Анатоль Франс - 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле

Судья Тирако в 1512 году, двадцати четырех лет от роду, женился на одиннадцатилетней Мари Кайе, и теперь он изыскивал наилучшие методы воспитания, образования и развития своей юной супруги. С этой целью он обратился к древним писателям и, перечитав великое множество текстов, спешно написал трактат «De legibus connubialibus»; [503]предполагают, что над этим трактатом, вышедшим в 1513 году, он заставил трудиться молодых ученых из Фонтенейского монастыря. Вот к чему в основном сводится учение Тирако о правах и обязанностях супругов.

Женщина, по сравнению с мужчиной, существо низшее; ее дело — повиноваться, его — повелевать. Так устроила природа.

Физическая сила и ум — вот преимущества мужчины.

Надо выбирать такую жену, которая была бы не слишком красива, но и не слишком уродлива, и принадлежала к тому же кругу, что и жених, хотя найти себе девушку знатного рода не возбраняется. Вдов и перезрелых девиц следует остерегаться. Мужчины должны вступать в брак тридцати шести лет, девушки — восемнадцати. (Сам Тирако, как мы видели, женился двадцати четырех лет на одиннадцатилетней.) Весьма рекомендуется навести справки о том, из какой семьи невеста, откуда она родом и каков у нее нрав.

Помолвка. Женщине разрешается наряжаться только для мужа или для жениха. Каждый из брачующихся обязан открыть будущему спутнику жизни свои недостатки; впрочем, это не означает, что девушка должна раздеться в присутствии жениха.

Муж не должен позволять жене смотреть на себя как на ровню. В его интересах, однако, не бить ее и не наносить ей каких бы то ни было обид, ибо в ее распоряжении всегда имеются два способа мести. Один из них достаточно известен; другой — это яд.

Полновластной хозяйкой женщина может быть только в саду; ее рабочий инструмент — прялка. Муж волен воспользоваться советом жены, но горе ему, если он поверит ей свои тайны.

Кто хочет, чтобы жена его любила, тот должен платить ей тем же и никогда не изменять ей. Да остерегутся супруги прибегать к заклинаниям, приворотным зельям и прочим видам колдовства, с помощью которых обычно надеются приворожить любимое существо. Пусть лучше они посредством взаимной привязанности и другими честными путями добиваются прочности семейного счастья.

Разумеется, наш ученый судья расценивает женщин иначе, чем их расценивали во всех современных ему галльских сказках и фарсах. Тон у него иной, чем у автора «Пятнадцати радостей брачной жизни» [504]. Он хочет быть справедливым. И в этом его ошибка. Проявлять по отношению к женщине высшую справедливость — значит наносить ей высшее оскорбление. Какие бы похвалы ни расточал ему Рабле, Тирако все же не хватало душевной мягкости и благожелательности. Он утверждал, что хороших женщин так мало, что для них не стоит создавать особые законы. Он заставлял их расплачиваться за грехи дурных. Наконец, не будучи женоненавистником, он не был и другом женщин, ибо не чувствовал женской прелести. Книга его вызвала толки. Председатель сентского суда Эмери Бушар, близкий друг францисканцев-эллинистов из Фонтенейского монастыря и друг самого Тирако, задался целью опровергнуть основные положения его трактата «De legibus connubialibus» в особой книге, написанной на латыни, но из желания щегольнуть своей ученостью, озаглавленной им по-гречески — («о природе женщин») и представляющей собой апологию прекрасного пола, с которым так сурово обошелся фонтенейский судья.

Рабле был другом Эмери Бушара; по-видимому, он был еще ближе с Андре Тирако. И хотя этот спор законоведов не имел отношения к богословию, Тирако обратился за разъяснениями к юному францисканцу.

Во всем этом деле для Тирако был один неясный пункт. Эмери Бушар указывал в своей книге, что женщины избрали его своим адвокатом, прося защитить их от автора «De legibus connubialibus». Фонтенейскому судье было невдомек, как это женщины додумались взять себе адвоката в процессе из-за книги, которую они не читали, потому что она написана на латыни. «Как они узнали, что книга написана против них?» — допытывался озадаченный судья. Брат Франсуа разгадал ему эту мудреную загадку, и Тирако был удовлетворен.

«С Эмери, этого женолюба (в подлиннике — mulierarius), — высказал предположение юный монах, — вполне могло статься, что, сидя где-нибудь за столом или у камелька, он перевел им по-своему те места, где о прекрасном поле говорится без особого уважения. Он хотел вас очернить, дабы самому возвыситься в их глазах».

Как видим, юный брат Франсуа уже тогда знал и наблюдал людей. Но, будучи слишком большим эрудитом для того, чтобы пренебрегать советами древних, он тут же сослался на авторитет Лукиана [505], который в своем предупреждает оратора, что тот непременно должен нравиться женщинам, если желает преуспевать в жизни.

Итак, Франсуа Рабле в самом юном возрасте принял участие в ученом споре о выгодах и неудобствах брачной жизни, в которых позднее придется разбираться его двойнику — Панургу.

В 1520 году Пьер Лами отправился в Сент к председателю суда Эмери Бушару, защитнику женщин. Оттуда он написал по-латыни письмо противнику женщин, судье Тирако; это дошедшее до нас письмо показывает, что спор не отразился на дружбе оппонентов. В нем Лами отзывается о Рабле как о юноше весьма образованном, хотя только еще начинающем писать на греческом языке.

«Меня раздирают противоречивые чувства, — признается Пьер Лами, — с одной стороны, если ради Эмери я вынужден буду здесь задержаться, то меня загрызет тоска по Вас и по нашему дорогому Рабле, самому просвещенному из братьев-францисканцев; с другой стороны, вернуться к Вам, что я, к великой своей радости, сделать не замедлю, это значит лишиться удовольствия быть с Эмери. Однако я нахожу огромное утешение в том, что, наслаждаясь обществом одного из Вас, я наслаждаюсь обществом и другого, — так похожи Вы друг на друга характером и ученостью, — и что присутствие Рабле, столь ревностного в исполнении обязанностей дружбы, мы тоже будем постоянно ощущать благодаря его письмам, как латинским, которые он пишет свободно, так и греческим, которые он начал писать совсем недавно… Не стану долго распространяться на эту тему, так как скоро мы возобновим на досуге наши сборища в лавровой роще и наши прогулки в садике».

Нас не должно удивлять, что Рабле, в 1520 году только еще упражнявшийся в писании на греческом языке писем друзьям, четыре года спустя уже смог сочинить в подражание Мелеагру [506]греческие стихи. Он почтил «De legibus connubialibus» эпиграммой [507], которую Тирако, по обычаю того времени, воспроизвел в издании 1524 года на титульном листе своей книги. Вот ее буквальный перевод: