Габриэле д'Аннунцио - Том 4. Торжество смерти. Новеллы

Когда Орсола вышла, на пескарской земле чередовались свет и тени. Облака быстро неслись от моря к горам, как обильно нагруженные водой караваны по Аравийской пустыне июньского неба. От прерывистых облаков отдельные полосы земли то погружались в тень, то ярко вспыхивали, и эти темно-синие движущиеся тени придавали полю сходство с архипелагом, среди которого плавали деревья и посевы. Пение птиц приветствовало созревание овса.

При первом же взгляде на эту панораму Орсола почувствовала необычное утешение, приволье полей, зелень, озаренная веселым светом, приятный запах воздуха, освежавшего все тело, — все это волновало ее кровь, и новая надежда при виде шири горизонта подкрепила ее. Гнетущая тоска уступила место двум чувствам: надежде на телесное спасение и страстному желанию достичь цели. В ее воображении вставал этот благодетельный старец, окруженный мистическим светом. Благодаря врожденной склонности к суеверию, она мысленно преображала эту фигуру, придавала ей гигантский рост, наделяла христианской кротостью. В ее памяти смутно проносилось все, что говорилось о нем в народе, и личность Спаконэ озарялась чудесным сиянием. Она вспомнила, что Роза Катэна во время ее болезни говорила о старце с каким-то благоговением и упоминала о его чудесах. Слепой Торрэди Пассэри пришел в Сан-Рокко и через три дня вернулся прозревшим, с каким-то темно-синим значком на виске. Женщина, по имени Спольторэ, в которую вселились злые духи, вернулась кроткая как агнец после того как выпила два глотка воды, хранившейся в маленькой сухой тыкве.

Так, мало-помалу во время пути, благодаря стечению благоприятствующих обстоятельств, в воображении Орсолы создался род легенды. «Так как люди без воли Бога ничего не в силах сделать, значит, — думала она, — старик был посланником неба, освободителем души от телесной зависимости, расточающим небесные милости падшим на земле». Не высшая ли надежда внезапно осенила грешницу почти божественными знамениями неба? Разве не засиял в вышине голубь в Духов день перед взорами молящейся? Не было ли то сиянием благого обета?

И вот в святой день Тела Господня исполнился этот обет. Орсола, согретая радостью веры, шла по пыльной дороге, не обращая внимания на трудность пути. С боков белели кусты, по краям высились звенящие тополя, серебряная листва которых отражала переменчивый свет солнца. Навстречу ей шли попарно или по три в ряд крестьянки виллы дель Фуоко, курносые карлицы с приплюснутыми губами, негритянки с белой кожей. А над всем этим носились быстрые облака.

Орсола миновала мельницу, прошла виллу. Какая-то нервная энергия придавала особую силу ее ногам. Она чувствовала, как ветер порывисто ударяет ее в затылок, а в промежутках затишья слышала шелест тополей. Однако мелькание теней и пыль начали немного утомлять ее зрение, она разгорячилась от ходьбы, а жар ударил ей в голову. В конце концов ей стало не по себе, тогда, побежденная усталостью и жарой, она взобралась на косогор, куда манила ее группа масличных деревьев.

Мимо нее проехало несколько полуобнаженных цыган, с бронзовыми телами и блестящими амулетами на груди, они сидели верхом на своих рыжеватых осликах. Один из них понукал свое животное, колотя его ногами по брюху. У всех в руках были палки, а сбоку свешивались кожаные котомки. Они взглянули на укрывшуюся в тени оливковых деревьев женщину и, смеясь, стали перешептываться.

Орсолу испугали эти страшные глаза, и она, вся дрожа, стояла, пока группа не исчезла из виду. Уныние снова начинало овладевать ею, одиночество стало казаться ей страшным, тем более что в поле чувствовалось приближение дождя и почти зловещая тишина воцарилась в воздухе. Она присела на пень, ветер переменился и резко дул ей в лицо, охлаждая вспотевшее тело, померкшее солнце казалось отражением в отдаленных водах. У подножья олив колыхались бледно-желтые головки цветов.

Новое воспоминание как бы спустилось в душу женщины с вершины деревьев. В тот день церковь была полна благословенных пальм и благоуханий, и она, охваченная ужасом, шла сквозь толпу, опираясь на руку Марчелло… Едва Орсола сосредоточилась на этой картине, как память ее вновь ослабела, все смешалось в неясный сон. Глухие удары сердца и острые приступы тоски задерживали ее дыхание. Ощущение какой-то тупой сонливости теперь придавило ее мозг, как удар тяжелого молота. Она собрала последние силы, слегка отряхнулась и вышла на дорогу.

Сгустившиеся над Майэллой облака приобрели прозрачный и серый цвет воды. А с моря приближались еще более густые полосы, над головой еще синело небо. Уже влажный запах подымался от песка и от всего поля, замершего в ожидании. Неподвижные деревья, казалось, поглощали свет, чернея, высились в подернутом дымкой воздухе и населяли даль неведомыми образами.

Орсола шла дальше, она страшно устала и чувствовала, что силы покидают ее. «Вот, — думала она, — дойду до того дерева и упаду». Но не падала. Справа показались домики Сан-Рокко. Ей встретился какой-то крестьянин.

— Добрый человек, это — Сан-Рокко?

— Да, да, сверните на первый проселок.

Начали с шумом падать крупные капли, затем внезапно пошел сильный дождь, рассекая воздух длинными белыми стрелами, которые отскакивали, ударяясь о землю. Облака пришли в сильное движение, там и сям прорывались лучи света. На мгновение все холмы, пересекаемые полосами дождя, вспыхнули и вновь погасли. Над Майэллой открылась узкая серебряная полоса, похожая на тонкую отточенную шпагу.

Орсола старалась добежать до дуба, видневшегося на расстоянии оружейного выстрела. Дождевые капли били ее по затылку, стекали по спине, хлестали в лицо, платье насквозь промокло. Ей трудно было двигаться по скользкой земле. Она два раза упала и поднялась. Затем, как безумная, начала кричать возле одного домика:

— Помогите! Помогите!

В дверях показалась какая-то женщина и пошла к ней на помощь в сопровождении двух лающих собак.

Орсола дала себя вести, посиневшая, с искаженным лицом, она не в состоянии была произнести ни слова, зубы ее были стиснуты. Лишь спустя некоторое время она пришла в себя. Женщина засыпала ее вопросами. Вдруг, услышав имя Спаконэ, она все вспомнила.

— Ах, где Спаконэ? — спросила она.

— Он в Пополи, милая. Его позвали.

Орсола больше не владела собой: она начала рыдать и рвать на себе волосы.

— Чего вы хотите, милая? Чего хотите? Я — жена его, я здесь вместо него… — бормотала колдунья, всплескивая руками и заставляя ее говорить.

Орсола колебалась одно мгновение, затем рассказала все, закрыв лицо руками и прерывая свой рассказ рыданиями.

— Подождите. У нас имеется средство, но оно стоит пятьдесят сольди, милая, — объявила колдунья своим обычным мягким голосом, произнося слова нараспев.