Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

Он продолжал говорить, потому что Франческа слушала его, как вдруг прибежала перепуганная Ева, крича: — Иди скорей, мама, бабушке дурно! — И они все вместе бросились к ней.

Донна Клара лежала на постели, дрожа в припадке, который сотрясал ее старые кости. Она не могла говорить, почти мертвенная бледность покрывала ее лицо — нижняя челюсть тряслась, глаза под полузакрытыми веками закатились. Помочь ей было нечем, оставалось только ждать, когда припадок пройдет сам собой. Густав положил свою горячую руку на ее ледяной лоб и, вглядываясь в помертвевшее лицо с выражением нежности и страха, старался согреть его своим дыханием. Время от времени он тихо звал ее, приближая свои губы к уху больной. И по-видимому она слышала его, потому что в углах желтоватого белка снова показывался зрачок, а на губах тщательная попытка улыбнуться боролась с конвульсивной дрожью.

Солнце еще не проникло в комнату — его золотое сияние разбивалось на стеклах закрытых окон. Мало-помалу дрожь больной утихала, и два или три раза рот ее слегка приоткрылся для вздоха. По мере того как тепло проникало в тело, бледность ее смягчалась. Она повернула глаза к стоящим у изголовья, и наконец, опустив веки, ей удалось слабо улыбнуться. Огромная усталость охватила ее, и в этом изнеможении сохранялось еще чувство того леденящего холода, от которого она застывала. И в то же время при виде возрастающей радости этого весеннего утра в душе ее плакало горькое сожаление о невозвратном. Все кончено, она старуха и должна умереть! И слабость еще сильнее охватывала ее; ясность сознания покидала, заменяясь чувством тупой тяжести.

— Она засыпает, — прошептала Франческа.

— Нет, это обморок, — побледнев, сказал Густав, чувствуя, как ослабевает биение жизни в пульсе матери.

— Бегите скорей, Густав, наверх. В моей комнате около постели вы найдете хрустальный пузырек. Принесите его.

Он вышел, вбежал по лестнице и вошел в комнату. Несмотря на тревогу, острое ощущение аромата и свежести ударило ему в голову и бросило в дрожь.

Этот розовый свет, в котором чувствовалось теплое испарение ванны и где жил еще естественный аромат женской кожи, способен был смутить самого целомудренного человека. Он искал пузырек, не глядя на то, что делает. Откинутое одеяло на постели открывало белую как снег простыню, сохранившую еще отпечаток лежавшего на ней тела, и от нее поднимался присущий Франческе запах. Руки его коснулись чего-то нежного, мягкого. Может быть это была ее сложенная рубашка или что-нибудь другое, что она уже носила и что сохранило аромат ее тела. Он нашел пузырек Вышел и поспешно вернулся к больной.

Был чудесный мягкий полдень умирающего марта. Накануне вечером они наконец решили отправиться верхом в сосновый лес. Молча, ровной английской рысью ехали они рядом по большой дороге. Густав слегка задерживал свою гнедую лошадь, чтобы иметь возможность видеть стройный и тонкий силуэт Франчески в плотно облегающей ее черной амазонке с изящной шляпой на густых высоко подобранных каштановых волосах. Рукой, затянутой в перчатку, она уверенно управляла своей рыжей лошадью. Все ее внимание было поглощено удовольствием ощущать прикосновение ветра к лицу, чувствовать упругий нервный ход лошади, звонко ступавшей по земле. Когда прядь волос падала ей на лицо, она быстрым движением головы отбрасывала ее назад. Перегнувшись, она ударила хлыстом по изгороди, окаймляющей дорогу, и стая птиц шумно вспорхнула к небу, залитому влажной нежностью, похожей на ту, которая после грозы улыбается сквозь тучи изумленной земле. В эту минуту в природе чувствовалось умиротворяющее влияние Снежной богини, отдаленная фигура которой возвышалась над окружающими полями. Кое-где виднелись землепашцы.

— Направо, Франческа, — предупредил Густав, посылая свою лошадь вперед. Похожий на старого фавна человек шел им навстречу и вел две пары только что распряженных волов с красными кистями на сбруе. Рыжий сбился с рыси и заплясал на месте. Франческа натянула повода и, нагнувшись, следила за красивыми движениями тонких ног лошади.

— Ваш рыжий мог бы гарцевать, не сойдя с золотой монеты, — любуясь ей, сказал Густав. Тогда Франческу охватило желание бешеной скачки, и розовые ноздри ее задрожали, вдыхая свежий ветер. Отрывистым и горячим голосом она весело подзадоривала лошадь: «Гоп! гоп! ура!»

Лошади взвились одинаковыми движениями, и резвое возбуждение их все возрастало. Красивые молодые животные тоже почувствовали весну.

— Гоп!

Наездница оживлялась. Свежий почти холодный ветер румянил ей лицо и морозил губы, за которыми виднелись зубы и полоска розовой верхней десны. Она чувствовала то счастливое забвение, которое испытывают здоровые люди при сильных и требующих ловкости упражнениях. А так как радость обыкновенно порождает естественную склонность к доброте — ее влекло теперь к Густаву, скакавшему с ней рядом, и она чувствовала, что полнота этого вместе испытываемого удовольствия связывала их. — Гоп!

Они не глядели друг на друга, но их охватывало то глубокое очарование, которое чувствуешь, при взгляде в глубину зрачков. Дороги круто заворачивали, копыта лошадей громко прозвучали по перекинутому через канаву мостику. Вдали черное пятно соснового леса вырисовывалось на небе волнообразной линией, как спина идущего стада овец.

— Вот сосны, — крикнул Густав, протягивая хлыст по направлению к лесу. Запах смолы доносился к ним по ветру. И, слегка нагнувшись к своей спутнице, Густав сказал: — Дышите, Франческа. Это полезный запах. — Он сказал эти простые слова с непередаваемым выражением, как произнес бы пылкое вступление к любовной оде.

Радость молодой жизни вспыхнула в нем как луч света, и он не подавлял, не хотел подавлять ее более. Могла ли быть другая более сладкая форма счастья, чем эта поездка бок о бок с любимой женщиной — среди возрождающейся весны. Тот порыв дикой свободы, который носят в крови люди, не привыкшие жить в постоянном обществе других людей, заставлял его забывать о брате. Жена его была красива, и он хотел добиться ее. — Гоп!

Сосновый лес приближался. Солнечный свет вливался широкими потоками между возносящимися ввысь стволами деревьев, и среди этого неровного света казалось, что какие-то сказочные своды уходят вдаль. Лошади с опущенными на шею поводами пошли шагом, громко фыркая, встряхивая головами и соприкасаясь удилами.

Стаи испуганных птиц взлетали при их приближении. Над головой открывались кое-где просветы неба, и среди зелени цвет его казался нежно-лиловым. Они углублялись в лес. Среди лабиринта тесно скученных стволов лошади не могли идти рядом, и Франческа проехала вперед. Утомленная скачкой, она ласково трепала рукой дымящуюся шею лошади. Густав молча ехал сзади. От кустов поднимался острый запах невидимых цветов, который волновал их и возбуждал желания. Они находились на круглой как чаша лужайке, полной лесного аромата, терпкого и крепкого как молодое вино.