Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

Все вокруг них, словно по воле злого рока, тоже разлаживалось. По коридору пронесся новый вихрь сплетен и ожесточенных пересудов. Филомена вконец рассорилась с г-жой Лебле: та возвела на нее напраслину, обвинила подружку кочегара, будто она всучила ей дохлую курицу. Однако истинной причиной этого разрыва послужило примирение Северины с Филоменой. Однажды ночью Пеке встретил жену Рубо под руку с Жаком, и молодой женщине поневоле пришлось отбросить былую предубежденность: она начала выказывать подчеркнутую любезность Филомене, и та, донельзя польщенная вниманием Северины, которая пользовалась прочной славой самой красивой и изысканной среди станционных дам, ополчилась на жену кассира, на эту, как она теперь выражалась, старую негодяйку, способную оболгать даже отца родного. Она обвиняла старуху во всех смертных грехах и с утра до вечера кричала, что квартиру, выходящую окнами на улицу, нужно отдать Рубо, а те, кто этому противится, просто мерзавцы. Дело могло обернуться весьма дурно для г-жи Лебле, тем более что она с прежним остервенением выслеживала мадемуазель Гишон, надеясь захватить ту с начальником станции, и это угрожало жене кассира серьезными неприятностями: предполагаемых любовников она не выследила, но сама умудрилась попасть впросак — ее застали, когда она подслушивала, прижав ухо к самой двери; г-н Дабади, взбешенный тем, что за ним шпионят, сказал своему помощнику Мулену, что если Рубо вновь потребует себе квартиру, то он поддержит его просьбу. И когда Мулен, обычно молчавший, повторил эти слова, страсти обитателей коридора до такой степени накалились, что еще немного — и могла бы начаться потасовка.

Живя в постоянном напряжении, Северина немного отходила только раз в неделю — по пятницам. Еще в октябре, сославшись на первый же пришедший ей в голову предлог, она со спокойной дерзостью заявила мужу, что у нее болит колено и она нуждается в советах врача-специалиста; и с тех пор она каждую пятницу уезжала курьерским в шесть сорок утра, который вел Жак, проводила с машинистом весь день в Париже и в шесть тридцать вечера выезжала тем же поездом в Гавр. Сначала она считала своим долгом рассказывать мужу, как идет лечение: боль в колене проходила, потом опять усиливалась; но постепенно, заметив, что Рубо даже не слушает ее, она перестала об этом говорить. Порою Северина смотрела на него и спрашивала себя: знает ли он? Чем объяснить, что этот свирепый ревнивец, который в безумном порыве кровожадной ярости пошел на убийство, терпит ныне ее любовника? Она не могла этого постичь и пришла к выводу, что муж попросту отупел.

Как-то, в самом начале декабря, холодной ночью, Северина долго ждала возвращения Рубо. На следующий день — в пятницу — она на заре уезжала курьерским поездом; обычно она с вечера тщательно занималась туалетом, заранее приготовляла одежду, чтобы утром, вскочив с постели, мгновенно одеться. Наконец она легла и около часу ночи заснула. Рубо еще не было. Уже дважды он приходил домой лишь на рассвете, страсть к картам все сильнее овладевала им, он буквально не мог вырваться из кафе, где одна из небольших укромных комнат мало-помалу превратилась в настоящий игорный дом: тут крупно играли в экарте. Радуясь тому, что она одна в постели, убаюканная предвкушением удовольствий завтрашнего дня, молодая женщина, согревшись под одеялом, сладко спала.

Часа в три ее разбудил какой-то необычный шум. Ничего не поняв, она сперва решила, что грезит, и опять задремала. Раздавался какой-то глухой стук, треск дерева, словно старались взломать дверь. Потом послышался более громкий и сильный треск, и она села в постели. Ее охватил страх: кто-то, должно быть, пытается сломать замок в коридоре. С минуту Северина прислушивалась, не решаясь пошевелиться, в ушах у нее стоял звон. Потом собралась с духом и встала — посмотреть, что случилось; бесшумно ступая по полу босыми ногами, она тихонько отворила дверь из спальни и похолодела от ужаса, побледнела, съежилась: зрелище, открывшееся ей в столовой, до того поразило и напугало Северину, что она застыла как вкопанная.

Лежа на животе и опираясь на локти, Рубо с помощью стамески выломал кусок паркета. Рядом с ним стояла зажженная свеча, и его огромная тень поднималась до потолка. Склонившись над зиявшим в полу черным отверстием, он расширенными глазами смотрел вниз. Его лицо побагровело и приобрело фиолетовый оттенок — точно таким оно было в минуту убийства.! Резким движением он запустил руку в дыру, но от волнения ничего там не обнаружил, и ему пришлось поднести свечу к самому отверстию. В глубине блеснули кошелек, банковые билеты, часы.

У Северины вырвался невольный крик, Рубо вздрогнул и оглянулся. Сначала он не узнал жену, должно быть, принял за привидение — она была в длинной белой рубашке, глаза ее испуганно блуждали.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Он пришел в себя, но отвечать не стал, лишь что-то проворчал сквозь зубы. Присутствие жены мешало ему, и, глядя на нее, он нетерпеливо ожидал, когда она вернется в спальню. Но он не мог выговорить ни слова и только с трудом сдерживался, чтобы не надавать пощечин дрожащей, полураздетой Северине.

— Вот оно что! — проговорила она. — Мне ты отказываешь в паре ботинок, а сам тем временем берешь деньги и проигрываешь их в карты.

Эти слова внезапно привели его в ярость. Мало того, что он больше не желает этой женщины, что близость с нею вызывает в нем почти отвращение, она еще вздумала портить ему жизнь, отравлять удовольствие! У него теперь другие радости, он в ней вовсе не нуждается. И Рубо вновь запустил руку под пол, пошарил там, но достал лишь кошелек с тремястами франков. Потом вставил кусок паркета на место, пристукнул его каблуком и, стиснув зубы, бросил в лицо Северине:

— Ты мне осточертела, я буду делать все, что хочу. Ведь я не спрашиваю, чем ты собираешься заниматься днем в Париже!

И, в ярости пожав плечами, он опять направился в кафе, оставив на полу зажженную свечу.

Северина подняла ее и ушла в спальню; там она улеглась в постель, но уснуть не могла: уставившись широко раскрытыми глазами на горящую свечу, она ждала, когда же наконец можно будет встать; ее бросало то в жар, то в холод. Ей теперь все стало понятно: в Рубо происходил быстрый распад, словно преступление отравило ему кровь и разлагало его; последняя нить, связывавшая их, оборвалась. Он знал!

В ту пятницу пассажиры, которые должны были выехать из Гавра курьерским в шесть сорок утра, проснувшись, не могли сдержать возглас изумления: всю ночь шел снег, он падал такими густыми и крупными хлопьями, что к утру улицы были покрыты пушистым слоем толщиною сантиметров в тридцать.