Леопольд фон Захер-Мазох - Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах

— Вот это я называю вкусом, — проговорила двоюродная бабушка.

На Зиновии был пеньюар, восхитивший всех: белое благоуханное облако из шелка и кружев, на которое ниспадали ее темные локоны. Расположившись, красавица извлекла откуда-то маленькую серебряную табакерку и скрутила себе папироску.

— Только, пожалуйста, не пугайтесь, — сказала она, — это не невоспитанность, сейчас в Лемберге все дамы курят.

Она поднесла огонь к изящной миниатюрной штучке и начала голубыми кольцами выпускать перед собой легкий дымок.

— Какой превосходный аромат, — оценил Менев.

Зиновия будто ждала этого признания. Она тотчас вскочила на ноги, набила его трубку своим табаком и разожгла для него. Меневу не оставалось ничего другого, как поцеловать ей руку, табак действительно был выше всяких похвал! Даже Тарас, почуяв это, навострил уши и широко раздул ноздри. Как и каждое утро, вошла Квита, чтобы посоветоваться с хозяйкой, но на сей раз у нее было самое жалкое лицо на свете.

— Что с вами, милочка? — участливо поинтересовалась Зиновия. — Вы захворали?

— Ах, барыня, у меня так зубы разболелись, не передать.

— О, в таком случае я могу вам помочь! — воскликнула Зиновия, быстро покинула комнату и вскоре воротилась с флакончиком, который передала ключнице, сопроводив свой дар кратким наставлением. Та растроганно поблагодарила, а почему бы и нет, ведь до сего дня ни единого человека не беспокоила ее зубная боль.

Стоял замечательный день. Ленты тумана еще тянулись над серебристой от росы землей, но солнце уже поднялось, и небо было голубым и безоблачным. У Зиновии возникла охота прокатиться верхом по окрестностям. Менев тотчас же велел казачку оседлать лошадь, сразу рядом оказалась и Софья, чтобы помочь амазонке облачиться в платье для верховой езды.

— Знаешь что, голубушка, — между прочим обратилась она к девушке, — вот это платье, — и указала на еще одно весьма красивое серое платье для конных выездов, — ты можешь взять себе.

— Ах, чем я заслужила такую милость? — Софья бросилась на колени, поцеловала одежду и руки своей благодетельницы.

Когда Зиновия с перекинутым через руку шлейфом вышла из дома, казачок уже стоял у крыльца, держа под уздцы резвого, умного степного скакуна, а вся семья, любопытствуя, выглядывала из окон. Зиновия без посторонней помощи лихо вскочила в седло, устроилась поудобнее и для пробы пустила лошадь шагом, пройтись по двору. Мопс, до этой минуты удивленно взиравший на происходящее, теперь выскочил вперед и с радостным лаем принялся метаться перед танцующими копытами. Наталья тоже появилась на пороге дома и со смешанным чувством восхищения и беспокойства глядела на красивую тетушку. Казачок заулыбался во весь рот, когда увидел, как прекрасная амазонка выпускает в холодный воздух дым папиросы. Это было для него что-то новое.

— Милостивая госпожа курит, — сказал он, обращаясь к Наталье, — а что именно? Прямо ладаном пахнет.

Зиновия сразу прочитала его мысли и протянула ему табакерку.

— Вот, набей-ка и себе трубочку.

Ендрух поцеловал ее в колено, затем с самым серьезным видом набил трубочку и начал дымить, от удовольствия закатывая глаза и прищелкивая языком.

— Фимиам! И святой Николай на небесах не может курить лучшего табака.

Зиновия рассмеялась, отвесила поклоны направо и налево, пришпорила лошадь и пустила ее рысью. Наталья еще долго провожала взглядом великолепную фигуру, грациозно, как в танце, покачивающуюся в седле, потом ушла к себе в горницу и написала брату: «Феофан, я сожалею, что ты до сих пор не познакомился с ней. Мне придется возненавидеть эту женщину, чтобы не стать ее рабыней! Она прекрасна, а как она улыбается! Видел бы ты ее на лошади, я — видела минуту назад. Почему я не мужчина? Она бы принадлежала мне. Все мы рядом с ней — чертополох, потому-то нас и пожирают ослы».

К обеду Зиновия воротилась, свежая как роза, которую поцеловал мороз. Между тем на улице потеплело, и после застолья можно было еще посидеть в саду. Когда Зиновия с книгой в руке зашла в беседку, листва на которой уже облетела, мопс добровольно последовал за ней и улегся на солнышке у ее ног. Она недолго сидела в одиночестве, подошел тихонько Тарас, сделал вид, будто рассматривает цветы, а потом с нетерпением выколотил трубку. Зиновия сразу поняла намек и с готовностью угостила старика своим замечательным табаком. Спустя некоторое время в отдалении появилась Наталья, она медленно подходила все ближе, словно влекомая какой-то магической силой.

— Что ты читаешь, дорогая тетушка? — с любопытством поинтересовалась она.

Зиновия усадила ее рядом с собой на скамейку и показала ей книгу, роман Альфонса Доде.

— Мне такое, наверно, нельзя читать? — произнесла Наталья.

— Почему нельзя, благоразумная девушка может читать все, а ты очень благоразумна. Я дам тебе кое-что из своих книг.

— Боюсь, у меня возникнут неприятности с матушкой.

— А ты как раз ей книги и не показывай.

Потом Зиновия прогулялась с Натальей среди цветочных клумб, сорвала несколько астр и георгинов и принялась украшать ими наивную миловидную девушку.

— Как тебе к лицу эти яркие осенние краски, — сказала она, — вы ведь все одеваетесь словно монашенки, особенно ты. Молодая девушка, а выглядишь как цветок, спрессованный между страницами молитвенника. Я не могу спокойно на это смотреть.

Чтобы сделать Зиновии приятное, Квинта сервировала кофе для всех в беседке. Ее лицо, сплошь усеянное точечками, как будто тут потрудились мухи, сияло блаженством.

— Зубная боль уже совершенно прошла, — доложила она, — настоящее чудо. Целую милостивой госпоже руки.

— Как у вас здесь мило, — начала разговор Зиновия, разливая всем кофе, — но не сердитесь, пожалуйста, если я откровенно скажу, что вы не умеете жить. В деревне есть своя привлекательность, а в городе — своя. Вы же находитесь в выгодном положении, когда можете объединить и то и другое. Зачем жить так уединенно, в таком затворничестве! Всем вам необходимо какое-то развлечение; особенно Аспазии, которая из-за такой жизни отцветает до срока. За красивой женщиной в эти годы нужно ухаживать, лелеять ее, дорогой Менев.

— По-другому мы не умеем, — подавленно возразил тот.

— Человек твоего интеллекта сумеет все, стоит тебе немного оглядеться в свете, как ты сразу увидишь, чего здесь недостает.

Крытая полотняным тентом колясочка въехала во двор, и из нее вышел Камельян Сахаревич, который, без конца кланяясь, подошел к господам.

— Наш фактор, честнейший еврей, какой только может быть, — благосклонно представил его гостье Менев.

Сахаревич в эту минуту полностью оправдывал свою фамилию, улыбаясь сахарно-сладко.