Леопольд фон Захер-Мазох - Змия в Раю: Роман из русского быта в трех томах

— На помощь! Тону!

Василий был разбужен Аленой, которая пририсовывала ему жженой пробкой усики и при этом нечаянно обожгла верхнюю губу. А Наталья развлекалась тем, что кончиком ступни водила по икре Винтерлиха.

— Что вам нужно? — возмущенно причитал тот. — Разбудите меня в день Страшного суда. А сейчас оставьте в покое.

Придя же, наконец, в себя, он недоуменно огляделся по сторонам.

— Разве я не умер?

— Нет.

— Разве я лежу не в могиле?

— Нет.

— Тогда где же я лежу?

— Под столом.

В конечном итоге все снова были на ногах. Софья подала черный кофе, гости и хозяева смеялись и мило болтали. Зиновия с Винтерлихом спели дуэт, потом все принялись играть в настольные игры.

Было уже поздно, когда собрались расходиться. Последним попрощался и Феофан. К воротам подъехала коляска, он стойко выдержал четыре объятия, поцеловал руку отцу и уселся. Тут к дверце экипажа быстро подошла Зиновия.

— Ты все еще несчастен? — с наигранным недовольством спросила она.

Феофан утвердительно кивнул и прижал ее руку к сердцу.

— Только не воображай себе ничего лишнего.

— Можно я тебе напишу?

— Зачем? — возразила она. — В ближайшее время я сама приеду и как следует вправлю тебе мозги.

Феофан поцеловал ей руку, затем Зиновия отступила на шаг, и коляска тронулась с места.

«Он мой, — подумала Зиновия, провожая взглядом удаляющийся экипаж, — я без всяких хлопот могла бы запереть его в клетку и натаскивать как попугая. Ах, какие все-таки смешные эти мужчины! Одного ловишь на сахар, другого — с помощью умной беседы, но в любом случае ловятся они все». Она уютно спрятала руки в карманы кацавейки и, насвистывая арию Папагено из «Волшебной флейты», воротилась в дом.

На следующий день Менев ненадолго отправился в окружной город. Проводив его до самого экипажа, Аспазия медленно воротилась к себе в комнату, прилегла на диван и погрузилась в думы. Вчерашний праздник взволновал ее, она все снова и снова мысленно возвращалась к замечательному маскараду. Почему не всегда в этом доме так весело? Она окинула внутренним взором свою прошедшую жизнь, углубилась в воспоминания девичьих лет и впервые спросила себя: для чего она, в сущности, жила? Ради детей. Хорошо, это было раньше; но сейчас, когда она вырастила их и ее муж больше интересуется своим чубуком, чем ею?

Тут раздался стук в дверь, и в комнату вошла Квита — чопорная, словно рапортующий капрал. Она, подобно известным геометрическим фигурам, состояла исключительно из прямых линий и углов.

— Барыня еще ничего не изволили выдать…

— Ах да, верно! Но ты, милочка, зайди немного позднее.

Аспазия снова осталась в одиночестве; теперь она подумала о Зиновии, она была близка к тому, чтобы позавидовать ей. Как же все-таки прекрасно, когда ты нравишься всему свету; как приятно это почитание и как, должно быть, здорово — если мужчины тебя боготворят — пережить одно из таких приключений, о которых читаешь в романах! А здесь можно просто умереть со скуки. Зиновия, безусловно, права: она наслаждается каждым часом, каждым мгновением.

Снова явилась Квита и снова была отослана ни с чем. Она пожаловалась Зиновии на свою незадачливость.

— Погодите-ка, я попробую сама все уладить, — промолвила та и тихой змией проскользнула в комнату Аспазии. Здесь она сотворила чудо. Квита была тотчас же вызвана, чтобы получить в свое распоряжение ключи. Аспазия отважилась на невиданное новаторство: она препоручила ей все хозяйственные дела. Когда Квита пришла к Зиновии, чтобы выразить благодарность, та с улыбкой ответила:

— Но я надеюсь, что вы не посрамите моей протекции. Кое в чем вы, конечно, можете, хозяйничая, не забывать и себя, однако чересчур уж злоупотреблять этим вам не следует.

Квита покраснела и поклялась, что она-де человек добропорядочный, однако слова Зиновии, точно семена дьявольского сорняка, упали в ее душу. Отныне она буквально молилась на Зиновию, в ее глазах та была лучшей женщиной на свете. А если она в самом деле позволит себе что-то такое?.. До какого-то момента у Квиты еще оставались сомнения, но теперь, спускаясь по лестнице в погреб, она была уже не той кристально честной особой, которая несколько минут назад входила в горницу Зиновии.

Тем временем в окружном городе над головой Феофана сгущались тучи.

Надо же было директору гимназии встретить именно Винтерлиха, когда тот возвращался домой на коляске, управляемой евреем!

— Откуда путь держите, господин Винтерлих? — остановившись, поинтересовался директор.

Еврей попридержал лошадей.

— Я еду из Михайловки, — ответил Винтерлих.

— Вот оно что… В доме, наверное, глубокий траур?

— Траур? Напротив, мы очень повеселились.

Директор больше не задавал вопросов, он сокрушенно покачал головой и пошел дальше, уже с намерением основательно отчитать Феофана за непристойное поведение в доме покойного. Но все получилось и того краше.

Выйдя на Рыночную площадь, он вдруг нос к носу столкнулся с самим господином Меневым. Бедный директор в первый момент изрядно перепугался, затем в крайнем изумлении воззрился на Менева.

— Так вы не умерли?

— Еще, слава Богу, нет, как вы видите.

— А ваш сын рассказал мне, что вы почили в бозе.

— Быть такого не может.

— Ну, поздравляю вас: тот, кого по ошибке назвали мертвым, долго проживет!

Менев немедленно направился к Винтерлиху, чтобы потребовать от Феофана объяснений, по ходу которых едва не оторвал сыну левое ухо. Во второй же половине дня несчастного вызвал к себе директор, устроил ему назидательную головомойку и наказал днем карцера. Выйдя оттуда, Феофан нашел дома короткое письмецо от Зиновии, в котором она приглашала его зайти в гостиницу. Она только что прикатила из Михайловки на санях, потому что ночью выпал первый снег, ознаменовавший начало суровой галицийской зимы. Когда Феофан вошел в номер, она со смехом откинулась на подушки дивана.

— Как? Тебя запросто отпускают гулять без оков, преступник? Ну, Феофан, Феофан, от тебя я никак такого не ожидала!

Бедолага покраснел, побледнел, не знал, что и сказать.

— Таким опасным людям нельзя позволять свободно разгуливать по городу, — продолжала Зиновия. — Я закую тебя в кандалы, хочешь?

— О да!

— Тебе бы понравилось. — Она шлепнула его по щеке. — Ну а теперь ты должен исповедаться. Итак, ты возомнил, что влюблен в меня?

— Да, влюблен.

— Стало быть, влюблен. Ладно, это мы еще посмотрим. Я подвергну тебя испытанию, и если ты окажешься верным пажом — достаточно умным и, главное, очень послушным, — то я иногда буду к тебе чуточку благосклонна, совсем чуточку…