Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

Когда поезд остановился в Барантене, начальник станции, г-н Бесьер, сам подошел к паровозу, чтобы предупредить машиниста о сильных заносах возле Круа-де-Мофра.

— Пожалуй, еще пробьетесь, — прибавил он. — Но придется здорово попотеть.

Тогда Жак вышел из себя:

— Проклятье! Я ведь предупреждал еще в Безвиле! Разве так трудно было прицепить второй паровоз?.. Крепко мы теперь влипли.

Подошел обер-кондуктор, соскочивший с подножки багажного вагона; он тоже негодовал, потому что совершенно закоченел на своем наблюдательном посту. А что толку? Все равно не отличишь сигнального знака от телеграфного столба! Приходится продвигаться ощупью среди этой белой пустыни!

— Так или иначе, вы предупреждены, — продолжал Бесьер.

Между тем пассажиров уже начала удивлять эта затянувшаяся остановка на занесенной снегом станции: вокруг господствовала полная тишина, не нарушаемая ни голосами железнодорожных служащих, ни стуком вагонной дверцы. Несколько оконных рам опустилось, показались головы любопытных: показалась полная дама, из-за ее спины выглядывали две очаровательные барышни-блондинки; по-видимому, то была англичанка с дочерьми; из другого окна смотрела молоденькая и очень хорошенькая брюнетка, а пожилой господин настойчиво уговаривал ее отойти; двое мужчин — молодой и старый, — высунувшись по пояс из окон соседних вагонов громко переговаривались. Но Жак, окинув взглядом поезд, заметил одну только Северину: вытянув шею, она с тревогой смотрела на него. Дорогая крошка, как она, должно быть, беспокоится! У него больно сжалось сердце — в минуту опасности она так близко и вместе с тем она далеко! Он отдал бы всю свою кровь, лишь бы уже оказаться в Париже, лишь бы доставить ее туда целой и невредимой.

— Ну, с богом! — напутствовал его начальник станции. — Незачем пугать пассажиров.

И сам подал сигнал. Вернувшись в багажный вагон, обер-кондуктор приложил к губам свисток, и «Лизон», издав долгий жалобный крик, снова двинулась в путь.

И почти тотчас же Жак ощутил, что состояние пути изменилось. Теперь перед ним простиралась уже не равнина, не безграничный пушистый снежный ковер, по которому паровоз скользил, оставляя за собою след, напоминавший след, какой оставляет пакетбот. Начиналась местность, пересеченная холмами и ложбинами, — земля до самого Малоне вздыбилась, словно ощетинилась; и снег лежал здесь неровно: местами полотно железной дороги было совершенно чистое, а рядом сильные заносы преграждали путь. Ветер сдувал снег с косогоров и гнал его в выемки. Поэтому приходилось беспрестанно преодолевать препятствия — короткие отрезки свободного пути перемежались гигантскими снежными валами. Стало уже совсем светло, и мертвый край, изборожденный узкими горловинами и обрывистыми склонами, укутанный снежным саваном, походил на печальный холодный океан, прежде бурливший, а ныне недвижный, скованный льдом.

Никогда еще Жак так не страдал от холода. Лицо его, казалось, было исколото в кровь тысячью снежных игл; руки так закоченели, что он их не чувствовал, и плохо подчинялись ему; он испугался, внезапно обнаружив, что и пальцы до такой степени онемели, что почти не ощущают маховика, регулирующего изменение хода. Всякий раз, когда ему надо было ухватиться за стержень свистка, он с трудом поднимал одеревеневшую, будто чужую руку. Он едва удерживался на ногах от непрерывных толчков; железная площадка под ним вздрагивала с такой силой, что у него выворачивало внутренности. Его охватила страшная усталость, от стужи ломило голову, и он опасался, что вот-вот потеряет управление, ибо уже только машинально поворачивал маховик и оторопело глядел, как опускается стрелка манометра. В уме у него проносились различные истории о галлюцинациях. Уж не упавшее ли дерево преграждает там путь? Не полощется ли над тем кустом красный флаг? Не доносятся ли сквозь грохот колес взрывы петард? Он не мог дать ответ и только повторял себе, что надо остановиться; однако у него не хватало воли. Эти ощущения терзали его уже несколько минут; потом он внезапно обнаружил, что Пеке, сраженный усталостью и холодом, заснул на ящике, и тогда машиниста обуяла такая ярость, что его даже в жар бросило:

— Проклятье! Каков мерзавец!

И Жак, обычно смотревший сквозь пальцы на недостатки пьянчуги кочегара, теперь разбудил его ударом ноги и пинал до тех пор, пока тот не поднялся. Превозмогая дремоту, Пеке лишь проворчал, вновь берясь за лопату:

— Ладно, ладно, не подведу.

Он загрузил топку углем, давление пара поднялось — и в самую пору, ибо «Лизон» нырнула в выемку, где ей предстояло пробивать дорогу сквозь снежный покров в метр высотой. Она с таким усилием двигалась вперед, что вся дрожала. Одно мгновенье казалось, будто она окончательно выбилась из сил и остановится, как корабль, севший на мель. Тяжесть поезда еще увеличилась, потому что на крышах вагона лежал теперь тяжелый пласт снега. Вагоны, выглядевшие черными на фоне снежной пелены, катились, неся на себе белое покрывало; а вдоль темного крупа «Лизон» тянулась узкая светлая полоса, словно опушка из горностая: хлопья, падая на раскаленное тело машины, таяли и стекали вниз дождем. Несмотря на возросший вес состава, «Лизон» вырвалась из ледяных пут и устремилась дальше. Железная дорога, описывая дугу, взбегала теперь на косогор, и поезд скользил по насыпи, напоминая темную ленту, затерянную в фантастической стране, сверкавшей ослепительной белизною.

Однако дальше опять начались лощины, машинист и кочегар чувствовали, что «Лизон» все больше увязает, сами они упрямо боролись с холодом, стоя на посту, который, даже умирая, не имели права оставить. Машина опять начала терять скорость. Спустившись с одного откоса, она тщетно пыталась подняться на другой и медленно, без толчков, остановилась. Ее колеса все глубже, все неотвратимее уходили в снег, дыхание прерывалось, она будто примерзала к рельсам. «Лизон» не двигалась. Кончено — снег прочно держал ее, у нее больше не было сил.

— Вот и все, — проворчал Жак. — Проклятье!

Еще несколько мгновений он стоял не двигаясь, не снимая руки с маховика: повернул его до отказа, надеясь, что еще удастся одолеть препятствие. Потом, видя, что «Лизон» лишь без толку плюется и задыхается, машинист закрыл регулятор и яростно выругался.

Обер-кондуктор свесился с площадки багажного вагона, и Пеке, повернувшись в его сторону, крикнул:

— Вот и все, увязли!

Кондуктор, не теряя времени, спрыгнул вниз, уйдя в снег по колени. Он подошел к паровозу, и трое мужчин стали держать совет.

— У нас только один выбор: попытаться расчистить путь, — проговорил в конце концов машинист. — Счастье еще, что есть лопаты. Зовите второго кондуктора, и вчетвером мы, пожалуй, освободим колеса.