайку, выпивая отвар. Что там, он дошел до того, что брал на время принадлежащие ей предметы. Через два дня после ее приезда он вышел на поле, положив в нагрудный карман носовой платок, пудреницу и дюжину шпилек. Переодеваясь к обеду, он вынимал их и рассматривал, на ночь клал под подушку. Господи, как он любил!

Однажды вечером они вышли в сад посмотреть на новый месяц. Ролло, по совету матери, был в шерстяном кашне, но сумел повернуть разговор в нужную сторону. Мэри что-то сказала об уховертках. Это не совсем то, а все-таки, все-таки…

– Кстати, – сказал Ролло низким певучим голосом, – вы когда-нибудь любили?

Мэри немного помолчала.

– Да, – ответила она. – Мне было одиннадцать лет. На мой день рождения пришел фокусник. Он вынул из моих волос кролика и два яйца, и жизнь показалась мне сладостной мелодией.

– А позже?

– Нет, не любила.

– Представьте – так, для ясности, – что вы полюбили кого-то. Кем он должен быть?

– Героем.

– Героем! – Ролло несколько опешил. – Какого типа?

– Любого. Я могла бы любить только того, кто совершил подвиг.

– Не пойти ли нам в дом? – хрипло спросил Ролло. – Тут холодновато.

Так началась пора в его жизни, которую идеально выражают строки Хенли о черной беспросветной ночи. Практически он уподобился Иову. Несчастную любовь сопровождали неудачи в гольфе.